Я молча протянул сереброзвеннику футляр. Коротышка осторожно, словно имел дело с какой-то ядовитой тварью, открыл его, вынул свиток, развернул, прошелся взглядом по строкам, потом перевел ясный взор на меня:

– Бумага составлена, как должно.

Не сомневаюсь. Еще бы ты или твои подельники допустили промах! Тогда не видать бы вам Наблюдательный дом, как своих ушей. Лет эдак десять. Из каторжных колодок.

– Она закончила свое действие.

– Вот как? – приподнял бровь коротышка. – Что ж, и такое случается.

Мы выжидающе посмотрели друг на друга, но представитель Цепи одушевления не торопился разразиться следующей скороговоркой, словно вмиг растеряв охоту к болтовне.

Пришлось терпеливо повторить:

– Бумага потеряла силу.

– Да, вы совершенно правы.

И снова молчание. А я, признаться, рассчитывал на совсем иное развитие событий. Но, видно, цеховые секреты даже отъявленным болтуном хранились, как величайшая дарственная святыня.

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне, как следует поступать дальше.

Коротышка сжал губы в странном подобии улыбки:

– Хотите?

И он прав в своем лукавом сомнении, Бож его подери! Это не желание, а настоятельная потребность. Все равно как утоление голода, когда нет аппетита: просто знаешь, что желудок нужно набить, иначе завтра протянешь ноги. Но признаваться в бессилии перед обстоятельствами пока что рано.

– Я хочу услышать ваш рассказ.

Он, похоже, вполне уловил смысл моих терзаний, потому что подскочил к стулу, склонился надо мной и быстро зашептал в ухо:

– Не нужно это вам, послушайте старого больного человека… Срок истек? Да и пусть его истекает! Годом больше, годом меньше, от этой кобылицы не убудет. Да и ей хорошо, лишний год-то жалованье получать! К тому же она давно притерпелась, приспособилась, а если нового кого брать, это ж сколько еще времени потратится впустую… А еще того хуже, головенка совсем тупой окажется, тогда не он за вами, а вы за ним приглядывать будете, аки за дитем малым. Ну зачем вам все это? Если прошение срочно будет представлено, ничего доброго не получится. Вы уж не торопитесь, выждите еще хоть полгодика, а я тем временем надлежащую бумагу по всем правилам сочиню да отправлю… Есть у меня пара приятелей, которые не откажутся поспособствовать. Не задаром, конечно, но мы ведь свои люди, завсегда сочтемся…

Мой слух захлебнулся скороговоркой сереброзвенника еще где-то в первой ее трети, поэтому из продолжения я выхватил только главные слова. Про тупую голову будущего защитника, просьбу подождать и предложение заплатить. И, надо сказать, в восторг не пришел.

– Вот что, любезный… Все это замечательно, только я не намерен ждать ни одного лишнего дня. Извольте делать то, что вам положено.

Коротышка хмыкнул и выпрямился, оказываясь примерно одного роста со мной, все еще сидящим на стуле.

– Я всего лишь пекусь о вашем благополучии, эрте.

В том, как он это произнес, не чувствовалось фальши, что заставило меня насторожиться, но недостаточно, чтобы отказаться от достижения намеченной цели.

– Премного благодарен. И все же вы исполните то, чего я требую.

– А иначе? – фыркнул сереброзвенник. – До рукоприкладства дойдете? Я вам не мальчишка, меня силой не запугаешь. Да и вам по рукам дадут, не сомневайтесь. Больно-пребольно.

– Если дотянутся. – Я встал, нависая над коротышкой. – Можете не верить, но прямо сейчас и здесь я могу переломать вам все кости, сложить кучкой, сказать «так и было», и меня за это даже не пожурят.

– Я не поддамся на пустые угрозы! – гордо, но все же с заметной опаской заявил сереброзвенник.

Что ж, значит, мне не остается ничего иного, кроме как перейти от слов к делу. Я вздохнул, заранее предвкушая малоприятные разбирательства, но из коридора донеслось спокойное и скучное:

– Они не пустые. Могу подтвердить.

Бело-красный мундир, показавшийся из-под распахнутого плаща, как ни странно, придавал облику Кифа неожиданную значительность, хотя ни длинный нос, ни дурацкая шапка, в прошлую нашу встречу все время норовящая сползти ниже бровей, никуда не делись. А вот выражение лица все же претерпело изменения. Исчезла простодушная хитринка, делающая обманщика «своим парнем» в любой компании, а вместо нее появилось усталое сожаление, словно мой знакомец не испытывал ни малейшей радости возвращаться на место, оставленное ради прошлого маскарада. Словно не хотел Киф Лефер снова влезать в мундир, бывший предметом зависти по меньшей мере половины чиновников Дарствия, не хотел крепить к своей груди…

Ого. Золотое.

– Эрте? – Коротышка согнулся в благоговейном поклоне, хотя был старше золотозвенника больше чем вдвое, и все же за свою услужливость удостоился лишь холодно-скучного:

– Оставьте нас.

– Ну разумеется, разумеется! Позабочусь о том, чтобы вас никто не побеспокоил!

Сереброзвенник выскочил за дверь. Ньяна проводила его изумленным взглядом, но, когда снова посмотрела в дверной проем, тоже получила предписание к действию:

– И вам, милочка, не нужно слышать наш разговор.