Робко расцветала первая роза. Хорешани заботливо полила нежный цветок и подвинула фаянсовый кувшин ближе к теплым лучам. Счастливый вестник родной земли – рассада была прислана из замка ее отца, князя Газнели, и, по фамильному обычаю, выращена ею перед рождением ребенка.

– Клянусь тринадцатью святыми отцами, он узнал меня! Смотри, смеется!

– Как же не узнать четырнадцатого святого? Два часа в праздничной одежде над люлькой стоишь, а Моурави тебя с утра ждет.

– Э, незачем торопиться! Моурави и католикос со светильником по всей Картли царя ищут… – Дато опустился на подушку у ног Хорешани. – Знаешь, дорогая, у отца был полон дом детей, родились, росли, голосили на все местечко, но я их не замечал, а вот… – кивнул на люльку, – никак успокоиться не могу, удивляюсь и не понимаю: жил, жил, и вдруг – сын… Одно меня тревожит – очень тоненькая стала, совсем, как тогда… – Дато любовно коснулся похудевшей руки. – Помнишь, в Метехи, возле дерева я первый раз тебя поцеловал, ты смеялась, а у меня под ногами земля дрожала… А теперь ты ко мне спокойна, словно ручей в позднюю осень.

– Не тревожься напрасно. Женщина родит ребенка, немножко посердится, почему мужчина тоже не мучился, и торопится повторить глупость, а он, как гусь после воды, еще веселее перья топорщит. О чем только бог думал, когда создавал Адама?

– О войне, наверное!

Дато и Хорешани обернулись и расхохотались. Гиви, как всегда, ворвался без предупреждения и уже сидел на ковре около люльки, склонившись над малюткой.

– Взял! Взял! Клянусь ста тридцатью воинами святого Гоброна, взял! – И Гиви неистово заплясал. – Пять дней я томился.

– Что ты дал ему? – встревожился Дато.

– Кинжал, конечно.

– Гиви, какой амкар тебя придумал? На что двухмесячному азнауру оружие? – всплеснула руками Хорешани.

– А что, ему крест нужен? Спасибо! Уже однажды такое случилось. Настоятель Трифилий в люльку крест подкинул, Бежану тоже два месяца было, а взял. Теперь в рясе ходит сын Великого Моурави… Думаешь, наш Георгий повеселел от этого? Бабо Кетеван прямо сказала: «Что первое ребенок схватит, тем и владеть будет». Я двенадцать кинжальчиков амкару Сиушу заказал, в каждом кармане по три ношу, все время на страже. У какого «барса» родится сын, пусть непременно к оружию потянется. На что нам монахи?

Старая мамка укоризненно взглянула на смеющихся Хорешани и Дато и поставила на скатерть кувшин и чашу:

– Пей, азнаур, слова твои золотом падут на судьбу ребенка.

Дато пытался отобрать кинжальчик, но, к восторгу Гиви и суеверной радости мамки, малютка крепко держал рукоятку.

– Оставь, батоно, – мамка решительно отклонила руку Дато, – пусть он сто лет не выпускает оружие и врагов истребляет, как Давид Строитель.

– Да живет без конца имя Давида! Но чем плохо, если маленький Дато будет сражать проклятых, как Георгий Саакадзе? – И Гиви залпом осушил три чаши подряд, приговаривая: – За Великого Моурави! За прекрасную Хорешани, подарившую нам нового азнаура! За «Дружину барсов»!

Мамка вновь наполнила чашу и напомнила о крестинах: нехорошо, когда воин два месяца живет без имени. Ангел у изголовья так тяжело вздыхает, что огонь в светильнике вздрагивает. Черт тоже в покое не оставляет, хотя близко и не подходит, – икона на люльке, – но в очаге зеленый язык показывает, просит люльку покачать, любит, если ребенок некрещеный.

– Э, мамка, доброму азнауру черт не повредит!

– Правда, батоно Дато, но лучше, если ангел узнает имя и сообщит его горам, ущельям и рекам.

Циала, первая и последняя возлюбленная Паата, подавила стон. Уже третий день сидела она неподвижно в углу, кутаясь, несмотря на тепло, в черный платок. Из Ирана в Картли ее переправил, конечно, в полной тайне, Сефи-мирза. Он передал ей пояс, который был на Паата в страшный день, передал и свой наказ: «Не сразу направься к матери моего друга, раньше через ханум Хорешани извести…»

Выслушав несчастную, Хорешани горестно подумала: «Легко сказать – извести, еще совсем рана свежа, минуло лишь полгода. Хорошо, что Саакадзе обременен заботами и не заметил приезда Циалы».

– Я за черта не заступаюсь, – кричал Гиви, – но пусть и ангел не спорит! Назовем – Дато. Будут в «Дружине барсов» два Дато: большой и немножко меньший. «Барсы» не должны стареть. Вот Миранда сына ждет, я уже сказал – Ростомом назову, согласилась.

– Госпожа Хорешани, богом молю, назови – Паата.

– Нет, Циала, не проси, слишком тяжело часто повторять это имя… – И, обрывая разговор, Хорешани поспешно вышла.

«Как странно, – подумала Хорешани, – ни разу не упоминал Георгий о погибшем сыне, ни разу не выдал своих страданий!» – Она порывисто отдернула прозрачный малиновый занавес, распахнула настежь окна своей комнаты.