В апреле 19-го пала советская власть в обширной, но малонаселенной Тургайской области (Центральный Казахстан). Еще до революции в немногочисленной киргизской (казахской) интеллигенции возникла партия Алаш-орда, ставящая национально-просветительские цели. С 17-го активизировалось ее автономистское, панисламист — ское крыло. Алаш-орда подняла в 19-м восстание против большевиков. Местные красные отряды были разбиты, их вожаков А. Иманова, К. Иноземцева, Л. Тарана расстреляли. Алаш-орда создала свое правительство, отряды национальной милиции — небольшие и почти небоеспособные. Да и не могли быть иными. Киргизов при царе вообще не брали в армию, это было обусловлено еще договором о их присоединении к России. Кроме отдельных охотников, они знали из оружия только нож да плетку. Кочуя по степям мелкими стойбищами, не умели действовать в больших массах. Даже служба в алашской милиции их пугала — казалась чуждым, русским явлением. Какие-то идеи разве могли быть понятны темным кочевникам? Они даже мусульманской веры еще толком не восприняли, она была смешана у них с шаманством и родовыми верованиями. А интеллигенция, из которой состояла Алаш-орда, — горстка учителей да горстка мулл. Восстание было обречено. Для его разгрома было бы, наверное, достаточно одного регулярного батальона. Но Алаш-орда снеслась с Колчаком. В степи вошли части атамана Анненкова, заняв Аягуз и Павлодар.

Еще более экзотическими были такие фронты, как Бухара и Хива. Эти два государства никогда России не принадлежали. Из завоевания в 1860-70-х гг. Скобелевым и Меллером-Закомельским Кокандского ханства российские императоры извлекли полезный урок: сознание среднеазиатского населения находилось на таком уровне, что разрушение старых феодальных структур ничего не давало. «Европейское», цивилизованное управление здесь буксовало. Население продолжало считаться только с собственными беками и жить по собственным законам. А панисламистская пропаганда использовала каждый промах русской администрации в своих целях. Все попытки цивилизации наталкивались на стены сословного, религиозного и национального противодействия, вот и были оставлены в сердце Средней Азии два суверенных государства, Бухара и Хива. Их монархи были связаны договорами с Россией, признавали над собой протекторат "белого царя", платили ему налог, содействовали прокладке железных дорог через свои территории. А над подданными правили по собственным старым законам.

Так и перекочевали Бухара с Хивой из времен Ходжи Насреддина в XX век с базарами, дворцами, гаремами, казнями, караван-сараями. В Бухаре, например, пулеметы устанавливались на боевых слонах. А в Хиве основу армии составляли племена туркмен-кочевников. Революция ни Бухару, ни Хиву не интересовала даже лучше стало, от "белого царя" не зависеть. Но разве Совдепия могла оставить без внимания такой феодализм? К моменту революции там уже существовали партии младобухарцев и младохивинцев панисламистского толка. Они высказывались за ограничение власти монархов, а самое радикальное крыло — за исламскую республику, вроде нынешнего Ирана. Партии были под запретом. За принадлежность к ним рубили головы, сажали на кол, сдирали кожу — что уж владыке надушу придется.

И ташкентская власть решила извне на базе этих партий создать коммунистические партии. Сделать это было не так трудно — через Бухарский эмират проходила русская железная дорога. Вдоль нее стояли русские экстерриториальные поселки с советской властью — Новая Бухара (ныне Каган), Новый Чарджуй (Чарджоу), Термез (Керки). Один из лидеров младобухарцев, изрядный авантюрист Ф. Ходжаев, ездил в Москву, имел беседы со Свердловым, заверял его и ташкентских большевиков, что власть эмира висит на волоске, и стоит красным подойти к Бухаре, как 15 тыс. революционеров поднимут восстание. Председатель Совнаркома Колесов клюнул на предложение и двинул на Бухару несколько тысяч человек с артиллерией. Эмир Сейид Алим-хан для вида согласился капитулировать и передать власть ревкому во главе с Ходжаевым. Затеял переговоры. Пригласив нескольких представителей Совнаркома и ревкома в Бухару, он приказал изрубить их на куски и со своей армией налетел на пришельцев. Колесову и Ходжаеву с остатками войск едва удалось унести ноги. А "революционно-настроенные" дехкане преследовали и проклинали "неверных".

Хива жила спокойно под защитой Каракумов, Кызылкумов и Амударьинских болот. Там кипели свои страсти и свои проблемы — хан Джунаид сверг хана Асфендиара, родственника и друга бухарского эмира, и сам сел на трон.

Победа Антанты коренным образом изменила обстановку на южных фронтах. Представителем Деникина, а затем и Колчака при их союзном командовании стал ген. Щербачев, бывший командующий Румынским фронтом. В ноябре 1918 г. ген. Бертелло, главнокомандующий союзными войсками в Румынии и Трансильвании, заявил Щербачеву, что для помощи белым предполагается двинуть на русский юг всю Салоникскую армию — 12 французских и греческих дивизий. Сообщения из Парижа и Лондона вроде бы подтверждали, что Антанта намерена помочь возрождению России, кроме польских губерний, которые должны отойти Пилсудскому. Но эту территориальную потерю признало еще Временное правительство. Казалось, перспективы радужные. Увы, это было частное мнение командования. И инерция военного времени, когда мнение командования что-то значило. Но война кончилась, и возможность военных определять свои шаги быстро сводилась к нулю. А на позицию Бертелло влиял еще один пикантный фактор. Очаровательная румынская королева Мария вскружила ему голову, а ей очень хотелось бы выдвижением французских войск на Украину обезопасить свои границы от большевиков.

На державы Согласия срочно перестраивался и атаман Краснов. Снарядил в Румынию посольство. Пытался лавировать, прося международного признания Всевеликого Войска Донского как независимого государства, но оговаривал эту самостоятельность "впредь до образования в той или иной форме единой России", приглашал к себе союзные миссии, объяснял вынужденный характер своей германской ориентации, просил о помощи и излагал довольно толковый план освобождения России в случае присылки 3–4 корпусов численностью 90-120 тыс. чел.

Его вынужденную германскую ориентацию союзники восприняли вполне нормально. Повторили те же заверения, что помощь войсками будет. Упоенные победой военачальники однозначно говорили, что "победители Германии сокрушат и большевиков". Но вот насчет признания Краснов получил от ворот поворот. Ему было указано на необходимость единого командования на юге. В русской мешанине и внутренних противоречиях разбираться было очень сложно для союзников. Они предпочитали иметь дело с одним правительством (чтобы знать, за кем числить долги). И союзная миссия предполагалась тоже одна — в Екатеринодаре.

В ноябре эскадра держав Антанты вошла в Черное море. Сначала высадились в Севастополе. Там была германская морская база, и союзники спешили захватить корабли и имущество. Крымское правительство Сулькевича, ориентировавшееся на Турцию, сложило полномочия, уступив место коалиционному кабинету Соломона Крыма из кадетов, социалистов и татар. Сулькевич телеграфировал об этом Деникину, прося у него помощи для защиты полуострова от большевиков и анархии, а сам отбыл в Азербайджан. В Севастополь и Керчь Добровольческой армией были направлены кавалерийский полк Гершельмана, небольшие отряды казаков, отдельные части и подразделения. Туда был послан ген. Боровский, чтобы на месте начать формирование крымских добровольческих сил. Здесь планировалось создание новой, Крымско-Азовской добровольческой армии, которая заняла бы линию от низовий Днепра до границ Донского казачества, сомкнув белые силы Юга в единый фронт с союзниками. Первые части Боровского выдвигались на север, в степи Таврии.