— Нужно связаться с историками в наших вузах и попробовать восстановить хотя бы те слова декабриста Муханова о завещании, которые цитирует Ковальчук. Большинство материалов и писем декабристов опубликованы, историки должны знать.

— Будет сделано, Ефим Антонович.

— Вы исследовали пятно на папке?

— Да. Его удалось проявить парами йода. Это отпечаток большого пальца. И он тождествен с отпечатками пальцев на рукоятке чекана.

— Так. Что у вас имеется о Сухорослове?

— По полученным данным, ночью 20 августа он явился домой очень поздно. На скорую руку собрал чемоданчик и сказал соседям, что уезжает погостить к родным в Красноставский район.

— Они действительно есть у него, эти родственники?

— Для соседей, во всяком случае, это было новостью…

— Что вы выяснили о нем самом?

— В последнее время Сухорослов нигде не работал. Занимался разными темными делами. Имел два привода за спекуляцию на рынке. Вы полагаете, Ефим Антонович, он?

— Зачем полагать, когда мы теперь можем установить точно. Выписывайте постановление на обыск и действуйте.

Сухорослов жил на втором этаже старого деревянного дома, каких немало еще сохранилось в Крутоярске. Квартира была небольшая. Из темной прихожей одна дверь, налево, вела в комнату старейшей обитательницы этой квартиры Прасковьи Степановны Таракановой. Она жила вместе с дочерью, работницей хлебозавода.

Другую комнату, прямо, занимала чета глухонемых. На дверях третьей висел замок. Это и была комната Сухорослова — маленькая, тесная, настоящее холостяцкое логово. Хозяин в последнее время, очевидно, только ночевал здесь, да и то не каждую ночь. Койка со сбитым байковым одеялом и грязной подушкой не перестилалась, видимо, давно. На полу окурки, обгоревшие спички. На столе пара тарелок и граненый стакан (немытый, как с удовлетворением отметил Чернобровин), на подоконнике — горшочки с остатками красок и кистями. Все это было покрыто слоем пыли. На вешалке в углу висело старое зимнее пальто с цигейковым воротником.

Тараканова, приглашенная в понятые, принадлежала к числу тех особ, которые отличаются бойкостью языка и безграничным любопытством. Прислонясь к притолоке и подперев сморщенным кулачком щеку, она изливала свои обиды на жильца:

— Такой молодой парень, а поглядите, как жилую площадь запакостил! Когда работал, поскромнее себя держал, а теперь все пьянствует, все пьянствует..

Последнюю подробность Тараканова могла бы и не сообщать: груда пустых бутылок под койкой достаточно наглядно показывала, как Сухорослов проводил время

— Ходють к нему тут разные — всякие, — ворчливо продолжала старуха, — а чего ходють, чего ходють, спрашивается? Пьют, в карты играют, не поделятся — драка. Как-то ему же, Ваське, ножом подбородок располосовали…

— И сильно?

— В больнице зашивали Месяц завязанный ходил. Когда не ночует — слава богу, а то явится среди ночи и стучит, и стучит… Глухонемым, тем и горюшка мало, им хоть из пушек пали… Дочь в ночной смене, кому открывать? Мне. И открывать боязно, а попробуй не открыть.

— Что же вы терпите, в милицию надо было обратиться… Старуха замахала руками:

— Что вы? Ведь он какой, Васька? Убьет. Я раз заикнулась, так он меня сгреб вот этак; ты, говорит, сякая — разэтакая, княжна Тараканова, я из тебя, говорит, мозги вытряхну, пикни только.

Старуху, видимо, особенно уязвил княжеский титул.

— Княжна Тараканова, подумайте! Я тут сорок лет живу, каково мне этакое слышать.

Старший лейтенант внимательно осматривал порожние бутылки, стакан на столе, поднося их к свету осторожно, словно тончайший хрусталь. Потом наложил на стакан сверху и снизу полоски картона, обвернул бумагой так, чтобы она не касалась стекла, обвязал шпагатом и, уходя, захватил с собой.

Тараканова, провожая Чернобровина, все бубнила свое:

— Так вы, товарищ сотрудник, будьте так добреньки, примите меры… Все стучит, все стучит… Нельзя ли выселить его отсюдова?

На глазах старухи появились слезы. Крепко, видимо, терроризировал жильцов Сухорослов.

На стакане были отфиксированы отпечатки пальцев, в том числе третий отпечаток большого пальца, целиком совпадавший с первыми двумя. Круг замкнулся. Сомнений не оставалось: ночным грабителем был Сухорослов. Чернобровин тотчас сообщил об этом Максимову.

— Хорошо, — сказал полковник (это слово в его устах значило многое!). — А теперь, Вадим Николаевич, давайте наведаемся еще к одному человеку.

Стремление отыскать хоть какой-нибудь след завещания привело полковника и старшего лейтенанта Чернобровина к крутоярскому старожилу Якову Кирилловичу Успенскому, бывшему букинисту.

На стук из-за двери отозвался тихий голос:

— Кто там? Входите, не заперто…