Был дождь.

Убранное поле раскисло и стало похоже на болото.

В топкой грязи на колючей стерне два человека рубили друг друга мечами.

Издалека могло показаться, что бойцы просто танцуют под дождем, так легко они двигались, и такими слаженными были их движения. Посторонний наблюдатель, наверное, решил бы, что два крестьянина справляют древний ритуал, замысловатым танцем благодаря землю за щедрый урожай и отгоняя злых демонов Фэев. Если бы он присмотрелся получше, то, возможно, заметил бы, что крестьяне удивительно похожи друг на друга лицами и фигурами. Наблюдатель бы понял, что это два брата, два близнеца – и это обстоятельство окончательно его убедило бы, что они просто танцуют, исполняют странный старинный обычай, каких много у неграмотных селян, до сих пор считающих, что у каждого природного явления есть свой бог, а в каждой вещи обитает ее дух.

Но если бы наблюдатель решил задержаться, подошел бы к самому краю поля и присел бы под старой ракитой, распустившей по ветру длинные хлысты ветвей, то он заметил бы, что танцующие порой задевают друг друга блещущими клинками, и тогда на мокрой одежде темными коричневыми пятнами проступает кровь. Он увидел бы их бледные лица, разглядел бы холодное равнодушие в их намертво сцепившихся взглядах, он распознал бы ярость в их отточенных движениях – и тогда бы он все понял.

Близнецы не танцевали. Они сражались насмерть…

Толд родился первым. Он был старше своего брата Эшта ровно на один крик матери – долгий страшный крик.

Бабка-повитуха, качая головой и бормоча шипящие наговоры, быстро обмыла новорожденных в медном тазу, завернула их в чистую рогожу и положила на скамью у печи. Потом бабка вздохнула, поправила на голове черный платок и дрожащими пальцами закрыла глаза Гое – матери Толда и Эшта.

Тот день был единственным, когда они видели свою мать…

Толд первым научился ходить. На три дня опередил он своего брата Эшта и сделал четыре неверных шага, видя перед собой отца, тянущего к нему руки. Отец подхватил его, засмеялся и подкинул к самому потолку, к деревянной балке, на которой углем и мелом были нарисованы знаки-обереги.

Тот день был единственным, когда отец так смеялся…

Толд первым научился говорить, опередив Эшта на целую весну. Он сказал «кровь», когда порезался об отцовский меч, и закричал «папа!», когда понял, что может умереть. Эшт, увидев перемазанного кровью брата, почувствовав его страх, завопил так, что на высокой полке лопнул драгоценный стакан из тонкого сиенского стекла.

Тот день был единственным, когда они напугали друг друга…

Толд всегда был первым. Эшт во всём его догонял.

Лэдош Белокожий сам попросился на войну, когда в их деревню за рекрутами прибыл благородный эр Покатом со своей дружиной.

Тогда выдался трудный год: летучий жучок пожрал весь хлеб на полях, гусеницы опутали паутиной плодовые деревья, холодные росы ржой изъели вызревающие овощи. Невиданно расплодились крысы и вороны, рыжие степные волки сбились в стали, дичь ушла из лесов. Два эра – Дартомил и Карандот – объединившись, напали на южные земли эра Покатома. Дотла сгорел город Укон, не пожелавший подчиниться захватчикам. Сотни вздувшихся трупов плыли по реке Кон, отравляя ее воды черной болезнью. Всплыла вверх брюхом вся белая рыба, и лишь сомы и налимы – речные демоны – жирели на мертвечине…

Лэдош Белокожий был уверен, что ему не пережить зиму. Он только что вернулся из города, где пытался найти работу, и узнал, что его мать умерла, а земля разорена. С трудом наскреб он толику денег, продал всё, что можно было продать, приобрел у кузнеца четыре десятка железных колец и пластин с просечками, нашил их на потертый кожаный жилет, пересадил топор на длинную ясеневую рукоять, наточил тесак, которым отец раньше резал свиней, смастерил ножны из березовых плашек, вывел из стойла старого мерина и отправился к избе старосты, где на два дня остановился эр Покатом…

Толд первым получил свой первый меч. Эшту оружие досталось несколькими минутами позже.

Оба меча были выточены из ясеня; отполированный деревянный клинок светился почти как настоящая сталь, бархатистая обмотка рукояти ласкала пальцы.

Толд первый взмахнул мечом и выкрикнул что-то воинственное. Отец поймал его за руку.

– Подожди, сынок. Сперва внимательно меня выслушай, и постарайся запомнить все, что я скажу… – Отец говорил очень долго; настолько долго, что дети устали, и оба меча опустились к полу. Многое, о чем говорил отец, было непонятно; непонятно настолько, что малышам стало скучно – несмотря даже на то, что речь отца была о сражениях и войнах, о разумных чудовищах и неразумных людях, о мечах, щитах и доспехах, о приключениях и о дальних чудесных странах.

– Есть множество дорог к успеху жизни, и каждый человек волен выбрать свой путь. Но мне известен лишь один. Я выведу вас на него и провожу, насколько смогу. Надеюсь, вы пройдете больше, чем прошел я… Вы должны пройти больше… Вы должны стать лучше… Должны…

В тот день близнецам исполнилось пять лет.

Лэдош Белокожий и еще двенадцать селян ушли вместе с благородным эром. Двенадцать семей провожали новых рекрутов плачем и причитаниями, вся деревня провожала благородного эра угрюмым молчанием. Один только Лэдош улыбался, загребая худыми сапогами дорожную пыль. Он высоко держал голову и с интересом смотрел вперед – Лэдош Белокожий сам выбрал этот путь, он сам пошел на эту войну.