– Как давно ты ходишь прямо?

– Оу, да ладно тебе, Мэдди, ты разбиваешь моё сердце.

– Разбивай себе сердце сам – у меня дела.

Она шагает прочь, а он за её спиной ошеломленно пыхтит уважением.

Нада Нек заскочил в больницу как представитель праздника жизни.

– Неплохо выглядишь, Блоха. Люблю уши. Хотел извиниться за то, что стрелял в тебя в баре.

– А, забудь. – Блоха продолжает есть дыню, а Нек прогуливается мимо постели к окну. – На самом деле ты, скорее, оказал мне услугу. Вроде в тот день я совершил преступление нового вида. Близняшки Кайер были здесь, чтобы дать беспристрастную оценку.

– Слышал, эту больницу закроют, сделают какую-то бейсбольную свалку покойников. Да, на почтовых марках в этом городе рисуют черепа. Что напоминает мне… – Перешагивая, он вытаскивает из кармана вьюгу конфетти с портретом Атома и метёт её на постель Блохи. – Не знаю, что это – золотая пыль или пришлёпнутая моль. Не хочешь объяснить мне?

– Я тебе всё объяснил, – поднимаясь, излагает Блоха. – Чётко и однозначно.

– Блоха на стене, а? Как твоя грудь?

– Я в идеальной штормовой форме. – Блоха кладёт дольку дыни и вытирает руки о простыню. – Ладно. Однажды я видел, как Атом приподнимает «Фольксваген-жук» 69-го года. Он потянул правое плечо и сломал спину в трёх местах. Суровый парень. Сказал, мол, ему показалось, что курица – голубь на ходулях.

– Хочешь подработать остряком – пойдёшь веселить мою мамочку. Ты назвал Атома кротом.

– Ага. Любит сидеть в тени. У него собака, вывернутая наизнанку. Использует её дыхательное горло вместо поводка. Говорит людям, что работает маляром. Однажды вошёл в Реакцию с обаятельным копьём.

– Как может копьё быть обаятельным?

– Такая хитрость.

– Так значит, он ненадёжный.

– Не сказал бы.

– Блоха. – Нек раскуривает аморт. – Я занятой человек.

– Ну ладно. Ладно, как бы лучше сказать? Давай так: он из тех, кто голодающему пошлёт по почте свой аппендикс.

– И что? Всем плевать на свой аппендикс.

– Ему не плевать. Он его любит.

– Он любит свой аппендикс.

– Именно это я и пытаюсь сказать. Целует его всё время.

Нек нервно затягивается.

– Как может человек целовать собственный аппендикс?

– Этому только дай, – он сделает, что хочешь.

– Ладно, не дам. Если он готов использовать такого сорта возможности. Боже Всемогущий!

– Раны Атома идут глубоко. Знаешь этот эксперимент, где паукам дают разные наркотики и смотрят, какую паутину они сплетут? От спида получаются руины, от бургеров – древний улыбашка, и дальше в том же ключе. Старик Атома был архитектором. Его укусил тарантул. Он начал созидать членистоногие здания – осьминогие, с восемью выступами, ага? Яд тарантула – церебральный и спинномозговой стимулятор – изменяет сознание, его использовали цыганские варщики, чтобы высвободить то, что они называли «чёрной горящей душой». Оставляет постоянный отпечаток на нервной системе, так что это тебе не известный наркотик. И эти здания имели сверхизмерения: глубокие крылья, открытые углы, проходы в невозможных направлениях. Старик называл ксерокопии картами сокровищ. Однажды, когда Тэфф был ещё ребёнком, его папка исчез в одном из своих строений. Тэфф вошёл в кабинет, чтобы забрать ксерокопию – она торчала прилепленная к стене, а в середине комнаты в воздухе плавал один из тех крестов, что отмечают точку, и потихоньку гас. К тому моменту, как он позвал людей на помощь, креста уже не было. И он больше никогда не видел отца.

Помолчав некоторое время, Нек принимается равнодушно изучать свою сигарету, потом вроде бы вспоминает о Блохе.

– Блоха, ненавижу быть одним из тех людей, но…

– Я знаю, как это звучит, Нада, поверь мне. Знаешь странный участок Сканера, где раньше была Падшая Улица? Теперь там хаотичная тьма, если подойти к ней близко, начинает кружиться голова. Атом там разрядил пистолет, пистолет для фокусов, по имени Славная Рука.

– Какой-то хитрый упрёк?

– Всасывающий пистолет. Я слышал, он и в самом деле вопит.

– Этерический?

– Этиграфическая пульсирующая рукоятка, всё, что я слышал, берёт пробу жертвы и переворачивает её, как боевые искусства, где уклоняются от твоего удара и валят тебя с помощью твоего же собственного веса. У скорпиона достаточно яда, чтобы убить другого скорпиона.

– Так что он использует врага.

– Это Светлопив, Нек, – ситуационизм здесь просто фасад.

Нек досасывает сигарету до фильтра.

– Первый амортизатор за день – самый крепкий. – Он щелчком запускает бычок.

– Привет, болтун, – просветлённо говорят Близняшки Кайер, засовывая головы в дверь. Они входят, разные, как сумерки и сумерки, и улыбаются Наде Неку. – Приветик, простой парень.

– Я как раз собирался уходить. – Нек фланирует к двери. – Пришлёпну тебя позже, Таракан.

Когда Нек уходит, Близняшки садятся на оба края постели Блохи. Их молчание пугает его.

– Всё плохо?

– Не знаем даже, как тебе сказать, Блоха.

– К чему вы клоните?

– Когда носастик начал палить из этого «довода М61», – тихо говорит Близняшка, – он вогнал этерический образчик своего намерения убить тебя в щит этерической заурядности твоего фильтра обаяния.

– Мы думали, – продолжает другая, – что их наложение могло синтезировать что-нибудь новое.

– Вроде чего?

– Осадок от нейтрализованного намерения. Появившийся между вами на чувствительном уровне. Там было не просто отражение, потому что шло воздействие на базовые частицы этерики Нады.

– Скажите страшную правду, какое обвинение?

– О бедный Блоха. Могло бы получиться «посягательство на чужую волю на уровне души как источника». Что вышло бы за пределы известной систематики правонарушений.