Париж, посуровевший, но веселый, триумфатор после трагедии, подчинялся новым ритмам фокстротов и танго. Как уже говорилось, французское правительство постаралось создать для президента Вильсона максимально комфортные условия — оно предоставило ему отдельное здание в Париже, принадлежавшее одному из потомков наполеоновского маршала Мюрата. (Маршал в свое время женился на одной из сестер Наполеона, а те предоставили дворец французскому правительству.) Вильсон, его супруга и его ближайшее окружение — в частности врач, адмирал Грейсон и секретарь миссис Вильсон — жили в довольно мрачных и холодных комнатах, окруженные старой мебелью и гигантскими зеркалами. (Одной из любимых шуток Вильсона было утверждение, что он оплачивает свое жилье в Париже американскими займами Франции.) Вильсон в традиционном сером костюме сидел за императорским столом, окруженный наполеоновскими орлами. Этот диссонанс нельзя было не отметить.

Остальная часть делегации разместилась в немалой роскоши в отеле «Крийон». Один из членов делегации пишет жене: «Мне выделили огромную комнату с высоким потолком, белыми стенами, камином, огромной ванной комнатой, очень комфортабельной кроватью, все окрашенное в серо-розовые тона». Американцы восхищались качеством еды, возмущались старыми лифтами, отмечали тщательное обслуживание. Через некоторое время американцы произвели необходимые изменения — окутали весь отель телефонными проводами, завели парикмахерскую, стали кормить делегацию и обслуживающий персонал тяжелыми американскими завтраками. Гарольд Николсон характеризовал американскую штаб-квартиру как «американский авианосец». Всюду стояла охрана, младшие не обедали со старшими. Лансинг и Блисс занимали комнаты на втором этаже, но подлинный центр власти находился на третьем этаже, где располагались комнаты полковника Хауза. Его охраняли больше, чем кого бы то ни было. Президенты и премьер-министры шли прямо к нему. Ежедневно Хауз беседовал с президентом либо тет-а-тет, либо по специальной телефонной линии. Иногда Вильсон приходил в «Крийон» — и шел прямо на третий этаж.

Бурная активность президента Вильсона в Париже с двумя фланговыми «атаками» — на Англию и Италию — не могла не сказаться на его здоровье. По возвращении с Апеннинского полуострова врач запретил президенту подвергать себя стрессу, и собравшиеся в Париже главы союзных правительств на два дня остались без американского собеседника. Возможно, причиной переутомления были не только быстрые перемещения и частые речи (к такого рода перегрузкам Вильсон уже привык). Нельзя исключить вероятие того, что президента начало одолевать ощущение недостаточности наличных политических рычагов. Так, в США пост губернатора или президента давал возможность опереться на свой аппарат, на свою мафию в политике, на средства коммуникации, финансы, лоббизм. И партийная машина демонстрировала чудеса, приструнивая недовольных, подталкивая нейтралов. Здесь же, в Париже, ситуация была совсем другой. Вильсон не мог полагаться даже на свое красноречие, языковой барьер лишал его привычной силы.

Все больше и больше обнажалась мрачная истина: США не имели на Европейском континенте стратегической разведки, не было проамериканских фракций, отсутствовало точное знание расклада сил в каждой стране-партнере. В шикарном парижском особняке располагались непосредственные помощники, но не было компетентного штаба эффективных манипуляторов и аналитиков, которые могли бы мобилизовать потенциально податливые политические элементы в старых и новых странах континента. В определенном смысле президент находился «на враждебной территории», он был отрезан от каналов поддержки.

Президент и без того не столь уж многого ожидал от государственного секретаря Лансинга. Идеи главы дипломатической службы США не вдохновляли: мировая организация должна признать обоснованность колониальной экспансии в отношении «полуцивилизованных» народов; спорные территориальные вопросы можно решать способами традиционной дипломатии; будущая международная организация не должна иметь права санкций или принимать обязывающие к исполнению решения. Каким образом проявлялось бы тогда американское влияние? Где и как могли США выступить судьей в спорных мировых вопросах? Роберт Лансинг вяло ходил вокруг да около. В своем дневнике он записал, что было бы фарсом верить в то, что суверенное правительство согласится пожертвовать своими правами, если это не покажется ему выгодным. Право самоопределения — это такой политический динамит, что может вызвать «волну необоснованных требований в ходе мирной конференции и создать беспорядки во многих странах». Короче, Лансинг не верил в Лигу, действующую как надправительственный орган, как эффективное орудие политики. А в отношении Вильсона мы читаем: «Он не всегда уверен в том, чего хочет».

Такой помощник приравнивается едва ли не к «внутреннему врагу». В целом апатичность Лансинга, его явная готовность сложить — в случае сложностей — с себя высокий пост вела к тому, что особо полагаться на него не приходилось. Вильсон обсуждал «проблему Лансинга» с женой и Хаузом. Было решено, что, как и в случае с Брайаном, потенциального оппозиционера Лансинга лучше иметь «внутри» делегации, чем за ее пределами в качестве открытого противника. Лучше на виду, чем за спиной. К тому же «отторжение» официального представителя, да еще такого ранга, неизбежно ударило бы по престижу всей администрации.

Еще один член делегации, генерал Блисс, проявил незаурядные дипломатические способности в штаб-квартире генералиссимуса Фоша — он явил собой антипод упрямому Першингу. Блисс не был похож на типичных американских военных. В кармане его френча всегда торчало очередное читаемое им в оригинале латинское сочинение, а самым большим его увлечением была восточная ботаника. Этот генерал, набравшийся во время войны немало полезного дипломатического опыта, видел дипломатическое предприятие Вильсона как бы с европейской стороны. И он отмечал слабости американской позиции. Президент, по его мнению, не имел четкого плана в отношении способа достижения своей цели. Общая философия не заменяет планомерности усилий — единственно верного пути к цели. Блисс с неодобрением смотрел на неупорядоченность работы американской делегации, и, судя по отрывочности и некоторой противоречивости высказываний президента, он заподозрил отсутствие цельной стратегии. Он стал сомневаться в конечном результате.

Блисс полагал, что, для того чтобы американская экономическая мощь стала доминирующим фактором в предлагаемом мировом сообществе, необходимо, прежде всего, добиться значительного разоружения крупнейших европейских держав. В этом генерал Блисс значительно расходился с президентом. Тот ставил во главу угла проблему международной организации, ее прав и эффективности, а Блисс, одобряя эту идею, считал, что любая организация, построенная на легалистских, юридических принципах, а не на началах разоружения, даст потенциальному агрессору будущего возможность выскользнуть из-под влияния Лиги. В целом все же генерал Блисс оказывал значительную помощь президенту, был незаменимым источником информации и талантливым исполнителем. Выше этого статуса Вильсон его не поднимал (возможно, с ущербом для себя). Видимо, Блисс мог бы быть более мощной фигурой, привлеки его Вильсон к обсуждению наиболее важных проблем так, как он поступал с полковником Хаузом.