Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ
СОБАКА
Рассказ
Перевод З. Ахвледиани
История эта началась в августе сорок первого и закончилась ровно два года спустя.
...Суровое дыхание войны наше село почувствовало уже через месяц. Привыкший к зажиточной жизни колхозник не смог сразу осмыслить всего ужаса происшедшего, не рассчитал своих возможностей, и случилось так, что амбары и лари во многих домах опустели уже в августе, а в нашем доме и того раньше...
Измученный водянкой дед Спиридон дни и ночи просиживал у камина, и все заботы по хозяйству легли на мои плечи. Да что хозяйство! У меня и сейчас начинает ломить спина, как вспомню, сколько я тогда натаскал из лесу дров и хвороста: пропал бы бедный старик без тепла.
25 августа был съеден последний кусок мчади. Дед извлек из стенного шкафа закупоренную кочерыжкой десятилитровую бутыль с водкой и сказал:
– Положи в корзину, ступай в Чохатаури и обменяй на пуд кукурузы. Того, кто предложит меньше, облей этой самой водкой, разбей бутыль и возвращайся домой... Водка тутовая, и в ней восемьдесят градусов, надо ж понимать!.. Вот так.
Дед грустными глазами взглянул на бутыль, тяжело вздохнул и добавил:
– Ступай!
...Разбивать бутыль мне не пришлось. На базаре нашелся ценитель водки, который вмиг оценил достоинства моего товара. Он без лишних слов отсыпал мне в мешок пуд отборной желтой кукурузы, всунул в карман красную тридцатку, погладил по щеке и велел явиться на следующей неделе.
Спустя минуту я стоял в столовой напротив базара.
– Котлеты есть?
– спросил я буфетчика.
– А деньги у тебя есть?
– в ответ спросил буфетчик.
– Есть!
– Сколько?
– Тридцать рублей!
– Покажи!
– Вот!
– Садись. Сейчас принесу.
– Три порции!
– сказал я, снял со спины корзину и присел к столу.
– Ты что, парень, тронулся?
– искренне удивился буфетчик.
– Нет, проголодался!
– объяснил я.
– С картошкой или с макаронами?
– Две порции с макаронами и одну с картошкой. Каждую отдельно.
– Лимонаду сколько?
– Три!
– ответил я и заранее отпустил пояс.
Буфетчик подозрительно взглянул на меня, но промолчал. Поставив на стол три тарелки с котлетами и три бутылки лимонада, он ласково спросил:
– Куда ты девал ту тридцатку, а, парень?
– Вот она!
– с достоинством ответил я, показывая деньги.
Буфетчик взял тридцатку, пощупал, посмотрел ее на свет, потом распахнул грязный халат, расстегнул карман еще более грязной блузы и опустил ее туда.
– Ты свободен!
– сказал он с улыбкой и ушел.
В столовую забрела длинная, приземистая, тощая черная собака с ввалившимися боками. Она несколько раз прошлась по комнате, искоса поглядывая на меня, потом, осмелев, подошла ближе. Пожалев котлетку, я бросил собаке макаронину. Она на лету схватила ее и проглотила. Я бросил еще. Через минуту, решив привлечь мое внимание, собака несмело тявкнула.
– Вон отсюда, паршивая!
– прикрикнул на собаку буфетчик.
– Как ее звать?
– спросил я.
– А черт ее знает!
– Чья она?
– А я почем знаю, пропади она вместе с хозяином! Пошла вон! замахнулся на собаку буфетчик.
Поджав хвост, собака бросилась на улицу.
...Покончив с едой, я взял свою корзину и направился к двери.
– Сдачи не полагается?
– спросил я буфетчика на всякий случай.
– Еще чего!
– скривился он.
– Совсем ничего?
– не сдавался я.
– Иди, парень, иди с богом!
При выходе из столовой я увидел давешнюю собаку - опасливо оглядываясь, она приближалась к двери.
Не успел я сделать и десяти шагов, как услышал душераздирающий визг и вой собаки. Затем она промчалась мимо меня, бросилась в воду под мостом, тут же выскочила на берег и с жалобным тявканьем стала кататься в песке.
Я обернулся к столовой. В дверях стоял буфетчик с котелком в руке. Из котелка поднимался пар.
– Ошпарил собаку?
– спросил я.
– Нет, чуть подогрел ей лапы!
– глупо улыбнулся он.
– Осел ты! И отец твой осел!
– крикнул я.
Буфетчик остолбенел. С минуту он молча глядел на меня, наливаясь злобой, потом поставил котелок на землю, засучил правый рукав и медленно направился ко мне.
– Подожди-ка меня там!
– прохрипел он.
Я спокойно снял со спины корзину, нагнулся и поднял с земли здоровенный камень.
Буфетчик остановился словно вкопанный. Он постоял, потом покачал головой и убрался восвояси.
Собака лежала под мостом, уткнувшись ошпаренной мордой в передние лапы, и жалобно скулила. Увидев меня, она умолкла, потом негромко заворчала. Я подошел ближе, пригляделся. Правая лапа бедняги также была ошпарена.
– Ну-ка дай поглядеть на тебя!
– сказал я и присел перед ней на корточки.