– Неплохая мысль. Вы попросите Агрбу, чтоб он, во-первых, точно установил, когда Пестерев ушел в отпуск и когда убыл из города. И, во-вторых, чтоб не прозевал, когда Пестерев вернется.

– Пожалуй.

– Мне никто не звонил?

– Нет.

– Ладно, пойду к Щербе доложить, - Скорик вышел...

До сих пор Паскалова не имела никакой четкой версии, просто по методике просеивала персоналии профессионально и по интересам стоявшие ближе всего к Гилевскому. И если не надеялась выудить что-то конкретное, то, как полагала, не без пользы "ввинчивалась" в среду людей, близких к Гилевскому. Теперь же возникло новое звено, в каком-то смысле инородное родственник Гилевского Пестерев, да не просто родственник, а приятель убийцы, дело которого ведет Скорик...

Она позвонила Агрбе на работу, долго никто не отвечал, наконец он отозвался запыхавшимся голосом:

– Слушаю, майор Агрба.

– Джума, это Паскалова.

– Я еще в коридоре услышал звонок, пока отпер дверь... Слушаю вас.

– У Гилевского объявился родственник.

– Кто такой?

– Пестерев. Помните шофер на инкассаторской машине?

– Помню. Вадим Пестерев. Он в отпуске.

– Мне нужно знать, какого числа точно он ушел в отпуск и когда выехал из города в свое путешествие на байдарке.

– Как он возник у вас?

– Проходит свидетелем у Скорика.

– Забавный расклад.

– И еще: надо не прозевать, когда он возвратится. Скорик будет его допрашивать, как своего свидетеля с прицелом на наши интересы. Вы поняли меня?

– Что ж тут понимать!.. А как эти собиратели антиквариата из моего списка?

– Пока общие слова. У всех алиби. Остался еще один, сейчас должен прийти.

– Что ж, Бог в помощь...

Скульптор Борис Никитич Огановский припозднился минут на двадцать. Он вошел шумно дыша, крупный, тяжелый, голубая сорочка в большую серую клетку была расстегнута, под рыжеватой бородой сильная жилистая шея, тяжелые руки, пальцы крепкие с выпуклыми ногтями, под которыми невымываемые дужки темной глины.

– Извините, опоздал маленько, - сказал он, - и Кира уловила запашок алкоголя.
– Работяги привезли камень, надо было с ними бутылку удавить, он сел и стал застегивать пуговицы на сорочке.
– "Так в чем душа моя повинна?" - процитировал он чью-то стихотворную строку.

– Это вам лучше знать, - улыбнулась Кира.
– Борис Никитич, у вас, говорят, лучшая в городе коллекция работ старинных резчиков по кости?

– Вы что, тоже интересуетесь этим предметом?

– Постольку-поскольку.

– Да, коллекция у меня отменная. Двадцать лет собираю. Мне музеи предлагали продать им, давали большие деньги. Но кто же продает штучные вещи!

– А в городских музеях есть подобные коллекции?

– Нет. Даже частных коллекций, кроме моей, почти не существует.

– Гилевский знал о ней?

– Возможно. Мы с ним на эту тему не беседовали. Мы были знакомы только визуально: я знал его в лицо и знал, кто он, а он, возможно, и видел меня на какой-нибудь выставке, но не знал, кто я.

– Что это вы так уничижительно? Говорят, вы талантливый скульптор.

– Талантлив был Роден, Манизер, Мухина. Я добротный профессионал, многое делаю лучше других. Вот в этом я уверен.

– Что вы думаете об убийстве Гилевского?

– Дикая история. Что-то произошло на их музейной кухне, а что именно, - даже не задумывался. Что там за дрязги, кто кого опередил - понятия не имею. Вот если б вы спросили про Союз художников, тут бы я вам развернул рельефную панораму. А музеи - как запечатанные консервные банки.

– У вас хорошая память?

– Не жалуюсь.

– Тогда вспомните, пожалуйста, где вы были двадцать первого июня, во второй половине дня, скажем с семнадцати до двадцати одного часа.

– Зачем мне мучить память, у меня кондуит есть, - из нагрудного кармана он извлек затрепанный блокнот без обложки.
– Я, чтоб не запутаться в делах, расписываю себе наперед каждую неделю, - он послюнявил палец, полистал блокнот.
– Так... вот двадцатое... Что тут у нас? Поездка за глиной на скульптурную фабрику, легкий банкетос у Иванцева по случаю аванса... Так... Двадцать первое... Встреча с детьми в художественном кружке, поездка на автосервис, чтобы поменять амортизатор, в два обед с Оксаной, Оксана - это моя новая натурщица, - сказал он, глядя на Паскалову...
– Дальше... Исторический музей, выставка старинной мебели... Значит в интересующее вас время я был на этой выставке, - он спрятал блокнот.
– Вас это устраивает?

– Меня да... Скажите, Борис Никитич, а вы не знакомы с Жаданом и Чаусовым?

– Хорошо знаком. Случается, выпиваем вместе.

– Я смотрю, в ваших записях все - дела, а о работе - ни слова, улыбнулась Кира.

– А что записывать о работе?
– пожал он плечами. Работа есть работа. Каждый день с шести утра до двенадцати. Это железное правило нарушается в редких случаях.

– Борис Никитич, возможно ли, чтоб во время посещения вами выставки мебели там был в это же время кто-либо из ваших знакомых, но вы его или ее, если это она, не увидели?