— Это мои лампочки, — сказал Килвин.

Только тогда я понял, в чем дело. В некоторых шарах были жидкость и фитиль, почти как в обычных лампах, но большинство выглядели совершенно загадочно. В одних не содержалось ничего, кроме бурлящего серого дыма, время от времени мерцавшего. В другом шаре имелся фитиль: он свисал с серебряной проволоки внутри пустой сферы и горел неподвижным белым пламенем, несмотря на очевидное отсутствие топлива.

Два шара, висящих рядом, выглядели как близнецы, только в одном светилось синее пламя, а в другом ярко-оранжевое, как в горне. Некоторые шары были маленькие, как сливы, другие большие — с дыню. В одном находилось нечто похожее на кусочек черного угля и кусочек белого мела, и из точки, где кусочки соприкасались, во всех направлениях било яростное красное пламя.

Килвин позволил мне смотреть довольно долго, потом подошел ближе.

— У сильдар есть легенды о вечно горящих лампах. Я думаю, что такая штука была когда-то вполне возможна. Десять лет я искал. Сделал много ламп, некоторые очень хорошие, долго горящие. — Он посмотрел на меня. — Но нет ни одной вечно горящей.

Он прошел вдоль ряда и указал на один из висящих шаров.

— Ты узнаешь эту, э'лир Квоут?

В шаре не было ничего, кроме зеленовато-серого воска, который горел серовато-зеленым язычком пламени. Я покачал головой.

— Хм. А должен бы. Белая литиевая соль. Я придумал ее за три оборота до того, как ты к нам пришел. Пока хороша: двадцать четыре дня, и я ожидаю много больше. — Он посмотрел на меня. — Твоя догадка об этой штуке удивила меня, поскольку я потратил десять лет на то, чтобы ее придумать. Твоя вторая догадка, натриевое масло, была не так хороша. Я пробовал несколько лет назад — одиннадцать дней.

Килвин прошел до самого конца ряда, показав на пустой шар с неподвижным белым пламенем.

— Семьдесят дней, — гордо сказал он. — Я не надеюсь, что эта окажется той самой, потому что надежда — глупая игра. Но если она будет гореть еще шесть дней, это будет моя лучшая лампа за всю жизнь.

Магистр некоторое время смотрел на шар со странной нежностью.

— Но я не надеюсь, — решительно сказал он. — Я делаю новые лампы и продолжаю исследования. Это единственный способ продвигаться вперед.

Молча он провел меня вниз, в мастерскую, и повернулся ко мне.

— Руки, — повелительно произнес он, протянув мне огромные ладони.

Не понимая, чего он хочет, я вытянул руки перед собой. Он взял их в свои, на удивление мягко, и повернул ладонями вверх, тщательно рассматривая.

— У тебя пальцы сильдара, — пробурчал он явный комплимент. Потом поднял свои руки, показывая мне: толстые пальцы, широкие ладони. Килвин сжал их в кулаки, больше похожие на кувалды, затем сложил вместе. — Прошло много лет, прежде чем эти руки научились быть руками сильдара. Тебе повезло. Ты будешь работать здесь. — Только вопросительным наклоном головы он превратил ворчливое утверждение в приглашение.

— Да. В смысле, спасибо, сэр. Я польщен, что вы…

Он оборвал меня нетерпеливым жестом.

— Приходи ко мне, если у тебя появятся мысли насчет вечно горящих ламп. Если твоя голова так умна, как выглядят твои руки…

То, что могло быть улыбкой, спряталось в густой бороде, но смех светился в темных глазах магистра, когда он поддразнивающе, почти игриво повесил фразу в воздухе.

— Если, — повторил он, подняв палец, кончик его был размером с боек молотка. — Тогда мы с ребятами покажем тебе всякие штуки.

— Тебе надо решить, к кому ты собираешься подлизываться, — сказал Симмон. — Магистр будет выдвигать тебя на ре'лара. Так что тебе надо выбрать одного и пристать к нему как банный лист.

— Очень приятно, — кисло заметил Совой.

Мы с Совоем, Вилемом и Симмоном сидели за дальним столиком в задней части трактирчика «У Анкера», подальше от толпы вечера поверженья, наполнявшей зал гулом разговоров. Швы с меня сняли два дня назад, и мы праздновали мой первый полный оборот в аркануме.

Никто из нас не был особенно пьян. Но опять же, никто не был и особенно трезв. Выяснять наше точное положение между двумя этими точками совершенно бессмысленно, так что я не буду терять время.

— Я просто заостряю внимание на своем могучем уме, — сказал Совой. — И жду, пока магистры осознают это.

— Как это вышло с Мандрагом? — спросил Вилем с улыбкой. Он нечасто улыбался.

Совой бросил на него мрачный взгляд:

— Мандраг — лошадиная задница.