Вайдеман работал в сборочной мастерской — филиале завода Юнкерса в Упсале — и готов был подняться в воздух на любом гробу — лишь бы платили. Зейц сидел в конторе — разбирал рекламации, которые иногда поступали из шведского министерства транспорта, и заодно помогал заезжим немцам устраивать разные коммерческие и не совсем коммерческие дела.

Третьим в их холостяцкой компании был Пауль Пихт, пожалуй самый энергичный и пронырливый. Пихт задумывался о карьере, когда Вальтер и Альберт не помышляли ни о чем, кроме девушек. Накопив немного денег, Пихт все их, не моргнув глазом, ловко всунул шеф-инженеру, и тот назначил его главным механиком авиамастерской. А когда в Швецию на гастроли прилетел прославленный Удет, Пихт первым понял, где можно поживиться. Он мыл, чистил и скреб самолет Удета, как свой собственный мотоцикл, а когда в моторе что-то забарахлило и выступления могли сорваться, он двадцать часов копался с двигателем, пока все не отладил. И главное — отказался от платы. Сделал вид, что старался только из любви к лучшему немецкому летчику. И не прогадал. Удет взял его с собой личным механиком.

Зейц и Вайдеман долго еще оставались в Швеции, пока фюрер не бросил клич сынам фатерланда: «Немцы, объединяйтесь!»

Теперь уж подвезло Зейцу. Один из его бывших клиентов стал важной фигурой у Гейдриха. Зейца взяли в училище СС в Орденсбурге.

Вайдеман попал в летную школу в Дрездене, а оттуда в Испанию в истребительный отряд Мельдерса.

— Ну, а где ты сейчас? — спросил Вайдеман, когда приятели зашли в кафе на привокзальной площади и сели за столик.

— Я работаю у Мессершмитта, — скромно ответил Зейц. — Становлюсь провинциалом.

Ему не хотелось посвящать Альберта в свои дела.

— Женился?

— Один как перст, — вздохнул Зейц, поигрывая глазами. — Видимо, не суждено. А ты?

— Та же история. Гарнизонная жизнь не располагает к устройству семейных очагов. Ты видел Пауля Пихта? — неожиданно спросил Вайдеман.

— Вы же вместе долго воевали в Испании! Я там пробыл совсем немного.

— Да, он — молодчага. Схватил там крест.

— За что же?

— Представляешь, его обстреляли республиканцы, и он вынужден был сесть на их территории. Самолет горит. Он чудом выбрался из кабины. Уже готов был стреляться — не сдаваться же в плен, — как его спас сам Мельдерс. Сел рядом, засунул его в кабину и взлетел перед носом республиканцев. Мельдерсу — рыцарский крест, Пихту — Железный. И, что любопытно: Мельдерс потом стал таскать Пихта всюду за собой. И не давал много летать. Вдруг собьют, и нельзя будет похвастаться. «Да-да, это тот самый Пихт, которого я выкрал у республиканцев».

— Я слышал, — задумчиво проговорил Зейц. — Он снова под крылышком генерала Удета. Ходит в адъютантах.

— Хотелось бы увидеть его, отпраздновать Польшу, — проговорил Вайдеман.

Он простился с Зейцем, вышел из кафе и окинул взглядом площадь: искал такси.

Шагах в двадцати от него в черный лимузин садился тот самый фельдфебель Хайдте, сосед по купе.

Вайдеман кинулся к машине — может, по дороге. Но фельдфебель, по-видимому, не заметил его. Лимузин сорвался с места, чуть не обдав Вайдемана фонтаном брызг. Лицо человека за рулем показалось Вайдеману знакомым.

Всю дорогу до отеля он вспоминал, где же видел это холеное лицо, мягкое, упрямое и безразличное. И только входя в вестибюль отеля, Вайдеман понял, что встречался с этим человеком в министерстве авиации. Человек беседовал с ним перед Испанией, когда Вайдеман оформлялся в легион «Кондор». Майор Регенбах, фон Регенбах. Контрразведчик. Значит, предчувствия не обманули его. Вместе с ним в одном купе ехал человек из «Форшунгсамта»...

Весной 1940 года 7-ю авиагруппу Вайдемана перебросили на западную границу.

Весна шла дружно. Уже в конце апреля в Голландии наступили на редкость солнечные, по-летнему теплые дни. Море было тихим. Туманы жались к берегам, скрывая дамбы.

Но 8 мая вдруг поползли тучи, пошел мелкий дождь. Он трудолюбиво обмывал и без того чистенькие черепичные крыши, асфальтированные дорожки, поля цветов.

В полночь осоловевшие от безделья голландские пограничники были разбужены тяжелым воем самолетов. Пока тормошили спящих телефонистов, пока дежурные офицеры дозванивались до своих начальников, гул прекратился. Самолеты ушли.

Часовые поглубже попрятались в дождевики. Разошлись по еще не остывшим постелям зенитчики, успокоились дежурные офицеры. И тут из низких туч посыпались парашютисты. Они приземлялись на аэродромы Гааги и Роттердама, Дордрехта и Моердьяка, рядом с мостами через Маас, Лек и Ваал, в расположение войсковых частей, артиллерии и бесшумно снимали часовых.

И снова донесся тревожный гул самолетов. И снова стих... Эти самолеты отцепили планеры.

— Придержи штурвал, Шверин, я включу посадочную фару... — Вайдеман пошарил по темной приборной доске. — Давно не летал на этих фанерных катафалках, черт возьми!

— Включатель должен быть слева, — сказал Шверин.

— Нашел. — Вайдеман включил фару.

Желтовато-синий свет уперся в стену плотного, непробиваемого тумана. Слева и справа скользили в тучах пучки света от других планеров.

— Вот уж мы сядем им на холку! — заржал Шверин.

«Разбойник», — подумал Вайдеман, косясь на развеселившегося Шверина.

Он прислушался к тишине. Транспортные «юнкерсы» уже ушли за новым десантом. Были слышны только короткие вскрики на земле, поскрипывание деревянного фюзеляжа да возня Шверина на правом сиденье. Вайдеман открыл форточку и старался отыскать на приближающейся земле посадочную полосу.