Я увидел капитана Омарова в самом выгодном для него свете — в работе.

Небольшого роста, широкий в плечах и полный лицом, начальник Управления по снабжению «Севстроя» вышагивал вдоль здания конторы промысла — десять шагов туда, десять обратно — и молчал, значительно заложив руки за спину. На нем были резиновые сапоги, завернутые на коленях, блестящий черный плащ и военная фуражка с малиновым околышем. У крыльца, возле которого он ходил, стояли человек десять служащих и рыбаков. Они тоже молчали, почтительно слушая, как скрипит галька под сапогами капитана.

Омаров вдруг остановился перед крыльцом и спросил:

— Как же с планом, бригадир?

Рыбак из орочей, к которому обратился капитан, вздохнул:

— Плоха, начальник…

— Твоя фамилия? — Он ткнул пальцем в рыбака.

— Шахурдин.

— А твоя? — Он ткнул в грудь другому,

— Шахурдин.

Омаров обидчиво блеснул темными глазами.

— Вы что, смеетесь надо мной?..

— Никак нет, товарищ капитан, — вмешался кто-то из служащих. — У нас половина рабочих Шахурдины.

— Я не о том. Я о рыбе. Будет план или нет? — рявкнул он.

— Рыба нет, — вежливо сказал первый из Шахурдиных.

В это время, запыхавшись, прибежал с рыбозавода начальник промысла. Он был тоже в огромных, но только запачканных сапожищах, в грязноватой брезентовой робе, небритый, с тревожным блеском в глазах. Уж лучше бы не появляться ему в эту минуту! Атмосфера и так накалилась.

Рассерженный тем, что ему пришлось ждать, тем, что план не выполнен, и тем, что скоро ночь, а дело еще не сделано, Омаров едва удостоил начальника промысла кивком и сразу набросился на него с самыми обидными и резкими словами. Боже мой, что он только не говорил ему! Вы и такой, вы и сякой, и не мазаный… Устав от гневной филиппики, Омаров заявил уже тише, но с внятной угрозой:

— Чего от вас ждать, Павлов? Смотрите, на кого вы похожи. Небритый, грязный, как будто три дня не спали. Какой пример вы показываете простым рыбакам? Они же вас и за начальника не признают!

— Я был на лове… — несмело вставил Павлов.

— Еще не хватало! Ру-ко-во-дить надо, Павлов, а не самому сети таскать. Пример во всем подавать, в том числе и внешним видом своим. Понятно вам?

— Так точно, товарищ капитан! — И Павлов даже щелкнул каблуками.

Они вошли в контору. Через десять минут Павлов выскочил, на ходу кивнул мне и побежал домой. Я пошел за ним.

Когда я открыл дверь в его квартиру, Павлов уже говорил по телефону:

— Слушай, еще такое дело… Дал мне жизни за то, что небрит и плохо одет. Учти. Так навалился, что не знал, куда деваться… Ну, бегу. Жди начальство. Вероятно, переночует у меня, а утром нагрянет. — Положив трубку, он сказал: — Соседа предупредил на втором промысле, — там кореш мой, Грубель. Ты его знаешь. С планом у него тоже не ахти, пусть хоть умоется для такого случая, чтобы не раздражать…

Утром мы выехали в сторону Магадана. Омаров был неразговорчив, угрюм. Все избегали его. Он стоял на носу катера со своим плановиком. Они тихо разговаривали. Плановик был чем-то похож на своего шефа: низенький, круглолицый, с неуловимо тонкими монгольскими чертами на чистом, улыбчивом лице. Он, видно, хорошо знал своего начальника и умел найти подход к нему даже в минуты раздражения. Слушая его, Омаров снисходительно кивал головой.

Через два часа катер пристал к берегу у второго промысла.

Омаров сказал в мою сторону:

— Последняя остановка, молодой человек. Вечером будете на месте, в порту.

Капитан сошел на берег, и тут же к нему с рапортом подскочил Грубель. Хитро сощурившись, начальник промысла дернул длинным носом, поправил галстук и стал говорить о ходе выполнения плана.

— Сколько? — насторожился Омаров, выхватив из потока складной речи какую-то цифру.

— Пятьдесят шесть процентов, — упавшим голосом повторил Грубель.

Капитан так и впился в него острыми глазами Он изучал его долго, гневно и, видно, взвинчивал себя. Дойдя до точки кипения, рявкнул на весь берег:

— Провалился с планом! Гремите по всем пунктам, Грубель, да еще оправдываетесь! Где ваше руководство, где организация труда, я вас спрашиваю? Зачем вы тут сидите, Грубель? За что деньги получаете? С повинной головой надо встречать меня, а вы… Посмотрите на себя. Вырядились: галстук в клеточку, манжеты. Одеколоном на весь берег… Вы на работе или гуляете в парке, Грубель? Стыдно мне на вас смотреть, барчук вы этакий. План трещит, с баркасов нельзя вылезать, самому браться засучив рукава, а вы как невеста на выданье. Смотреть тошно!

Он круто повернулся и, не глядя на опешившего Грубеля, лицо которого пошло красными пятнами, зашагал в контору. Грубель потянулся за ним, на ходу стаскивая галстук.

Когда капитан отправился на рыбозавод, Грубель не выдержал и бросился к телефону. Чуть не плача, сказал Павлову:

— Ну и удружил! А еще товарищ…

Мы отплыли часа через три. Омаров успокоился, а когда пообедал, устало сел в раскладное кресло на палубе и долго слушал плановика, утомленно полуприкрыв глаза.

— А вот мы спросим заинтересованное лицо, — сказал вдруг он и обратился ко мне: — Скажите, агроном, как вы считаете, будет лучше, если мы возьмем в свои руки все совхозы?