Барсина сидела в затененной комнате. Пока Мериамон молчала, почти ничего не видя в полумраке после солнечного света и стараясь перевести дух в тяжком воздухе шатра, Барсина поднялась, подошла и обняла ее. Мериамон не ожидала этого. Она замерла, но сделала над собой усилие и ответила на объятие.

Барсина отступила на шаг, продолжая держать руки на плечах Мериамон.

– Ты опять здорова, – сказала она, – но очень худая. Хорошо ли тебя кормят?

– Все говорят это, – рассмеялась Мериамон. – И Александр тоже. Меня кормят хорошо, даже слишком. Можно подумать, что меня откармливают на убой.

Барсина улыбнулась, усадила Мериамон и велела принести ей вино и сладости, как положено. Мериамон пришлось немного выпить и поесть под серьезным взглядом темных глаз. Оказалось, что она голодна: она выпила почти все вино и съела целый пирог и немного от другого, чтобы попробовать.

Во время еды она рассматривала Барсину. Теперь она была красивее, чем запомнилось Мериамон, но это была другая красота: лицо стало круглее, взгляд мягче, тело, которое было прежде по-мальчишески стройным, стало полнее и шире.

Мериамон прекрасно понимала, в чем причина. Она поняла это в тот момент, когда Барсина обняла ее.

– Полагаю, – сказал она, – что тебя можно поздравить.

Барсина потупила взор и провела рукой по выступающему животу.

– Ты все замечаешь, – сказала она.

– Такое трудно не заметить, – ответила Мериамон. Она помолчала: следующий вопрос задать было трудно. – Это его?

Глаза Барсины сверкнули из-под длинных ресниц.

– Ты сомневаешься?

– Я умею считать, – ответила Мериамон. – Ты стройная и мало располнела, но ты носишь ребенка уже с лета, или я ничего не понимаю в этом. Значит, он был зачат на Митилене, если не раньше. Александр знает?

– Да, – ответила Барсина. – Он обещал принять ребенка, даже если будет мальчик.

– Как своего наследника?

Тогда Барсина подняла глаза. Ее взгляд заставил Мериамон подумать о других людях, о Таис. Та же ясность цели, та же сила духа, неожиданные в персидской женщине.

– Вернулся Пармений. Он не оставит моего господина в покое. Если он покажет ему ребенка, рожденного мной, может быть, наступит мир. Ненадолго. Пока он не получит своего собственного.

– Если я умею считать, почему ты думаешь, что другие не умеют делать этого так же хорошо? – спросила Мериамон.

– Ты – женщина, – ответила Барсина.

– А мужчина не заметит? – Мериамон снова села. Оказывается, она успела съесть и второй пирог. Она вытерла пальцы салфеткой, поданной служанкой, окунула их в теплую воду, пахнущую лимоном. – Может быть, и не заметит. Если ты будешь жить так же замкнуто, так тихо, как только можешь, ты сможешь скрывать ребенка, пока он не родится, а потом показать его, и пусть люди сами решают, чей он.

– Вот именно, – сказала Барсина. – И мой господин может показать, что я беременна. Он может приходить реже и оставаться не так долго.

Она говорила спокойно, но Мериамон почувствовала скрытую боль в ее голосе. И знала, откуда она.

– Он знал с самого начала.

– Я сказала ему.

– Тогда… он никогда на самом деле…

– Он верил, – прошептала Барсина с отчаянием. – Сначала. Верил. Но я должна была сказать ему. Я и так слишком много лгала, когда молчала и однажды позволила ему любить меня.

– А эллин никогда не тронет беременную женщину, – сказала Мериамон.

– Он рассердился, – продолжала Барсина, – но простил меня. Он любит прощать так же, как любит давать. Он признал, что я поступила мудро.

Мериамон не была в этом уверена. Но Барсина не должна была сомневаться.

– Так что он продолжает приходить к тебе и притворяться. Больше ему это не нужно.

– Если он не захочет.

Наступило молчание. Мериамон не торопилась его нарушить. Затем сказала:

– Ты хотела, чтобы я знала. Зачем?

– Я использовала тебя, – ответила Барсина. – Я солгала, но немного. Я заставила тебя думать, что была свободна в своем поведении.

– Ты сама себя уговорила, – сказала Мериамон. Барсина разгладила юбку на коленях, долго, внимательно ее разглядывала. Она делала почти то же, что и в прошлый раз, когда разыгрывала смущенную возлюбленную.

«Персия, – подумала Мериамон. – Настоящая Персия, несмотря на то, что все ее мужчины были эллинами».

Барсина сказала медленно:

– Я хотела узнать, кто ты.

– И что же ты узнала?

– Ты его друг.

– А теперь?

– То же самое. Могла бы стать большим, если бы захотела.

Мериамон молчала. Наверное, она могла бы. Но это было бы непростое сражение.

– Ты просишь меня сделать это?

– Нет, – отвечала Барсина. Она все еще разглаживала подол своими длинными пальцами, глаза опущены, профиль четкий, словно вырезанный из слоновой кости. – Он может теперь не пойти в Египет. Ты сделаешь что-нибудь, чтобы заставить его?