— Подай бумаги! — велел кому-то другой, властный голос; по-видимому, это и был душеприказчик. После минутной тишины ко мне под одеяло донёсся явственный шелест бумаги.

— Ты не говорил мне, Крод, — изменившимся голосом сказала Ивилина. Душеприказчик её мужа издал горлом странный звук — не то усмехнулся, не то чихнул.

Снова зашелестела бумага.

— Вот, — торжественно заявил душеприказчик. — По сему документу всё имущество господина Рэгги Дэра, а также угодья, а также дом, а также поместье… переходит в собственность его жены, госпожи Ивилины Дэр… Да, «…владеть и пользоваться вышеуказанными богатствами в том случае, если на протяжении десяти лет со дня смерти мужа своего она сохранит целомудрие, не вступит в новый брак и не изменит памяти мужа, совершив блудодейство… Если же такой факт будет иметь место, то всё имущество господина Рэгги Дэра, а также… а также… и поместье… переходит во владение его троюродного брата, господина Тагги Крода, и в собственность его детей и внуков, если таковые будут…»

Я лежал в дамской шёлковой постели, под толстым слоем одеял, и мне было тоскливо. Тоненькая струйка воздуха едва просачивалась сквозь горы кружев, и пахла она не духами и благовониями — палёным пахла воздушная струйка, жареной судьбой несчастного Ретано Рекотарса.

Если во владениях герцога Тристага запрещены дуэли — может быть, здесь предусмотрено и специальное наказание для ловеласов?..

Пауза затягивалась.

— Проклятый ревнивец, — шёпотом сказала Ивилина. — Негодяй… Ревнивая тварь!

— Ищите, — удовлетворённо приказал кому-то Тагги Крод. Достойно восхищения, подумал я мрачно. Ты богач, дяденька, ты честно заработал наследство от троюродного братца…

— Ищите! — истерично выкрикнула Ивилина. — Ищите всюду! Взялись унижать женщину — так унижайте до конца, чего там, раз уж собственный муж опустился до подобного завещания — не считайтесь с моей стыдливостью! С моим целомудрием! С моим отдыхом, в конце концов. Ищите!

— Да ищите же! — прикрикнул Крод на кого-то, кто смутился, по-видимому, от горячих слов Ивилины.

Заскрипели дверцы шкафа. Жалобно звякнули склянки на туалетном столике; кто-то, кряхтя почти над самым моим ухом, наклонился и заглянул под кровать.

— Ищите! — крикнула Ивилина сквозь слёзы; спустя секунду её тело обрушилось на меня сверху. Со стороны это выглядело, наверное, очень трогательно: несчастная женщина повалилась, рыдая, в подушки.

Никогда в жизни на мою долю не выпадало ТАКИХ испытаний!

Я был в постели с прекрасной женщиной, её тело, прикрытое одной только шёлковой сорочкой, содрогалось от рыданий и плотнее прижимало меня к тюфяку. Разделявший нас слой одеял казался лишним — в то же время по комнате, тяжело ступая, бродили сыщики и заглядывали во все щели в поисках прелюбодея, то есть меня.

— Ищите! — уже раздражённо повторил Крод.

— Нет никого, — отозвался, оправдываясь, сиплый молодой голос.

Я слышал, как Крод прошёл через комнату и распахнул окно.

— Эй! — крикнул он кому-то, караулившему внизу. — Не было?

Снизу ответили что-то невнятное, но без сомнения в том смысле, что нет, никто на клумбу не прыгал.

— Ищите, — всхлипнула Ивилина. — Ищите… Крод, с этой минуты вы мне не родич. Не смейте показываться мне на глаза… Душеприказчик есть — вот пусть он десять лет под спальней и караулит!

Кто-то из сыщиков не удержался и присвистнул. Кто-то — наверное, душеприказчик — возмущённо засопел. Я потихоньку задыхался, лишённый притока воздуха, придавленный пышными формами вдовы.

— А теперь убирайтесь, — сказала Ивилина устало. — Сегодня ночью я получила истинное представление о мужчинах… После этого вам не о чем тревожиться, господин душеприказчик. До конца жизни я не подпущу к себе никого из этих подлых, низких, мстительных, ревнивых, вздорных, нахальных, бесстыдных, жестоких, глупых, продажных, бессовестных тварей!

Мне сделалось неуютно. Каждое слово Ивилины будто вбивало гвоздь мне между лопаток — видимо, я чувствовал свою перед ней вину. По меньшей мере половина перечисленных эпитетов относилась и ко мне тоже.

— Э-э-э… — заикнулся кто-то, наверное, нотариус. К сопению душеприказчика присоединилось сопение прочих, и несколько минут ничего не было слышно, кроме всхлипываний Ивилины и этого всепоглощающего сопения.

Я проделал среди кружев дырочку и тихонько перевёл дыхание. Если всё закончится благополучно, сказал я сам себе, то я честно признаюсь Ивилине во всём. В собственной низости. Расскажу ей и про Судью, и про Черно Да Скоро, пусть сама судит меня, пусть даст пощёчину, в конце концов…

— Уходите, — повторила Ивилина шёпотом. — Пожалуйста, оставьте меня в покое. Не растягивайте собственный позор, избавьте…

— А-а-а! — завопил Крод, и в крике этом было столько торжества, что я мгновенно покрылся потом.

— Что это? — спросил Крод страшным голосом. — Что это, а? Что это, я вас спрашиваю?!

— Где? — Ивилина приподнялась на локте, и этот острый локоток болезненно впился мне в ребра.

— Что это? Ослепли? Не видите?! Пряжка от мужского пояса!!

— Пряжка от мужского пояса, — с суеверным ужасом повторили нотариус и душеприказчик.