Госпожа Орейль была экономна. Она знала цену каждому су и давно обзавелась целым арсеналом суровых правил по части приумножения капитала. Прислуге ее, понятное дело, редко когда удавалось погреть руки на покупках, а г-н Орейль получал карманные деньги с превеликим трудом. Жили они в достатке, были бездетны, и все-таки расставание даже с одной монеткой превращалось для г-жи Орейль в подлинную пытку. Это было как рана в сердце, и всякий раз, когда ей предстоял серьезный расход, хотя бы неизбежный, она всю ночь ворочалась в постели.
Орейль без устали твердил жене:
— Перестань ты жаться: у нас и так больше, чем мы проживаем.
Она упорствовала:
— Мало ли что может случиться! А запас карман не трет.
Женщина она была лет сорока, маленькая, подвижная, опрятная, но уже морщинистая и почти всегда не в духе.
Муж то и дело сетовал на лишения, на которые она обрекает его. Особенно нестерпимы казались ему те, что задевали его самолюбие.
Только из угождения жене он не уходил с должности столоначальника в военном министерстве, увеличивая этим семейные доходы, так и не находившие применения.
Два года подряд он являлся в присутствие с латанным-перелатанным зонтиком, предметом постоянных насмешек сослуживцев. Наконец его так допекли, что он потребовал у жены новый. Та купила зонтик за восемь с половиной франков, модель, усиленно рекламируемую одним из универсальных магазинов. При виде этой дешевки, тысячами поступающей на парижский рынок, чиновники взялись за старое, и Орейлю стало совсем уж тошно от их зубоскальства. Зонтик оказался никуда не годен. Через три месяца он вышел из строя и сделался притчей во языцех всего министерства. О нем сложили даже песенку, с утра до вечера раздававшуюся во всех закоулках огромного здания.
Разъяренный Орейль приказал жене приобрести новый шелковый зонтик за двадцать франков и предъявить ему квитанцию.
Она истратила восемнадцать и, вручая мужу покупку, предупредила, вся красная от злости:
— Это тебе самое меньшее на пять лет.
Торжествующего Орейля встретили в канцелярии восторженно.
Вечером, когда он вернулся со службы, жена беспокойно глянула на зонтик и сказала:
— Не стягивай его резинкой — шелк протрется. И вообще будь поаккуратней: нового ты от меня не скоро дождешься.
Она взяла зонтик, отстегнула кнопку, расправила складки и обмерла: на самой середке виднелась крохотная круглая дырочка — след от горящей сигары.
— Это что такое? — выдавила она.
Муж, не поворачивая головы, спокойно осведомился:
— Что там еще? О чем ты?
Она с трудом — ее душил гнев — вымолвила:
— Ты... ты прожег свой... свой зонтик. Да ты... да ты с ума сошел! Разорить нас хочешь?
Он почувствовал, что бледнеет, и обернулся.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, что ты прожег свой зонтик. На, полюбуйся!
И, ринувшись к мужу, словно с намерением прибить его, она в бешенстве сунула ему под нос прожженное место.
Потеряв от такого несчастья голову, Орейль залепетал:
— Это... Это... Да что же это такое? Ничего не понимаю. Клянусь тебе, я к нему лишний раз не притронулся. Не понимаю, как это вышло.
Голос ее сорвался на крик:
— Ручаюсь, ты на службе выделывал с ним бог знает что: вертел, раскрывал, показывал.
Он возражал:
— Я раскрыл его только однажды — хотел показать, какой он красивый. И это все, клянусь тебе!
Но она исступленно затопала ногами и закатила одну из тех семейных сцен, которые превращают домашний очаг в нечто более страшное для мирного человека, чем поле боя, где свищут пули.
Она зачинила дырочку лоскутком от старого зонтика другого цвета, и утром Орейль покорно поплелся в канцелярию с залатанной обновкой. Он спрятал зонтик в свой шкаф и весь день избегал думать о нем.
Но вечером, едва он вернулся домой, жена выхватила у него зонтик, раскрыла, осмотрела, и у нее перехватило дыхание: зонтик был изрешечен мелкими дырочками, явно прожжен — в него, видимо, выбили неостывший пепел из трубки. Он испорчен, безнадежно испорчен!
Госпожа Орейль, онемев от негодования, молча созерцала эту плачевную картину. Остолбеневший, перепуганный, подавленный муж тоже не сводил глаз с поврежденной вещи.
Затем супруги посмотрели друг на друга, затем Орейль потупился, затем в лицо ему полетел искалеченный зонтик, затем в припадке ярости жена вновь обрела голос и взорвалась: