Вилл в растерянности закусила губу, потом вздохнула.

— Это как-то неправильно, — сказала она. — Сидеть и расслабляться, когда вокруг происходит такое.

— А что если мы потеряемся в Паутине Времени, потому что от усталости не сможем отличить верх от низа — или, вернее, прошлое от настоящего? Это кому-то поможет? — веско заметила Корнелия. — Думаю, только Горгон обрадуется, если такое случится.

— Да, я понимаю. Ты права, — кивнула Вилл. — Что ж, Хитерфилд так Хитерфилд. По крайней мере, мы сможем перевести дух.

Джено смотрел Стражницам вслед и желал им удачи. «Пожалуйста, — твердил он про себя, — пусть они будут достаточно смелыми, и сильными, и мудрыми. Пусть у них все получится!»

«Отдых, — подумала Тарани. — Им-то в Кондракаре легко говорить. Для них Хитерфилд — милое, уютное и безопасное местечко. Их-то не поджидает Монго».

Ирма взглянула на подругу, сидевшую напротив нее в столовой.

— Ты сегодня какая-то жутко тихая.

— Ну и что? — пожала плечами Тарани. — Не все же болтают с утра до ночи как ты.

— Вот и хорошо, что не все, — вставила Корнелия. — Иначе уровень шума превысил бы все допустимые показатели!

Вообще-то уровень шума в столовой Шеффилдской школы и так зашкаливал. Обеденный перерыв был в самом разгаре, к тому же мальчишки из класса Найджела явно что-то затеяли в углу — что-то, что привлекло много народу и вызвало бурю эмоций и воплей. Вилл привстала, пытаясь разглядеть, что там происходит, но Тарани чувствовала себя слишком издерганной и вялой, чтобы интересоваться чем бы то ни было.

Ирма по-прежнему буравила ее взглядом.

— Ну, может, откроешь нам секрет? — сказала она. — Что с тобой такое?

— Нет ничего плохого в том, чтобы сидеть тихо, — ощетинилась Тарани.

— Сидеть тихо — это одно дело, а проглотить язык — совсем другое.

— И вовсе я не проглотила язык! Я же с тобой разговариваю! — возмутилась Тарани.

— Неужели? Да я даже слизняков видала, которые были разговорчивее тебя.

— Ах, так я, значит, слизняк?

Ирма потянулась через стол и легонько пихнула Тарани в плечо.

— Слушай, подруга, я не хотела тебя обидеть… Ну, в общем, если тебя что-то беспокоит, давай это обсудим.

Внезапно Тарани почувствовала, что глаза защипало от подступивших слез. Она потупила взгляд. О, это было бы так здорово, поделиться проблемой с девчонками и покончить с этим. Но она не могла. Просто не могла. «Он… Он тогда…», — она даже боялась думать об этом.

— Я просто устала, — сказала она. — И волнуюсь. А вы разве нет? Оракул слабеет, Ирма. И, кажется, мы единственные, кто может ему помочь.

Шум со стороны приятелей Найджела усилился, раздались хлопки в ладоши и свист. Вилл снова плюхнулась на свой стул.

— Мы все беспокоимся, — кивнула она. — И есть от чего. Как вы думаете, сколько мы должны отдыхать, прежде чем приступить к новому заданию?

— У меня бывает такое чувство… Ну, знаете, когда кажется, что всё вокруг — только сон, — призналась Хай Лин. — Как будто Хитерфилд стал менее материальным и не совсем настоящим…

— Но он настоящий! — возразила Ирма.

— А я и не говорю, что нет. Просто иногда мне кажется, что он… почти прозрачный. Скажите, только со мной такое бывает?

Вилл покачала головой.

— Нет, я знаю, о чем ты. Сегодня утром, по пути в школу… мне даже пришлось слезть с велосипеда, потому что дорога словно растворилась.

— А у меня были странные головные боли, — добавила Корнелия.

— У меня тоже бывает головокружение, — сказала Ирма, — как будто все кругом перевернулось с ног на голову.

— Может, мы должны отдыхать до тех пор, пока не прекратятся все эти явления? — предположила Хай Лин. — Моя бабушка всегда говорила, что если поспешить, можно только потратить впустую кучу времени.

— Фестина ленте, — тихо произнесла Тарани.

— Фести-чего? — брови Ирмы удивленно поползли вверх.

— Это латынь. Пословица такая, означает: «Поспешай медленно».

— А-а-а, ясно. Обязательно скажу это маме, когда она снова начнет ворчать, что я по три часа сижу в ванне, — сказала Ирма. — Должно сработать.

— Наверное, вы правы, — задумчиво заметила Вилл. — Не про ванну, конечно, а про то, что торопиться вредно. Он сказал…

И они все вспомнили слова Оракула о том, что если не восстановят силы, то могут погибнуть.