В ту ночь я заснул только после того, как прослушал три арии полуночных петухов, решив объявить наутро о своем отъезде, окончательно поставив крест на фантастических планах относительно свидания с Машей. Но выспаться не получилось.

– Боя-яри-и-ин, – заговорщическим шепотом подвывал кто-то над самым ухом.

Глаза открыл – Тимоха. И еще улыбается, зараза. И чего ему в такую рань от меня понадобилось – подождать не мог? Вон и не рассвело даже, так какого рожна?! Сапогом бы кинуть, так ведь нагибаться нужно, а мне лень. Да и не дело это. Командовать – да, но слуга не раб, и унижать человека не в моих правилах.

– Увы, но я не боярин, – мрачно ответил я и повернулся на другой бок, авось удастся заснуть. Хотя какое там.

Снова завывание:

– Боя-яри-и-ин.

Вздохнул я и понял – не отстанет. Да и интересно стало. Не будит он меня обычно – наоборот, сон стережет. Иной раз так подьячих отругает, которым понадобилось выяснить чего-то по работе, – о-го-го. Один раз даже Воротынскому дорогу заслонил, не побоялся. Правда, тот его все равно отодвинул, но ведь заслонил, а тут вдруг…

– Ну что там у нас? – бормочу я сонно. – Ливонцы на Псков напали?

– Не-а.

– Тогда Псков на ливонцев.

– Сызнова ты промахнулся, боярин. Тут дела поважнее будут, – шепчет он, воровато оглядываясь на входную дверь.

Совсем интересно. Что же это для моего Тимохи оказалось важнее военных дел? А я-то, признаться, считал, что для него это самое главное.

– Со свиданьицем тебя, боярин, – наконец не выдерживает он и стоит скаля зубы. Доволен, шельмец.

Сон как рукой сняло.

Оказывается, Тимоха даром времени не терял. Парень видный, да и одежонку я ему справил к поездке – не каждый сын боярский такое нашивает. Нагляделся я на тех, что из захудалых. Одно хорошо – сапоги без дыр да заплат на кафтанах нет, зато ношеное-переношеное. Про таких тут говорят, что у них на столе пироги без начинки, а на ногах сапоги без починки. У моего Тимохи все только что из магазина, то есть с базара. И крепкое, и удобное, и с узорами. Да и сам он преобразился – грудь вперед, голова назад, в смысле откинута. Даже спесь пришлось сбивать. Намекнул я насчет избы, которая не красна углами, а красна пирогами. Мол, главное, что внутри, а дурака как ни одевай, дураком и останется. Поначалу немного обиделся, но потом понял как надо.

В дороге-то ему особо хвалиться было не перед кем – мы заезжали в села только переночевать, а с утра в путь. Все набегами да урывками. В ту же Тверь еле-еле поспели засветло. Да и дальше точно так же, не до привалов – спешил я очень. Зато здесь, на подворье у Долгорукого, он разошелся не на шутку. Нос не задирал – помнил про мои наставления, но от этого дворовые девки меньше глядеть на него не стали. Скорее, наоборот.

А чернявая, что ходила в ближних подружках у моей Маши, как его увидела, так сразу и влюбилась. По уши втрескалась. Ну и азарт еще свою роль сыграл. Ей и тут захотелось первой оказаться. Опять же обязанностей у дворни хоть и хватает, но при желании время на шуры-муры сыскать можно всегда. Да и надзора настоящего нет, не стоит за спиной суровый дракон, в смысле родимый батюшка, так чего ж не повертеть подолом, чай, однова живем, а то потом и вспомнить будет нечего.

Остальные ратники тоже были не обижены вниманием прекрасной половины человечества, но на моего стременного кидались больше всех. По одежонке судили, ну и еще по внешности. А Тимоха – душа простая. Если что-то велено держать в секрете, тут да – слова не вытянешь. Разве только под пытками, да и то неизвестно. Зато про сердечные дела чего ж не поделиться. Вот он уже на вторую ночь и вывалил своей чернявой, что с боярином его творится непонятное. Пока ехали во Псков, веселый был, балагур, сказки сказывал и за острым словцом за пазуху не лез, а уж когда к Бирючам подъезжали, вовсе в седле извертелся от нетерпения. Зато ныне который день смурной да угрюмый.

Задумалась чернявая, а потом усмехнулась и задорно сказала:

– Знаю, по ком боярин твой кручинится. Только напрасно все это. Слыхал, поди, за кого князь наш замыслил дочку свою выдать? Куда твоему тягаться.

Тимоха даже оскорбился. Мол, слыхал, конечно, да молодой сокол куда лучше старого орла. Слово за слово, чуть не рассорились, но в конце концов помирились, и чернявая предложила:

– А хошь, я твоему боярину подсоблю? – Но тут же предупредила: – Только трудно это и опасно, а потому и стоить будет дорого. Чем отплачивать собираешься?

– Золотом, – простодушно ляпнул Тимоха.

У чернявой зеленые глазищи, как у кошки в темноте, огнем загорелись.

– Врешь!

Тут-то он ей и показал монету.

– Ежели и вправду подсобишь, твоя будет.

В итоге чернявая раскрутила его на две. Одну сразу, а то вдруг не получится, так чтоб она ни с чем не осталась, потому что могут и ее наказать, ну а вторую потом. Да чтоб он раньше времени боярину ничего не говорил, а то не сбудется.

И сама она с той ночи молчок, как он ее ни пытал – выходит, мол, или нет. Только отмахивалась да отшучивалась: