– Я путаю? – вспылила бабка. – Нет, мальчик, ты видел? Я путаю!

– Говорю же, ничего не видела, – повторила Марта.

– Ясно, – усмехнулся Богдан. – Не хотите идти в свидетели. Ну, правильно, возни много: протоколы, показания, вызовы в милицию, в суд… Стойте, – не позволил он захлопнуть ей дверь, поставив в щель ступню. – У того парня, что убил двух человек на стройке, следы на теле от резиновых пуль. Еще три-четыре дня, и они пройдут, мы не сможем доказать, что он убийца. А пройдет неделя, он снова выйдет с пистолетом, и, к примеру, ему не понравится ваш сын, муж… У вас есть муж?

– Есть, мой сын, – сказала старуха, бросив гневный взгляд в сторону невестки. – И у нее есть сын, мой внук.

– Так вот тот парень через недельку вдруг захочет показать, кто здесь хозяин, выстрелит в вашего мужа или сына, вы обратитесь к нам, чтоб мы поймали преступника. И представьте, никто из свидетелей, видевших, как этот парень стрелял, не захочет помочь вам. Как такой сценарий? Никогда не думали об этом?

– До свидания, – она грубо выбила носком своей ноги его ступню и захлопнула дверь.

Разумеется, Богдан разозлился, пометался по лестничной площадке, да помчался вниз, на эту курву следует тяжелую артиллерию бросить, то есть Андреева. И пусть попробует перед его носом захлопнуть дверь!

Дина ждала в кафе под открытым небом, мороженое в креманке на столе благополучно таяло, нетронутое. Ее насторожил Ипполит, если не сказать больше, но она не объяснила бы, чем насторожил, просто по голосу он показался ей другим. Все-таки у некоторых людей есть интуиция, включается она самостоятельно, когда как будто и нет веского повода, но внутри все начинает трепетать, щемить. Хочется срочно увидеть того, кто стал невольной причиной нехороших предчувствий, и проверить: так ли это.

Ипполит плюхнулся на стул, кинул барсетку на стол и жестом подозвал официантку – крупную тетку с выражением переевшей прелого сена коровы.

– Чай у вас хороший? – спросил.

– Лучший. В пакетиках.

– Кофе тоже в пакетиках?

– Кофе растворимый и заварочный. Высший сорт.

– Тогда минеральной воды с газом. И два стакана. Виляя кормой, официантка отправилась на кухню, он хмыкнул:

– Заварочный кофе у них! Привет, Дина. Извини, я задержался. Представляешь, сегодня девять дней Арамису, приехали на кладбище, а там опять спалили крест… Нет, ты только представь!

А ей действительно довольно было посмотреть на него, чтобы не просто понять, а точно узнать все, что произошло с ним, значит, и с нею, – вот они предчувствия.

– Представляю, – уныло произнесла она. – Но не разделяю твоей радости по этому поводу.

– Считаешь, я радуюсь? – вполоборота завелся он. – Ты иногда думай, что говоришь! Еще скажи, что я желал смерти отчиму!

Гнусно повел себя, хуже некуда. Так ведь получил повод к ссоре. Не ухватиться за него – это через минуту пожалеть Дину, оттянуть разговор, который не так-то просто начать сейчас, непросто будет и потом. В чем прелесть спонтанной ссоры? Элементарно: она дает шанс не каяться, не признаваться, мол, я свинья, скотина, негодяй – прости и отпусти. Психанул, ушел, никаких извинений с объяснениями, а свобода в руках. К тому же вину повесил на Дину – она же спровоцировала любимого человека, который ночами не спит, проводит их у постели убитой горем матери!

Не хватало мало-мало: второй ее фразы, окрашенной любой интонацией оправдательной или (в идеале) обвинительной, – чтоб вскочить и уйти. «Ну, же, детка, отчитай меня!» – просили его глаза. А Дина… Дина опустила ресницы, повозила ложкой в вазочке с мороженым и абсолютно спокойно сказала:

– Застегни рубашку.

– А? – Он несколько смешался от странной просьбы.

– Застегни.

Она не смотрела на него, но в одно последнее слово вложила столько красок, что у Ипполита холодок пробежал по спине. Механически он опустил голову, но, когда взялся за пуговицу и петельку, увидел! След от зубов на груди! Яркий, отчетливый. Как написал бы средненький поэт – слова не нужны, в них нет нужды. М-да, теперь действительно ничего не надо объяснять, врать, придумывать, искать повод к ссоре, изворачиваться… Ясно и так, чем он занимается по ночам, во всяком случае, укусила его не убитая горем мама. И не скорбит Ипполит по покойному мужу мамы, как заливал по телефону.

И пошло… На ушах Ипполита загорелось по костру, пламя обожгло не только уши, оно охватило затылок, шею, щеки, спустилось на плечи. Нет, правда, жарко стало, как в парилке. Существует более простое и емкое слово, характеризующее его состояние – стыдно. Попался, словно мелкий жулик за гаденьким занятием. Однако Ипполит мужественно застегнул две пуговицы, сокрыв преступление, но не знал, что сказать Дине. Она его «выручила», положив перед ним папку:

– Тебе следует подписать эти бумаги, собственно, за этим я приехала. Внимательно читай, чтоб потом не иметь претензий. Это накладные расходы на запчасти и ремонтные работы, сейчас начали убирать кукурузу, на подходе подсолнух. Машины старые, сам знаешь, постоянно требуют ремонта. У тебя нет авторучки? Возьми мою.

Дина положила авторучку на папку и взяла вазочку в руки, ела, будто ничего не случилось. Ни упреков, ни слез, ни требований… Она промахнула предательство? Вместе с тем тон взяла сугубо деловой, но не перебирала с холодностью, такое впечатление, что ей глубоко плевать на измену и самого Ипполита.

Он раскрыл папку… Что там можно увидеть, когда пожаром охвачены все внутренности, а кожа вот-вот лопнет? Если б он попал на исповедь к батюшке, ему пришлось бы признаться в тягчайшем грехе: при огромном желании закончить отношения с Диной он не собирался говорить ей правду. Парадокс, но не собирался! Потому ухватился за мизерный повод к ссоре, который и поводом не назовешь…