Гедзь: Здорово завернул.

Шведов: Он правильно сказал. Конечно, нужны прежде всего точность и освоение техники.

Клюкин: И энтузиазм!

Шведов: Вот для него как-то места не находится.

Клюкин: Жалко, что я на посту стою. А то я треснул бы тебя прикладом по голове за такие разговоры, хоть ты и секретарь.

Собченко: Давай я за тебя постою, а ты тресни…

Шведов: Постойте, чем неправильно?

Клюкин: А ты понимаешь? Точность ему показали. А раньше он о точности не слышал? И у буржуев есть точность.

Гедзь: Ты точности дай волю… Они с тебя и шкуру стянут по всем правилам математики. Точность у них называется расчетом…

Собченко: А этот дед тоже, видно, такой… буржуазный…

Клюкин: Ты этого деда не знаешь, так и молчи…

Собченко: А что? Почему не знаю?.. Вот он говорит…

Гедзь: Он чудак.

Клюкин: Он чудак только снаружи… и бывает… такое закручивает. А на самом деле он у нас тут первый энтузиаст.

Собченко: О!

Зырянский: Ты тоже, Клюкин, закручиваешь…

Клюкин: А ты смотри. Мы вот с тобой смеемся, а он, смотри, какой черный ходит. Думаешь, отчего это? Он душой болеет…

Собченко: Это еще ничего не значит.

Блюм входит.

Жученко: Соломон Маркович, энтузиазм нужен или не нужен?

Блюм: Ну, это как сказать… Если что-нибудь получить, так почему, пожалуйста, энтузиазм нужен, это хорошее дело… А то другой получит, а ты будешь стоять как из кулька в рогожку. Ну, а если платить, например, так зачем тебе энтузиазм? Если тебе есть чем платить, так с тебя возьмут, не беспокойся, ну, а если тебе нечем платить, так нужно тихонько сидеть и не кричать, для чего тебе этот самый энтузиазм…

Смех.

Шведов: Вот это я понимаю. Ну, а если в работе?

Блюм: И в работе так: когда ты умеешь что-нибудь делать, так пожалуйста… А когда не умеешь, так кому ты нужен с твоим энтузиазмом. Не мешай другому — и все.

Шведов: То же самое.

Блюм: Что, то же самое?

Жученко: И Воргунов так говорит.

Блюм: Ну, так он же образованный человек, потому так и говорит.

Собченко: Соломон Маркович, где вы были целый день?

Блюм: У Соломона Марковича нет письменного стола, так он целый день бегает. А тут еще эту старую столярную на меня набросили.

Гедзь: Соломон Маркович, вы эту столярную скорее разбирайте.

Блюм: Кого разбирать, что вы говорите? Я на ней еще заработаю полмиллиона.

Собченко: Не заработаете, она сгорит раньше.

Блюм: Ну, что вы!

Жученко: Все коммунары говорят, что сгорит. Дня такого нет, чтобы там что-нибудь не загорелось.

Блюм: Вы знаете, я и сам так думаю. Даже ночью спать не могу… Ой! (Ушел наверх.)

Зырянский: Ну, ребята, переодеваться, скоро будут ужин давать. (К Лаптенко.) А ты как, привык ужинать? (Ребята расходятся.)

Лаптенко: Три дня ничего не ел.

Зырянский: Какой же ты беспризорный после этого? Мы таких не принимаем.

Лаптенко: А как же?

Зырянский: А ты не знаешь как? Ты что сегодня спер на базаре?

Лаптенко: Я?

Зырянский: Ну да…

Лаптенко: Так… только подметки… пару.

Зырянский: Где ж они?

Лаптенко: Кого, подметки?

Зырянский: Да.

Лаптенко: Прошамал.

Зырянский: То-то же. А то: «Три дня не ел». Дураком прикидываешься. Ты если в коммуну поступаешь, так брехать брось. (Ушел

в столовую.)

Наташа (входит): Здравствуй, Вася.