– Вот это уже непонятно - почему?

– Я не хотел охлаждать ваше стремление помочь Черноморской станции.

– Но какой смысл имела вообще работа над УГМ? Почему пятая лаборатория, занимавшаяся инфразвуками, не переключилась на новую тему?

– Какой вы скорый на решения!
– пожал плечами профессор. Ведь прибор типа "гамарус" был в принципе уже готов! Его нужно было только доводить до совершенства и делать это быстрее, чем это делала пятая лаборатория. Ведь не мог же я сказать работникам пятой лаборатории: выкиньте из головы ваш прибор, пока я, профессор Смородинов, не придумаю другого, лучшего прибора, причем когда это будет и будет ли вообще, - никто не знает.

Их прибор реально существовал, а мой был только идеей.

– Мы договорились с руководством станции, - продолжал Смородинов, - что пятая лаборатория будет продолжать работу над усовершенствованием своего прибора, а проблемой нового аппарата займется наш институт в Ленинграде. Не было смысла пятой лаборатории бросать начатую работу, не доведя ее до конца, а мне трудно было бы участвовать в разработке нового аппарата, если бы это дело поставить на Черноморской станции. Но все это время, пока шла работа над обоими приборами, мы консультировались: у меня спрашивали советов насчет УГМ - между прочим, он сейчас во многом усовершенствован, вы его не узнаете; я в свою очередь получил необходимые мне данные у Черноморской станции, имеющей большой опыт по изучению физики моря.

– Один я не знал об этом сотрудничестве?

– Вы тогда вскоре уехали, а потом мы не виделись. Мы ведь с вами первый раз встречаемся с тех пор.

– Могли бы черкнуть письмецо!
– вырвалось у меня.

– Да ведь и вы не писали, - засмеялся Петр Иванович.
– Но кроме шуток: я знал о вашей работе, думал, что и вы осведомлены о нашей.

– Выходит, - сказал я с огорчением, - что вся моя работа пошла впустую.

– Ну, работать впустую никто бы вам не позволил, - сказал Смородинов серьезно. Он разгладил складки скатерти на столике, за которым мы сидели, и стал развязывать узелки на бахроме.
– Вообще, имейте в виду, в науке всякая работа на пользу. Во-первых, накапливается опыт. А это очень ценная вещь. Кроме того, набирается смелость в решении задач любой трудности, а это тоже, необходимо для движения техники вперед. Ну, я не говорю уже о том, какое значение имеет, когда усилия многих и разных людей объединяются для достижения одной определенной цели. А это возможно только в процессе работы. Но и конкретные ваши труды НЕ пропали даром. Кстати, - добавил он вдруг, - я должен поблагодарить вас за одну идею. Мы осуществили ее.

– Какую идею?
– удивился я.

– Ну, как же! Ваша идея о том, чтобы прибор докладывал о силе шторма и о времени его наступления.

– Откуда же вы узнали об этой моей идее?
– воскликнул я, - Да вы сами как-то рассказали мне о ней еще там. в санатории..

– Я только мечтал, а вы сделали!

– Зато другую идею, - продолжал Смородинов, не обращая на мое восклицание никакого внимания, - другую, тоже очень хорошую идею мы как-то недооценили. Это, конечно, наш промах.

Он с огорчением развел руками.

– Какую вторую идею?

Я посмотрел на Петра Ивановича

– Вы ведь задавались целью построить физический прибор размером с блоху? Ну, не буквально, конечно, а, так сказать, в принципе. И, надо признать, УГМ действительно получился очень небольшим по габаритам. А новая его модель, которая заканчивается на станции, - совсем крошечная вроде приемника "Москвич". Наша же установка, - Петр Иванович вздохнул, - здоровенная. Состоит из трех частей - очень громоздких.

– Да зачем же делать ее обязательно маленькой?
– спросил я.
– На корабле место найдется.

– На корабле-то найдется, а на лодке, скажем, нет. УГМ можно поставить в любом прибрежном колхозе, снабдить им любую рыболовецкую бригаду. Наша же установка - корабельная, а на берегу ее можно использовать только как стационарную. Она - для метеослужбы, а не для непосредственного пользования, как, например, пользуется всякий, кто захочет, барометром или термометром. Кстати, УГМ теперь и шторм предсказывает гораздо раньше, чем в первом варианте, - черноморцы придумали там много нового.

– Так что же получается?
– сказал я.
– Кто же был на более правильном пути? Вы или Черноморская станция?

Смородинов снова засмеялся.

– В науке не бывает так просто, - сказал он, по-стариковски щуря глаза.
– Истина рождается в спорах. Поэтому-то они так полезны в науке. Пока мы можем констатировать реальные результаты двух направлений в работе: наша страна получила два прибора - один более точный, но громоздкий, другом - не столь чувствительный, но зато по-настоящему портативный. По чувствительности к штормам каждый из них оставляет далеко позади свой, так сказать, прототип в природе. Собственно говоря, оба прибора находятся в таком состоянии, что их можно уже передавать заводам для серийного изготовления.

– Для серийного?

– Конечно.

– Но не для массового?

– Нет еще.

– Что же еще нужно?

– Работать, - весело воскликнул Петр Иванович.
– Работать нужно!

– Чей же прибор, вы считаете, возьмет верх в конце концов в этом соревновании?
– спросил я.

– Наш, конечно.

– Ваш? Ленинградский?

– Нет, наш.

– То есть?

– Наш с вами. Разве я вам не сказал? Ведь мы передали Черноморской станции все материалы нашего института, относящиеся к конструированию гидроуловителя голоса моря. В этом и заключалась наша помощь станции. Вы помогали ей, так сказать, индивидуально, ну, а мы - коллективно. И в дальнейшем будем вместе с вами помогать. Все-таки они начали эту работу, они и продолжат ее. Пришла пора объединить силы уже и организационно.