Возможно, фаталистическое начало в Вильсоне позволяло предчувствовать роковые осложнения. На завтраке в Белом доме в день решающей речи Лоджа в сенате конгрессмены-демократы услышали от президента упреки в том, что они не приложили всех сил в пользу Лиги Наций, что их дезорганизованность дала шанс республиканцам-оппозиционерам. Вильсон уже перешел на патетические ноты: «Верьте мне, джентльмены, цивилизованный мир не может позволить, чтобы мы потерпели поражение… Все это принимает очертания трагедии». Сдержанность изменила президенту, когда он заметил, что «резервирует для частной жизни право выразиться непарламентским образом о своих противниках», Присутствующие — его сторонники-демократы — видели смятение своего лидера. Только что он выдержал битву с Ллойд Джорджем и Клемансо, а теперь терял почву под ногами на собственной территории.

После полудня рокового дня 4 марта президент Вильсон отправился поездом в Нью-Йорк. Все в нем кипело, когда он покидал столицу. В Филадельфии он сделал остановку, чтобы посмотреть на новорожденного внука. Младенец не закрывал рта, но никто не мог уговорить его открыть глаза. «Судя по внешности, это будет сенатор Соединенных Штатов», — сказал президент. Угрюмым и непримиримым прибыл Вильсон в «Метрополитен-опера», где его ожидала пятитысячная аудитория. Максимум, что ему позволили выдержка и дипломатическое искусство, — это взять под руку республиканского экс-президента Тафта. Последний принадлежал к той фракции республиканской партии, которая считала, что США уже созрели для выхода за пределы Западного полушария. Примерно в этом духе Тафт открыл митинг. Президент в своем выступлении тактично выразил признательность тем людям, которые вначале «были скептичны в отношении возможности формирования Лиги Наций, но теперь признали, что, если мы сможем ее сформировать, она станет бесценным инструментом, посредством которого можно будет обеспечить жизнедействие каждого пункта мирного договора». Все остальное свидетельствовало о том, что президент встал на «тропу войны», — возможно, это не было лучшим видом тактики: обсуждая аргументы оппозиции, он лишь увеличивал их весомость. Он вел себя агрессивно и недипломатично. Его сторонники продолжали оставаться сторонниками, но колеблющиеся не переходили в его лагерь после подобных наступлений. Был виден и предел его физических возможностей.

Глава восьмая

ВЕРСАЛЬСКИЙ ФИНАЛ

ЕВРОПА

Многим было ясно, что Вильсон может не выдержать испытания — это был человек с подорванным здоровьем. На борту возвращающегося в Европу «Джорджа Вашингтона» у Вильсона развилось то, что казалось тяжелой простудой. У него было воспалено горло. Несколько дней Вильсон пролежал в постели в своей каюте. И даже обвинил доктора в ошибочном диагнозе. Вопрос о Лиге Наций стал идефикс президента. Среди бушующего моря он пишет полковнику Хаузу: «Население Соединенных Штатов несомненно выступает в пользу Лиги Наций, но существуют многочисленные силы, настроенные против этой идеи, и вы должны постоянно об этом помнить».

Несколько дней отдыха укрепили Вильсона. Впереди были решающие сражения на дипломатическом поприще. Хватит ли сил? Гордящийся цельностью своего характера, Вильсон, подписав поправку к конституции о запрете алкогольных напитков с едким замечанием, что она несет ему «лишения», налил себе шотландского виски.

Океанский переход был коротким. Еще в Париже президент поклялся противиться любым изменениям в уставе Лиги Наций. Менее жесткий Хауз процитировал Э. Берка: «Управление — это искусство компромисса». Президент тогда засмеялся, но погрозил пальцем. «Позвольте мне единожды, — сказал он, — не согласиться с вами и Берком, если вы верно его процитировали. Я пришел к заключению, что, в жизни не добьешься ничего стоящего, если не будешь отчаянно за него бороться». Именно в таком настроении президент провел февраль и часть марта в США. В таком же настроении он возвращался в Париж. Итак, бороться на двух фронтах — против желающих принизить роль США в Европе (французы открыто ликовали, видя серьезную сенатскую оппозицию идущему своим курсом президенту) и против изоляционистов в США.

Тринадцатого числа Вильсон увидел на горизонте Брест, где его ждал полковник Хауз. Советник и друг горел желанием поделиться информацией, ведь эти дни принесли столько нового. Хауз постарался в отсутствие президента установить контакт с главными действующими лицами дипломатической драмы. Его деятельность получила самые разноречивые оценки различных лиц. Представляют интерес суждения его коллег. Двое членов американской делегации — генерал Блисс и Уайт — полагали, что Хауз находится под чрезмерным влиянием Клемансо. Насколько видится это сейчас, Хауз постарался приложить максимум усилий в стиле американских дипломатов — мастеров компромисса. Он развил лихорадочную активность, шаг за шагом сближая взгляды сторон. Возможно, что с определенной точки зрения он достиг впечатляющих результатов. Но, с другой стороны, учитывая стремление Вильсона не вступать в типичную европейскую «торговлю», Хауз в некоторой степени скомпрометировал американскую позицию.

Трудно судить Хауза: оставленный Вильсоном базовый документ — «14 пунктов» — не позволял давать достаточно четкие ответы на вопросы англичан, французов и итальянцев по конкретным проблемам мирного урегулирования. Наиболее значительная из идей, переданных Хаузу Вильсоном, — фактический приказ противостоять «докладу Фоша» (требовавшего ужесточения обращения с Германией, предъявления ей суровых экономических и территориальных условий). Вильсон и Хауз хотели «открыть» Германию для американской продовольственной и иной помощи, с тем чтобы увеличить свое воздействие на всю европейскую ситуацию (и, в частности, чтобы поддержать германскую буржуазию в этот сложный Для нее час социального подъема трудящихся масс).

Хаузу в отсутствие президента пришлось противостоять желанию Клемансо создать демилитаризованную Рейнскую республику. В сложных переговорах Хауз сумел выстоять «на Рейне», но согласился с французским вариантом решения саарской проблемы. Было решено передать Данциг Польше, а Люксембург — Бельгии. В сложном клубке территориальных и прочих противоречий Хаузу было нетрудно сделать шаги, которые не понравились Вильсону.

По прибытии «Джорджа Вашингтона» в Брест президент сам принялся задело. Присутствующие (в частности, бывший посол Жюссеран) нашли его бледным и сосредоточенным. Церемониальный осмотр войск не интересовал Вильсона. Он спешил удалиться с Хаузом в вагон поезда, направлявшегося в Париж. В те недолгие часы, когда специальный состав мчал американского президента в столицу Франции, Вильсон и Хауз обсудили состояние дел на двух полях битвы — на мирной конференции и в сенате.

Хауз увидел «нового» Вильсона, ожесточенного и полного мрачной решимости. Именно в эти дни Вильсон признался жене, что дипломатическая игра во многом разочаровывает. Складывалось впечатление, что реальна необходимость пересмотреть частично уже согласованный устав Лиги Наций, находящийся под ударами критики и на конференции, и в США. По крайней мере французы требовали более жестких гарантий от восстановления германской мощи, чем обещание прийти на помощь в сложную минуту. Им было видно, что, уклоняясь от более жесткого подхода к Германии, Вильсон стремился к созданию некоего франко-германского равновесия. Абсолютное доминирование Франции в Западной Европе его не устраивало. Понятно, что Клемансо и ведшему переговоры с американцами А. Тардье не импонировали настроение и позиции американцев.