Он попытался засмеяться, но это ему не удалось.

— Не знаю, — пробормотал я нерешительно. Я чувствовал себя таким растерянным и беспомощным, как никогда в жизни. — Я знаю только, что…

— Чтовы знаете? — недоверчиво спросил Баннерманн, когда я запнулся.

— Я же вам рассказывал, что я всегда точно знаю, говорит человек правду или же лжет, — ответил я.

Баннерманн молча кивнул.

— Хотя, возможно, мой дар на сумасшедших не распространяется, — пробормотал я. — Но я могу вам сказать с абсолютной уверенностью, что этот человек не лжет, Баннерманн.

— А я с этим и не спорю, — невозмутимо ответил Баннерманн. — Он верит в то, о чем говорит. Он сказал вам как раз то, что он считает правдой. Этот человек сумасшедший.

— Это верно, капитан, но…

Я замолк на полуслове, увидев, что глаза Баннерманна расширились от ужаса, резко обернулся и посмотрел туда, куда смотрел он.

Наш пленник уже перестал орать, но продолжал крутиться в своих путах, перекатываясь и изо всех сил швыряя свое тело то в одном, то в другом направлении.

Из его кармана высунулось что-то завернутое в белый носовой платок, а со следующим резким движением незнакомца сверток выскочил и развязался.

В первый момент я просто не поверил своим глазам, увидев кровавое содержимое свертка.

Но лишь в первый момент. В конце концов, невозможно просто закрыть глаза на свершившийся факт.

Предмет, выскользнувший у незнакомца из кармана, был кистью руки.

Человеческой руки.

— Он жив! — прогремел голос.

Он раздался в маленькой комнате совсем неожиданно, так же неожиданно и так же мощно, как разряд грома во время летней грозы. Стаканы, стоявшие на полке в темно-коричневом шкафу, задрожали, и даже пламя в камине, казалось, испуганно отпрянуло.

Человек, сидящий у окна на коричневом, обитом кожей стуле с высокой спинкой, вздрогнул, как от удара хлыста. Он знал, что раздастся этот голос. Он знал это заранее. Но он все равно невольно вздрогнул от испуга.

— Он жив, — повторил голос. — Он жив, и он все знает. Ты не справился!

— Но он… ему никто не поверит, — пролепетал человек, заикаясь.

Его губы были сухими, потрескавшимися от волнения, а его руки так сильно вцепились в кожаные подлокотники стула, что пальцы у основания ногтей начали кровоточить. Его взгляд был прикован к окну. Ставни на окне были закрыты, а шторы задернуты, чтобы в комнату не проникал солнечный свет. Тем не менее, комната словно была наполнена переливающимся сиянием.

Зеленоватым сиянием.

Оно исходило не от пламени, потрескивавшего в камине, и не от стоявшей на столе керосиновой лампы, принесенной находящимся в комнате человеком. Это было какое-то неестественное зеленое сияние, сопровождавшее звучание голоса.

Он как-то раз уже пытался детально рассмотреть это сияние, лет десять-двенадцать тому назад. Это закончилось тем, что он ослеп на несколько недель и, после того, как зрение восстановилось, он уже больше никогда не пытался проникнуть в тайну этого сияния и этого голоса. Ему хватило и одного предупреждения.

— Никто ему не поверит, — повторил он. — Они сочтут его сумасшедшим и упрячут в сумасшедший дом, так же как и того, другого.

— Глупец! — прошептал голос. — Как ты думаешь, зачем я наделил тебя властью над людьми в этом городе? Зачем я дал тебе власть над чудовищем?

У человека подступил ком к горлу. В звучании голоса появился новый, агрессивный оттенок, какого никогда до этого не было. Оттенок, внушающий страх.

— Я… всегда верно тебе служил, — сказал он, запинаясь. — И я…

— И хорошо на этом нагрел руки, не так ли? — прервал его голос. — Уже четырнадцать лет, как ты получаешь выгоду от нашего союза. Теперь пришло время и тебе выполнить свое обязательство по договору. Это касается и смерти О'Бэниона.

— Я должен его… убить? — спросил человек, тяжело дыша.

Одну или две минуты голос молчал. Затем он снова зазвучал:

— Да. Но не только его. Он уже не один. С ним какие-то незнакомцы.

Человек испугался:

— Незнакомцы?

— Семь человек, прибывшие из-за океана. Уничтожь и их.

— Всех? Я должен… — человек замолк, глубоко вдохнул и заговорил снова лишь после длительной паузы. — Ты не можешь требовать, чтобы я убил целых семь человек. Даже восемь, если считать вместе с О'Бэнионом. Я же не убийца.