Миссис Макгинти с жизнью рассталась

Аннотация

Во этом романе маленькому бельгийцу придется расследовать убийство пожилой служанки. Кому могла помешать тихая и незаметная старушка?

Глава 1 Эркюль Пуаро вышел из ресторана «Старая бабушка» и оказался в Сохо. Он поднял воротник пальто скорее из благоразумия, чем по необходимости – вечер не был холодным. «Но в моем возрасте, – имел обыкновение говорить Пуаро, – лучше не рисковать». Взор его был слегка затуманен от удовольствия. Улитки в «Старой бабушке» оказались настоящим объедением. Этот невзрачный на первый взгляд ресторанчик – просто находка! С видом задумчиво-блаженным, какой бывает у сытого пса, Пуаро высунул язык и облизнул губы. Вытащил из кармана платок и потыкал им в свои роскошные усы. Что ж, пообедал он славно… Чем заняться теперь? Шофер проезжавшего мимо такси услужливо притормозил. Пуаро на миг заколебался, но никакого знака не подал. Зачем брать такси? Даже пешком он придет домой слишком рано – не ложиться же спать! – Какая жалость, – пробурчал Пуаро себе в усы, – что человек ест только три раза в день… Дело в том, что полдничать-чаевничать он так и не привык. Если садишься перекусить в пять часов, объяснял он, желудочный сок к обеду будет не тот, пропадет чувство предвкушения. А обед, смею вам напомнить, – важнейшее кулинарное событие дня! Кофе где-то ближе к полудню – тоже не для него. Горячий шоколад и рогалики на завтрак, ленч по возможности в половине первого и никак не позже часа и, наконец, вожделенный обед – только так! Именно в эти часы и минуты Эркюль Пуаро жил полнокровной жизнью. К своему желудку он всегда относился серьезно, а теперь в солидном возрасте самое время пожинать плоды праведных трудов. Еда стала для него не только физическим удовольствием, она давала работу и интеллекту. Ибо между приемами пищи он рыскал в поисках источников новых и вкусных яств. Поиски эти, в частности, и привели его в «Старую бабушку», и кулинарная деятельность ресторанчика только что была одобрена Эркюлем Пуаро, этим великим гурманом. Но теперь, к сожалению, что-то предстояло делать с остатком вечера. Эркюль Пуаро вздохнул: «Будь здесь сейчас дорогой Гастингс…» Он с удовольствием предался воспоминаниям о старом друге. «Да, друг, самый первый в этой стране – и самый дорогой! Правду сказать, он частенько доводил меня до белого каления. Что было, то было. Но разве теперь я вспоминаю это? Нет. Я вспоминаю лишь, как он с озадаченным восхищением следил за мной, как, разинув рот, дивился моим талантам – я вводил его в заблуждение с необыкновенной легкостью, не произнося ни слова лжи, и как же он бывал ошарашен, как немыслимо потрясен, когда наконец доходил до истины, ясной мне с самого начала. Милый, дорогой друг! Мне всегда хотелось блеснуть, сразить наповал, водится за мной такая слабость. Гастингс никогда не мог этого понять. Между тем человеку моих способностей помнить свою истинную цену просто необходимо – а для этого нужны стимулы извне. Не могу же я в самом деле сидеть целый день в кресле и размышлять о том, до чего я талантлив. Медоточивые речи я должен слышать из чьих-то уст. Впору заводить – как это называется в театре? – наемных обожателей». Эркюль Пуаро вздохнул. Он повернул на Шафтсбери-авеню. Перейти улицу, добраться до Лестер-сквер и провести вечер в кино? Чуть нахмурившись, он покачал головой. Кино все чаще вызывало у него глухое раздражение. Сюжет почти всегда сметан на живую нитку, логикой развития и не пахнет, даже съемки, от которых кое-кто приходит в умиление, Эркюлю Пуаро обычно казались надуманными – операторы будто специально выбирают такой ракурс, чтобы виды, пейзажи и отдельные предметы выглядели решительно не так, как в действительности. Вообще вся нынешняя жизнь – это сплошной театр, богема. Куда девались любовь к порядку, торжество разума, ценимые им столь высоко? А уж чтобы кто-то восхищался изысканностью, тонкостью – куда там! Нынче в моде насилие, первобытная жестокость. Впрочем, этого и раньше хватало – Пуаро, как бывший офицер полиции, был сыт жестокостью по горло. В свое время он этой первобытной жестокости нагляделся… Она была скорее правилом, чем исключением. И просто утомляла его своей убогостью, бессмысленностью. В конце концов Пуаро направился в сторону дома. Надо посмотреть правде в глаза – в современную жизнь он просто не вписывается. С другой стороны, он такой же раб, как все, на более высоком уровне, но все равно раб. Его, как и всех остальных, закабалила работа. И когда настает час досуга, люди просто не знают, как им распорядиться. Отставной финансист берет в руки клюшку для гольфа, бывший лавочник сажает в огороде лук, Пуаро находит удовольствие в еде. Вот и пришли к тому, от чего ушли. Человек ест только три раза в день. А чем заполнить промежутки? Проходя мимо продавца газет, он обратил внимание на заголовок: «СУД ВЫНОСИТ ПРИГОВОР УБИЙЦЕ МИССИС МАКГИНТИ». Статья его не заинтересовала. Он смутно припомнил, что читал заметочку об этом убийстве. Убийство, каким несть числа. Какую-то бедную старушку шмякнули по голове и украли несколько фунтов. Бессмысленная первобытная жестокость – что и требовалось доказать. Пуаро свернул во двор своего дома. Как всегда, сердце его одобрительно затукало. Своим домом он гордился. Замечательное симметричное здание. На лифте он поднялся на третий этаж и оказался перед своей просторной роскошной квартирой: выключатели, абажуры, торшеры отделаны металлом, квадратные кресла, строгие прямоугольные шкафчики и тумбочки. Линии сплошь прямые и четкие, порядок воистину образцовый. Открыв ключом дверь, он вошел в квадратную белую прихожую; тотчас бесшумно возник слуга Джордж. – Добрый вечер, сэр. Вас ожидает… джентльмен. – Он ловко снял пальто с плеч Пуаро. – В самом деле? – Легкая пауза перед словом «джентльмен» не прошла для Пуаро незамеченной. По части снобизма с Джорджем мало кто мог сравниться. – Как его зовут? – Некий мистер Спенс, сэр. – Спенс. – В первую минуту это имя ничего не сказало Пуаро. Но он знал – должно было сказать. Задержавшись на миг перед зеркалом – поправить усы, довести их до полного совершенства, – Пуаро открыл дверь и вошел в гостиную. Мужчина, сидевший в одном из больших квадратных кресел, поднялся ему навстречу. – Здравствуйте, месье Пуаро, надеюсь, вы меня помните. Давненько дело было… Старший полицейский инспектор Спенс. – Ну, разумеется. – Пуаро сердечно пожал гостю руку. Старший инспектор Спенс из полиции Килчестера. Им тогда здорово пришлось поломать голову… Когда же это было? Давненько, как сказал Спенс… Пуаро радушно предложил гостю выпить: – Гренадин? Ментоловый ликер? Бенедиктин? Ликер-какао?.. В эту минуту вошел Джордж, он принес на подносе бутылку виски и сифон. – Может быть, сэр, вы предпочитаете пиво? – пробурчал он, обращаясь к гостю. Старший инспектор Спенс, человек с крупным красноватым лицом, заметно оживился. – От пива не откажусь, – сказал он. Пуаро в очередной раз мысленно снял шляпу перед Джорджем. Сам он понятия не имел, что в доме есть пиво, и вообще в его сознании плохо укладывалось, как можно предпочесть этот напиток сладкому ликеру. Когда Джордж поставил перед Спенсом высокую кружку с шапкой пены, Пуаро налил себе крошечную порцию изумрудного ментолового ликера. – Очень мило, что надумали выбраться ко мне, – начал он разговор. – Очень мило. Вы сейчас из?.. – Килчестера. Через полгода ухожу на пенсию. Вообще-то я мог уйти еще полтора года назад. Но меня упросили остаться. – Вы мудро сделали, что согласились, – с чувством произнес Пуаро. – Очень мудро… – Правда? Не знаю, не знаю. Не уверен. – Да, да, очень мудро, – подтвердил Пуаро. – Вы не представляете, что такое ennui [1] – долгие, томительные часы скуки и бездействия. 1 Скука (фр.). – О-о, на пенсии у меня будет полно работы. В прошлом году мы в новый дом перебрались. Садовый участок ничего себе, но такой запущенный! Все нет времени заняться им вплотную. – Ну, раз вы в душе садовод, дело другое. Я тоже как-то решил поселиться в пригороде, думал, буду выращивать кабачки. Ничего из этой затеи не вышло. Не по нраву мне это. – Вы бы видели, какой кабачок я вырастил в прошлом году! – с энтузиазмом воскликнул Спенс. – Настоящий гигант! А розы! Розы – это моя страсть. Я собираюсь… Он прервал себя на полуслове: – Я приехал не для того, чтобы хвастаться своим огородом. – Конечно, нет, вы приехали повидать старого знакомого, это очень любезно. Я вам весьма признателен. – Боюсь, месье Пуаро, есть и другая причина. Буду с вами откровенен. Я хочу просить вас об одолжении. Пуаро осторожно проурчал: – Ваш дом заложен, и вам нужна ссуда, чтобы… Спенс, ужаснувшись, перебил его: – Боже правый, деньги тут ни при чем! У меня и в мыслях такого не было! Пуаро взмахнул руками, грациозно извиняясь: – Простите великодушно. – Скажу вам напрямую: сам не знаю, как у меня хватило нахальства приехать к вам с такой просьбой. Если вы возьмете меня за шиворот и выставите за дверь, я не удивлюсь. – Никакого шиворота не будет, – отмахнулся Пуаро. – Продолжайте. – Речь идет о деле миссис Макгинти. Вы, наверное, о нем читали. Пуаро покачал головой: – Мимоходом. Миссис Макгинти, пожилая женщина, то ли продавщица, то ли домработница. Рассталась с жизнью, да? А как? Спенс уставился на него. – Господи! – воскликнул он. – Надо же, что припомнилось… Поразительно… Как это мне сразу в голову не пришло… – Простите? – Нет, ничего. Была такая игра. Детская. Мы играли в нее детишками. Соберемся, сядем в рядок – и поехали; кто водит, к каждому по очереди с одной считалочкой: «Миссис Макгинти с жизнью рассталась, на небо улетела, на небе осталась, с жизнью рассталась, рассталась. А как?» – «Стоя на колене, как я, вот так!» Дальше – вопрос следующему: «Миссис Макгинти с жизнью рассталась, на небо улетела, на небе осталась, с жизнью рассталась, рассталась. А как?» – «Вытянув руку, как я, вот так!» И вот уже каждый, замерев, стоит на колене и тянет вперед правую руку. И наконец – развязка! «Миссис Макгинти с жизнью рассталась, на небо улетела, на небе осталась, с жизнью рассталась, рассталась. А как?» – «Вот так!» Водящий валится на землю, а за ним – все остальные, будто кегли! – И Спенс разразился громким хохотом. – Надо же, что припомнилось! Пуаро вежливо ждал, что последует дальше. Это был один из тех случаев, когда, прожив в Англии полжизни, он находил английский недоступным для понимания. Он и сам играл в детстве в прятки и в пекаря, но у него вовсе не возникало желания рассказывать об этих играх, даже думать о них. Когда Спенс наконец отсмеялся, Пуаро повторил чуть утомленно: – Так как же она рассталась с жизнью? Улыбка сбежала с лица Спенса. Он снова посерьезнел. – Ее ударили по затылку чем-то острым и тяжелым. Убийца обшарил комнату и похитил ее сбережения, около тридцати фунтов наличными. Она жила в небольшом коттедже, но держала постояльца. Некоего Бентли. Джеймса Бентли. – Ах да, Бентли. – Следов взлома обнаружено не было. Замки, окна – все в полном порядке. Бентли был стеснен в деньгах, сидел без работы, два месяца не платил за жилье. Деньги нашли под камнем позади коттеджа. На рукаве пиджака Бентли оказались следы крови и волосы – кровь той самой группы, что у покойницы, те же волосы. На первом допросе он заявил, что рядом с телом убитой не находился – выходит, кровь и волосы не могли попасть на его одежду случайно. – Кто ее нашел? – Булочник принес хлеб. В тот день хозяйка обещала с ним расплатиться. Дверь открыл Джеймс Бентли и сказал, что уже стучался к миссис Макгинти, но не достучался. Тогда булочник засомневался – не случилось ли чего? Они позвали соседку и вместе пошли наверх. В спальне миссис Макгинти не оказалось, постель осталась застеленной с вечера, но вся комната была перерыта, а половицы приподняты. Тогда они решили заглянуть в гостиную. Там она и лежала на полу, соседка как увидела, давай голосить на всю округу. Потом, конечно, вызвали полицию. – И Бентли в итоге арестовали и судили? – Да. Было судебное разбирательство. Вчера. Дело оказалось яснее ясного. Сегодня утром присяжные вынесли приговор, им понадобилось всего двенадцать минут. Суд постановил: виновен, приговорить к смертной казни. Пуаро кивнул. – А потом, после приговора, вы сели в поезд и приехали в Лондон, чтобы повидаться со мной. Почему? Старший инспектор Спенс опустил взор в свою пивную кружку. Несколько раз провел пальцами по ободку. – Потому что, – выговорил он, – боюсь, он ее не убивал… Глава 2 На минуту-другую воцарилась тишина. – И вы приехали ко мне, чтобы… – Пуаро не закончил предложения. Старший инспектор Спенс поднял голову. Кровь еще сильнее прилила к его лицу. Это было лицо типичного провинциала, маловыразительное, замкнутое, с проницательными, но честными глазами. Лицо человека с незыблемыми нравственными устоями, который всегда точно знает, как именно ему поступить, никогда не спутает добро со злом. – Я в полиции давно, – сказал он. – Навидался того, и другого, и третьего. В людях худо-бедно разбираюсь. Приходилось вести дела и об убийстве – одни простые, как дважды два, другие посложнее. Одно известно и вам, месье Пуаро… Пуаро кивнул. – Крепкий был орешек. Пожалуй, без вас мы бы его нипочем не разгрызли. Но докопались-таки до правды, да так, что и тени сомнений не осталось. И в других случаях, про какие вы не знаете, ясность была полная. Взять Уистлера, он получил свое – и вполне по заслугам. Равно как и бандюги, что застрелили старого Гатермана. Как Верол со своим мышьяком. Трантер, тот выкрутился – но убить-то он убил, точно знаю. Повезло и миссис Кортленд – муж ее был извращенцем, каких поискать, и присяжные ее оправдали. Руководствовались не справедливостью, а чувствами. Такое бывает, никуда не денешься, сердце ведь не камень. А иногда улик не хватает… Случается, убийце удается разжалобить присяжных, а то и просто провести за нос – редко, конечно, но не без этого. Иногда адвокат ловко защиту построит либо обвинитель переборщит. В общем, всего этого я нагляделся вдоволь. Но чтобы… – Спенс помахал увесистым пальцем, – чтобы невинного человека повесили за то, чего он не совершал, – на моей памяти такого не было. И не хочу я, месье Пуаро, видеть такое правосудие. Тем более, – добавил он, – в Англии! Пуаро пристально посмотрел на него: – И вы считаете, сейчас правосудие может оказаться именно таким. Но почему… Спенс перебил его: – Я знаю почти все, что вы хотите сказать. И отвечу на ваши вопросы заранее. Это дело вел я. Мне поручили провести дознание, собрать улики. Свою работу я проделал очень тщательно. Собрал все факты, какие мог. И все они указывали в одну сторону – на одного человека. Все, что у меня набралось, я передал своему начальнику. Дальше я к этой истории касательства не имел. Материалы пошли к государственному обвинителю, а уж он решал, заводить дело или нет. Дело он завел, да иначе и не могло быть при таких уликах. Джеймса Бентли арестовали, предали суду, по всем правилам судили и признали виновным. Улики со счетов не сбросишь, присяжные прекрасно это знают. Да и не сказать чтобы они сильно терзались сомнениями. Скорее его виновность была для них очевидной. – А для вас – нет? – Нет. – Почему? Старший инспектор Спенс вздохнул. Задумчиво потер ручищей подбородок. – Не знаю. Понимаете, никакой причины для сомнений – конкретной причины – у меня нет. Просто в глазах присяжных он тянет на убийцу, а в моих – ну никак. А в убийцах я разбираюсь лучше, чем они. – О да, тут вы специалист. – Во-первых… как бы сказать… не было в нем никакой дерзости, наглости. Ни капли. А ведь этого добра у них обычно хоть отбавляй. Такое самодовольство, куда там! Каждый убийца считает, что уж как-нибудь вотрет тебе очки. И вообще он такой ловкач, все провернул чисто, комар носу не подточит. И даже когда они сидят на скамье подсудимых и чувствуют, что головы не сносить, все равно геройство это из них так и лезет, им это прямо удовольствие! Как же, ведь все глаза – на них. Прямо звездный час. Может, им впервые в жизни выпало играть главную роль. Вот и дерзят да изгаляются. Последним предложением Спенс как бы подытожил все сказанное. – Вы ведь мою мысль поняли, месье Пуаро. – Понял, и очень хорошо. А у Джеймса Бентли ничего этого не было? – Нет. Перепуган был до смерти – это да. С самого начала. Кое-кто считает: раз боится, значит, виновен. А по мне, тут никакой связи нет. – Согласен. А каков он, этот Джеймс Бентли? – Тридцать три года, среднего роста, кожа желтоватая, носит очки… Пуаро остановил этот поток: – Я не про физические данные. Что он за человек? – Ах, это. – Старший инспектор Спенс задумался. – Такие к себе не очень располагают. Какой-то весь дерганый. В глаза не смотрит. Глядит как бы исподлобья, украдкой. В общем, для присяжных хуже не придумаешь. То пресмыкается да жмется от страха, то вдруг давай храбриться да буянить. Но все как-то не так. Он сделал паузу и доверительно добавил: – На самом деле тихоня тихоней. У меня двоюродный брат был такой. Приключится какая-нибудь неурядица – он такую небылицу наплетет, что никто в жизни не поверит. – Похоже, этот Джеймс Бентли не очень привлекательный тип. – Так и есть. Такие мало кому по нраву. Но чтобы его за это повесили – тут я против. – Думаете, повесят? – А почему нет? Ну, подаст его адвокат апелляцию, так ведь основания для нее совсем хлипкие, уцепится разве за какую-то формальность, но, боюсь, толку от этого не будет. – А адвокат у него был хороший? – По закону о защите неимущих ему в адвокаты назначили молодого Грейбрука. Малый он дотошный, старательный, что мог, то и сделал, корить его не за что. – Выходит, суд был вполне законный, и присяжные – обычные люди, как и сам Бентли, – приговорили его к смертной казни. – Именно так. Жюри присяжных – самое нормальное, обыкновенное. Семь мужчин, пять женщин, люди все достойные, порядочные. Судьей был Стейнисдейл, человек немолодой. В несправедливости, предвзятости его не упрекнешь. – Получается, что все английские законы соблюдены, Джеймсу Бентли не на что и жаловаться! – Так уж и не на что? А если его повесят за то, чего он не совершал? – Да, верно. – И начал это дело я, собрал факты, сопоставил их – а в результате его приговорили к смерти. Не нравится мне это, месье Пуаро, совсем не нравится. Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на старшего инспектора Спенса – лицо покрасневшее, взволнованное. – Ну хорошо, – наконец сказал он. – Что вы предлагаете? Спенс совсем смутился. – Вы, конечно, понимаете, что будет дальше. Дело Бентли закрыто. Я уже веду другое дело – о растрате. Сегодня вечером мне надо ехать в Шотландию. Я ведь человек подневольный. – А я – свободный? Спенс, преодолевая неловкость, кивнул: – Вы – человек догадливый. Может, это и нахальство с моей стороны. Но ничего другого придумать не могу, не вижу другого выхода. Сам я сделал, что мог, проверил все возможные версии. И ни к чему не пришел. Да и вряд ли мог прийти. Но вы… может, вы до чего-то и докопаетесь. У вас – извините, не в обиду будь сказано – какой-то диковинный взгляд на вещи. Может, в этом деле такой подход и нужен. Ведь если Бентли ее не убивал, это сделал кто-то другой. Сама себя она по затылку не рубанула. Может, наткнетесь на что-то, что я проглядел. У вас-то, конечно, никакого резона в это вмешиваться. С моей стороны чистая наглость даже предложить вам такое. Но уж как есть. Я приехал к вам, потому что ничего умнее придумать не смог. Но если вам неохота сниматься с якоря – да и к чему оно вам?.. Пуаро перебил его: – Ну, резон есть, и даже не один. Свободного времени у меня сверх меры – это во-первых. Во-вторых, вы меня заинтриговали – да, и даже очень. В-третьих, это вызов, вызов серым клеточкам моего мозга. В-четвертых, нельзя сбрасывать со счетов мое уважение к вам. Я представляю, как через полгода вы в своем саду сажаете, скажем, кусты роз. Ничто не должно омрачать вашего счастья, но, увы, есть некая червоточинка, некое воспоминание, которое вы все время пытаетесь отогнать, – нет, друг мой, я хотел бы, чтобы ваше счастье было полным. И наконец, – Пуаро выпрямился и энергично тряхнул головой, – существует такая вещь, как принципы. Если человек убийства не совершал, нельзя допустить, чтобы его повесили. – Он смолк и тут же добавил: – А если он все-таки ее убил? – Если так, у меня камень упадет с души. – Значит, одна голова хорошо, а две – лучше? Что ж, предложение принято. Я берусь за это дело. Причем немедля – время не ждет. След и так уже остыл. Миссис Макгинти убили… когда? – Двадцать второго ноября. – Раз так, будем брать быка за рога. – У меня есть записи по делу, я их вам передам. – Прекрасно. Но сейчас нас интересует общая картина. Если миссис Макгинти убил не Джеймс Бентли, то кто же? Спенс пожал плечами и натужно произнес: – У меня никаких подозреваемых нет. – Такой ответ нас не устраивает. В любом убийстве есть мотив, и надо подумать, какой мотив мог подойти для миссис Макгинти. Зависть, месть, ревность, страх, деньги? Начнем с последнего – он самый простой. Кому ее смерть принесла материальную выгоду? – Крупную – никому. На банковском счету у нее лежало двести фунтов. Эти деньги получит ее племянница. – Двести фунтов – не бог весть какая сумма, но в определенных обстоятельствах этого может быть вполне достаточно. Итак, племянница. Извините, мой друг, что я иду за вами след в след. Я знаю, что вы не обошли племянницу вниманием, но мне придется повторить весь пройденный вами путь. Спенс согласно наклонил свою большую голову. – Конечно, племянницу мы вниманием не обошли. Тридцать восемь лет, замужем. Муж маляр, строит и отделывает жилые дома. Отзываются о нем хорошо, работа у него постоянная, малый он толковый, неглупый. Она – приятная молодая особа, немного болтливая, тетушку свою не сказать чтобы обожала, но, в общем, относилась к ней прилично. Ни ему, ни ей эти деньги не были нужны позарез, хотя такому подарку они явно рады. – А ее коттедж? Он тоже достается им? – Дом сдавался в аренду. По закону об аренде хозяин, разумеется, не мог выселить старушку. Но теперь, когда она умерла, едва ли это жилище может занять племянница – да они с мужем на это и не претендуют. Они живут в современном домике на одну семью, принадлежащем муниципальному совету, и очень им гордятся. – Спенс вздохнул. – Племянницу и ее мужа я прощупал как следует – они ведь казались самыми подходящими кандидатурами. Но уцепиться ни за что не удалось. – Хорошо. Теперь поговорим о самой миссис Макгинти. Опишите ее, если нетрудно, – и не только в смысле внешнего облика. Спенс ухмыльнулся: – Стандартное полицейское описание не хотите? Что же, ей было шестьдесят четыре года. Вдова. Муж работал в магазине тканей в Килчестере. Лет семь назад умер. От воспаления легких. С тех пор миссис Макгинти ходила по близлежащим домам на поденную работу. Готовка, уборка. Бродхинни – небольшое местечко из новых. Кто тут живет? Несколько пенсионеров, один из владельцев какой-то инженерной фирмы, врач – такая публика. До Килчестера регулярно ходят автобус и поезд, в восьми милях находится Калленки – довольно крупный летний курорт, вам, наверное, это известно, – но Бродхинни так и не разрослись, оставшись симпатичным провинциальным местечком примерно в четверти мили от шоссе между Драймаутом и Килчестером. Пуаро кивнул. – Коттедж миссис Макгинти – один из четырех, которые и составляют саму деревню. Еще есть почта и магазинчик, а сельскохозяйственные рабочие живут в другом месте. – И она взяла жильца? – Да. Пока был жив муж, они брали постояльцев только на лето, а когда умер, она стала пускать жильцов круглый год. Джеймс Бентли прожил у нее несколько месяцев. – Вот мы и добрались до Джеймса Бентли? – Его последнее место работы – контора по продаже жилья в Килчестере. До этого он жил с матерью в Калленках. Она была инвалидом, он ухаживал за ней и мало где появлялся. Потом она умерла, а вместе с ней он лишился и ежегодной выплаты, которую она получала. Он продал их небольшой дом, нашел работу. Человек вполне образованный, но специальных навыков нет, особых склонностей тоже, к тому же, я говорил, не очень к себе располагающий. Найти работу оказалось не так просто. В общем, взяла его одна фирма, «Бритер и Скаттл». Так, второразрядная. Не думаю, что он себя там как-то проявил, скорее наоборот. Они стали сокращать штаты, и ему пришлось уволиться. Найти другое место не удавалось, деньги таяли. Обычно он платил миссис Макгинти за комнату раз в месяц. Она кормила его завтраком и ужином и за все брала три фунта в неделю – вполне разумная плата. Он задолжал ей за два месяца, а деньги были совсем на исходе. Работа все не подворачивалась, а хозяйка требовала плату за жилье. – Он знал, что дома она держит тридцать фунтов? Кстати, почему она держала эти деньги дома, ведь у нее был счет в банке? – Не доверяла властям. Говорила, что двести своих кровных фунтов она им отдала, больше не дождутся. Она прятала деньги в таком месте, откуда могла взять их в любую минуту. Кое-кому она сама об этом сказала. Они лежали под незакрепленной половицей в ее спальне – проще тайника и не придумаешь. Джеймс Бентли не стал отрицать, что знал о тайнике. – Очень любезно с его стороны. А племянница с мужем – они тоже знали? – Да, конечно. – Теперь возвращаемся к моему первому вопросу. Как миссис Макгинти рассталась с жизнью? – Это случилось вечером двадцать второго ноября. Полицейский врач определил, что смерть наступила между семью и десятью вечера. Она поужинала – копченая селедка, хлеб и маргарин. Обычно, как я выяснил, ужинать она садилась в половине седьмого. Если в тот вечер она не нарушила своего распорядка, состояние органов пищеварения позволяет считать, что смерть наступила между половиной девятого и девятью. Джеймс Бентли, по собственному признанию, в тот вечер гулял от семи пятнадцати до девяти. Почти каждый вечер он с наступлением темноты выходил на прогулку. Из его рассказа следует, что он вернулся с прогулки в девять часов (у него был свой ключ) и сразу поднялся в свою комнату. Для летних жильцов миссис Макгинти поставила во всех комнатах умывальные раковины, так что умылся он у себя. Почитал минут тридцать, потом лег спать. Ничего необычного не видел и не слышал. Утром спустился в кухню, но никого там не застал, не было и признаков того, что готовился завтрак. Дальше он, немного поколебавшись (так он говорит), постучал в дверь миссис Макгинти, но ответа не получил. Он решил, что она проспала, но будить ее стуком в дверь ему не хотелось. Вскоре пришел булочник, тогда Джеймс Бентли поднялся наверх и постучал в дверь хозяйкиной спальни снова, а потом булочник пошел к соседке, некой миссис Эллиот, и привел ее с собой, она в конце концов наткнулась на тело и подняла крик на всю округу. Миссис Макгинти лежала на полу в гостиной. Ее ударили по голове чем-то вроде секача с очень острой кромкой. Она скончалась мгновенно. Ящики были выдвинуты, вещи раскиданы по полу, а в тайнике под незакрепленной половицей в спальне – кто-то ее поднял – было пусто. Все окна закрыты, ставни заперты изнутри. Никаких следов вторжения извне. – Выходит, – подытожил Пуаро, – либо ее убил Джеймс Бентли, либо она впустила убийцу сама, пока Бентли гулял? – Именно так. Это не был какой-то налетчик или грабитель. Кого же она могла впустить? Кого-то из соседей, племянницу либо ее мужа. Вот весь ее круг. Соседи явно ни при чем. Племянница с мужем в тот вечер были в кино. Есть вероятность – крошечная, – что один из них вышел из кино незамеченным, проехал на велосипеде три мили, порешил старушку, спрятал за домом деньги и опять-таки незаметно вернулся в кино. Мы проверили и эту версию, но она никак не подтвердилась. И потом – зачем прятать деньги за домом миссис Макгинти? Забрать их оттуда не так просто. Уж лучше где-нибудь на обратной дороге – целых три мили. Нет, спрятать их за домом можно было только в одном случае… Пуаро докончил за него: – …если вы живете в этом доме, но не хотите прятать деньги у себя в комнате или где-то внутри. Другими словами, положить деньги туда, где они лежали, было с руки Джеймсу Бентли. – Все так. Куда ни кинь, откуда ни погляди, натыкаешься на Бентли. А кровь на рукаве – это что? – Как он это объяснил? – Сказал, что, кажется, за день до этого он зацепился за тушу в лавке мясника. Вранье! На рукаве была кровь человека. – И что, он так и твердил свое? – Если бы. На суде он запел совсем другую песню. Ведь на рукаве оказался еще и волос, на котором была кровь, волос с головы миссис Макгинти. Это уже надо было как-то объяснять. Он признался, что вечером, вернувшись с прогулки, зашел в гостиную. Вошел, по его словам, сначала постучавшись, и увидел ее на полу, мертвую. Он наклонился и тронул ее, чтобы удостовериться, так он сказал. И тогда совсем потерял голову. При виде крови его будто бы всегда начинает мутить. Он ушел к себе в комнату в состоянии шока и там рухнул без чувств. А наутро у него не хватило смелости признаться, что ему уже все известно. – Звучит сомнительно, – заметил Пуаро. – Да, согласен. И все же, – задумчиво произнес Спенс, – возможно, так оно и было. Простому человеку, даже присяжным в это поверить довольно трудно. Но такие люди мне попадались. Я не о том, что он рухнул без чувств. Я о другом: некоторые просто не способны принять ответственное решение. Это люди застенчивые, робкого десятка. Вот, скажем, он входит и видит – она мертвая лежит на полу. Он знает: надо что-то сделать, вызвать полицию, кликнуть соседей – в общем, поступить как положено. А он празднует труса. Ход мысли примерно такой: я мог про это ничего не знать. Мог сюда и не заходить. Вот и пойду спать, будто и не был здесь вовсе… Ну а за всем этим, понятное дело, стоит страх – вдруг заподозрят, что это его рук дело? Э-э, нет, уж лучше помалкивать, держаться от этой истории подальше – и наш простофиля увязает по самую шейку. Спенс выдержал паузу. – Могло быть и так. – Могло, – задумчиво согласился Пуаро. – А там кто знает, может, эту байку придумал для него адвокат. Всякое возможно. Официантка из кафе в Килчестере, где он обычно обедал, сказала: он всегда выбирал столик, чтобы смотреть либо в стену, либо в угол, лишь бы не видеть людей. Знаете, бывают такие чокнутые. Чокнутый – но не настолько, чтобы убить человека. Мании преследования или чего-то в этом роде у него не было. Спенс искательно, с надеждой посмотрел на Пуаро, но отклика во взгляде великого сыщика не нашел – тот только хмурился. Минуту-другую они сидели молча. Глава 3 Наконец Пуаро со вздохом поднялся. – Итак, – сказал он, – мотив денег мы исчерпали. Перейдем к другим теориям. Был ли у миссис Макгинти враг? Она кого-нибудь боялась? – Таких сведений нет. – Соседям нашлось что сказать? – Не особенно. Может, они, конечно, не захотели откровенничать с полицией, но вроде ничего не утаили. Жила в своей скорлупе, так они сказали. Это считается нормальным. В наших деревеньках, месье Пуаро, люди, знаете ли, не очень тянутся друг к другу, каждый сам по себе. Во время войны с этим столкнулись эвакуированные. К соседям миссис Макгинти ходила на работу, но близких отношений не было. – Долго она там прожила? – Лет восемнадцать, а то и все двадцать. – А сорок лет до этого? – Ее жизнь вся как на ладони. Отец – фермер из Северного Девона. С мужем они какое-то время жили возле Илфракума, потом перебрались в Килчестер. Поселились в коттедже на другой стороне городка, но решили, что там сыровато, и переехали в Бродхинни. Муж, как я понимаю, был человеком спокойным, порядочным, воспитанным – по барам да пивным не пропадал. В общем, жили благопристойно и открыто. Никаких тайн, скрывать от общества нечего. – И все-таки ее убили? – И все-таки ее убили. – А племянница не знает, кто мог иметь на тетку зуб? – Говорит, что нет. Пуаро с недовольным видом потер переносицу. – Как вы понимаете, мой дорогой друг, будь миссис Макгинти другим человеком, нам было бы много проще. Будь она, как говорится, загадочной женщиной, женщиной с прошлым. – Чего не было, того не было, – веско констатировал Спенс. – Она была просто миссис Макгинти, женщина малообразованная, которая пускала постояльцев и ходила на поденную работу в чужие дома. Таких в Англии тысячи. – Но далеко не всех убивают. – Да, тут возразить нечего. – Так почему же убили миссис Макгинти? Ответ, который напрашивается, мы принимать не хотим. Что остается? Племянница – сомнительно, маловероятно. Забрел какой-то незнакомец? Еще сомнительней. Какие у нас факты? Займемся фактами. Что мы имеем? Убита пожилая поденщица. По обвинению в убийстве арестован робкий и диковатый молодой человек. Кстати, а на каком основании арестовали Джеймса Бентли? Спенс уставился на него. – На основании улик. Я же вам говорил… – Да. Улики. Но скажите, мой дорогой Спенс, это были настоящие улики или сфабрикованные? – Сфабрикованные? – Да. Если исходить из того, что Джеймс Бентли невиновен, варианта два. Улики были подстроены, чтобы подозрение пало на него. Либо он просто жертва обстоятельств. Спенс задумался. – Пожалуй. Я понимаю, куда вы клоните. – Мое первое предположение как будто ничем не подтверждается. Но исключить его тоже нельзя. Кто-то забрал деньги и спрятал за домом, в таком месте, где их легко найти. Спрятать их прямо в его комнате – полиции это могло бы показаться неправдоподобным. Миссис Макгинти убили в то время, когда Бентли совершал свою обычную вечернюю прогулку. Откуда взялась кровь на рукаве – он сказал в суде правду или эта улика тоже сфабрикована? А если кто-то слегка коснулся его в темноте и оставил на рукаве безоговорочную улику? – Ну, месье Пуаро, по-моему, ваша фантазия завела вас слишком далеко. – Возможно, возможно. Но, боюсь, в нашем случае без фантазии не обойтись. И завести нас она может очень далеко… И вот почему, mon cher [2] Спенс. Если миссис Макгинти – самая обычная приходящая домработница, значит, необычным должен быть убийца. Да, этот вывод очевиден. Изюминка этого дела – не в убитой, а в убийце. В большинстве преступлений все как раз наоборот. Обычно разгадку ситуации надо искать в личности убитого. Навсегда умолкший покойник – вот кто меня, как правило, интересует. Кого он ненавидел, кого любил, какие поступки совершал. Стоит тебе поближе узнать жертву, она начинает говорить, и с губ, которые сомкнулись навсегда, вдруг слетает имя – имя человека, которого ты ищешь. 2 Мой дорогой (фр.). Спенс поежился. Казалось, он говорил себе: «Ох уж эти иностранцы!» – Но здесь, – развивал мысль Пуаро, – все обстоит наоборот. Здесь наше внимание сосредоточено на личности, пока от нас сокрытой, на фигуре, пока окутанной туманом. Как умерла миссис Макгинти? Почему умерла? Даже разглядывая жизнь миссис Макгинти сквозь увеличительное стекло, мы не найдем ответа на эти вопросы. Ответ в личности убийцы. Вы согласны со мной? – Пожалуй, – неуверенно произнес старший инспектор Спенс. – Чего хотел этот человек? Убрать миссис Макгинти? А может, убрать Джеймса Бентли? Старший инспектор с сомнением хмыкнул. – Да-да, именно это мы в первую очередь должны определить. Кто подлинная жертва? Каково было истинное намерение убийцы? – Вы и вправду думаете, – недоверчиво спросил Спенс, – что кто-то шмякнул по голове совершенно безвредную старушку, чтобы другого человека повесили за убийство? – Как говорится, не разбив яиц, омлет не сделаешь. Вдруг миссис Макгинти и есть наше яичко, а Джеймс Бентли – омлет? Поэтому я хочу послушать, что вам известно о Джеймсе Бентли. – Ничего особенного. Отец его был доктором; когда Бентли было девять лет, он умер. Мальчика отдали в небольшую частную школу, для армии он оказался непригодным – страдал заболеванием легких, во время войны работал в каком-то министерстве и жил с матерью, такой собственницей, что не приведи господь. – Что ж, – пробурчал Пуаро, – тут есть свои возможности… По крайней мере, их больше, чем в жизнеописании миссис Макгинти. – Вы серьезно в это верите? – Пока я не верю ни во что. Но мне ясно, что поиск можно вести по двум направлениям, и очень скоро нам придется выбирать, по какому пути следовать. – Как вы собираетесь приступить к делу, месье Пуаро? Я могу чем-то помочь? – Первым делом хотел бы побеседовать с Джеймсом Бентли. – Это можно устроить. Я поговорю с его адвокатами. – Потом, в зависимости от результата, разумеется, – я не уверен, что этот разговор что-то даст, – я поеду в Бродхинни. Там, вооруженный вашими записями, я как можно быстрее проделаю весь путь, который до меня проделали вы. – Проверить, не упустил ли я чего, – криво усмехнулся Спенс. – Проверить, не откроются ли мне какие-то обстоятельства в ином свете, нежели вам, так бы я сказал. Людям свойственны перепады в настроении, в мнениях. Однажды в Льеже я познакомился с одним мыловаром, как две капли воды похожим на крупного финансового воротилу, и на этом сходстве мне удалось прекрасно сыграть. Впрочем, это из другой оперы. Сейчас я хотел бы отсечь один из следов, о которых я говорил. Начну с миссис Макгинти – пройти по ее следу, разумеется, быстрее и проще, – со вторым следом повозиться придется как следует. Где я могу остановиться в Бродхинни? Есть там более или менее сносная гостиница? – Есть «Три утки», но гостей там не селят. Есть «Барашек» в Каллавоне, это в трех милях от деревни… Ну и в самом Бродхинни есть что-то вроде дома для приезжих. Собственно, это скорее ветхий загородный домишко, но хозяева – молодая пара – пускают на постой приезжих. Не думаю, – с сомнением проговорил Спенс, – что вам будет там очень удобно. Эркюль Пуаро, изображая из себя мученика, прикрыл глаза. – Страдать так страдать, – смиренно произнес он. – Так тому и быть. – Не знаю, в каком качестве вам лучше туда ехать, – неуверенно продолжал Спенс, вглядываясь в Пуаро. – Допустим, оперного певца. У вас сел голос. Приехали в деревню отвлечься от городской суеты. По-моему, неплохо. – Я поеду, – провозгласил Эркюль Пуаро, и в голосе его зазвучали нотки, свойственные членам королевской фамилии, – в качестве самого себя. Спенс выслушал это заявление поджав губы. – Вы считаете, это разумно? – Считаю, просто необходимо. Да, необходимо. Учтите, время работает против нас. Что нам известно? Ничего. Поэтому надо сделать вид, что мне известно многое. Я Эркюль Пуаро, великий и непревзойденный Эркюль Пуаро. И вот я, Эркюль Пуаро, не удовлетворен приговором по делу об убийстве миссис Макгинти. Я, Эркюль Пуаро, благодаря моему тонкому уму начал догадываться, как все было в действительности. Есть некое обстоятельство, оценить истинную важность которого способен только я. Понимаете? – А дальше? – Дальше, добившись желаемого эффекта, я наблюдаю за реакцией окружающих. А она будет, обязательно будет. Ее просто не может не быть. Старший инспектор смотрел на маленького сыщика взглядом, полным тревоги. – Только, месье Пуаро, – сказал он, – вы там не слишком усердствуйте. Не дай бог с вами что случится, я себе этого не прощу. – Зато тогда станет ясно, что сомневались вы не зря, верно? – Мне не хотелось бы получать доказательства за ваш счет, – проворчал старший инспектор Спенс. Глава 4 С величайшим отвращением Эркюль Пуаро оглядывал комнату, в которой стоял. Покои эти были королевскими разве что по размерам, на этом их привлекательность кончалась. Пуаро сделал красноречивую гримасу, когда подозрительно провел пальцем по верхушке книжного шкафа. Как он и ожидал – пыль! Он осторожно опустился на диван, и сломанные пружины с грустным скрипом просели под тяжестью его тела. Два облезлых кресла явно были ничуть не лучше. Зловещего вида пес, по наблюдениям Пуаро страдавший чесоткой, засел в относительно удобном третьем кресле и неприязненно оттуда рычал. Огромная комната была оклеена дешевыми выцветшими обоями. На стенах, скособочившись, висели гравюры, посвященные каким-то мрачным событиям, и две-три неплохие картины. Обивка кресел выцвела и засалилась, ковер зиял дырами, да и в лучшие времена он не отличался изысканностью. Повсюду были расставлены нелепые безделушки. Столы без колесиков опасно покачивались. Одно окно было открыто, и, видимо, не было на земле силы, способной его закрыть. Дверь была заперта, но Пуаро знал – это ненадолго. Задвижка не держала, с каждым порывом ветра дверь распахивалась, и в комнату вихрем врывались холодные клубы воздуха. – Что ж, приходится страдать, – пробормотал Пуаро, испытывая к себе крайнюю жалость. – Да, я страдаю. Дверь распахнулась и вместе с порывами ветра впустила в комнату миссис Саммерхейз. Она оглядела комнату, крикнула «что?» куда-то за ее пределы и тут же исчезла. Миссис Саммерхейз, симпатичная рыжеволосая и веснушчатая особа, все время что-то куда-то ставила, что-то разыскивала и пребывала в состоянии тревожной озабоченности. Эркюль Пуаро вскочил на ноги и захлопнул дверь. Не прошло и минуты, как дверь снова открылась и снова впустила миссис Саммерхейз. На сей раз она несла большую эмалированную кастрюлю и нож. Откуда-то донесся мужской голос: – Морин, кошку снова рвет. Что делать? – Бегу, дорогой! – откликнулась миссис Саммерхейз. – Ничего не трогай! Она выпустила из рук кастрюлю с ножом и снова исчезла. Пуаро поднялся и захлопнул дверь. Потом сказал себе: – Нет сомнений, я страдаю. Подъехала машина, пес выпрыгнул из кресла, сменив рычание на лай. Он скакнул на маленький стол возле окна, и тот с грохотом рухнул. – Ну, знаете ли! – воскликнул Пуаро. – Это уже чересчур! Дверь в очередной раз распахнулась, по комнате пронесся маленький ураган, а пес, громко лая, выскочил на улицу. Послышался ясный и громкий, перекрывающий прочий шум голос Морин: – Джонни, какого черта ты не закрыл заднюю дверь? Эти курицы забрались в кладовку, чтоб им пусто было! – И за это, – с чувством произнес Пуаро, – я плачу семь гиней в неделю! Дверь с треском захлопнулась. За окном громко закудахтали разгневанные куры. Тут же дверь снова открылась, вбежала Морин Саммерхейз, споткнулась о кастрюлю и испустила радостный вопль. – А я уж ее обыскалась. Вы не будете против, мистер… м-м-м… в общем, ничего, если я тут порежу фасоль? А то в кухне запах стоит просто жуткий. – Мадам, я буду в восторге. Может, фраза и не вполне соответствовала истине, но была к ней достаточно близка. Ибо впервые за двадцать четыре часа Пуаро предоставлялась возможность поговорить с хозяйкой дольше шести секунд кряду. Миссис Саммерхейз плюхнулась в кресло и принялась неистово, но без особого проворства кромсать стручковую фасоль. – Надеюсь, – заговорила она, – вам тут не жуть как неудобно? Если что нужно поменять, скажите без стеснения. Пуаро уже сделал для себя вывод: хозяйка – это самое меньшее из местных зол. – Вы очень любезны, мадам, – вежливо ответил он. – Мне весьма жаль, что не в моей власти обеспечить вас достойной прислугой. – Прислугой! – Миссис Саммерхейз даже взвизгнула. – На это надеяться нечего! Даже поденщицу не могу удержать. Одна была хорошая, и ту убили. Такая я невезучая. – Вы имеете в виду миссис Макгинти? – быстро вставил Пуаро. – Да, ее, бедняжку. Господи, как мне ее не хватает! Сначала-то была прямо сенсация! Ведь, можно сказать, убили члена нашей семьи, жуть как интересно, но потом я так и сказала Джонни: за что нам такая невезуха? Без миссис Макгинти я не управляюсь, хоть плачь! – Вы были к ней привязаны? – Понимаете, милейший, на нее можно было положиться. Она приходила в понедельник после обеда, в четверг с утра – как часы. Теперь ко мне ходит эта Берп со станции. У нее муж и пятеро детей. Ясно, что ею здесь и не пахнет. То муж сорвался с катушек, то старушка-мать наклюкалась, то дети какую-нибудь заразу подхватили. А у старушки Макгинти если кто и мог сорваться с катушек, так только она сама, но до такого почти никогда не доходило. – В общем, вы считали ее человеком надежным и честным, да? Вы ей доверяли? – Что-нибудь стибрить, даже пищу, – этого она себе не позволяла. Сунуть нос в чужие дела – что бывало, то бывало. Но так, по мелочи, в письмецо заглянуть, не больше. Ну, оно и естественно. Ведь жизнь-то у нее – тоска смертная, верно? – Миссис Макгинти жилось тоскливо? – Я думаю, до ужаса, – рассеянно ответила миссис Саммерхейз. – Тоже мне веселье – целый день скрести пол на коленях. С утра приходишь к людям, а в раковине тебя ждет гора грязной посуды. Да жди меня по утрам такое, я бы вздохнула с облегчением, если бы меня убили. Точно говорю. В окне появилось лицо главы семейства, майора Саммерхейза. Миссис Саммерхейз подскочила, опрокинула фасоль и кинулась к окну, широко его распахнула. – Морин, этот чертов пес снова сожрал куриный корм. – Вот черт, теперь и его будет рвать! – Посмотри, – Джон Саммерхейз выставил дуршлаг, полный зелени, – шпината хватит? – Конечно, нет. – По-моему, это огромная куча. – Когда эту кучу сваришь, от нее останется чайная ложка. До сих пор не знаешь, что такое шпинат? – Господи! – А рыбу принесли? – Боюсь, что нет. – Вот проклятье, придется какие-нибудь консервы открывать. Давай, Джонни, в угловом шкафу поройся, возьми банку. Мы на одну грешили, что она вспучилась, ее и возьми. Ничего такого в ней нет. – А со шпинатом что делать? – Сейчас заберу. Она выскочила прямо в окно, и муж с женой удалились. – Ничего себе! – воскликнул Эркюль Пуаро. Он пересек комнату и возможно плотнее закрыл окно. Ветер донес до него голос Джонни Саммерхейза: – Что это за новый жилец, Морин? Чудной какой-то. Как его зовут? – Только что не могла вспомнить, когда с ним говорила. Пришлось сказать «мистер Гм». Пуаро – вот как его зовут! Француз. – Знаешь, Морин, где-то я эту фамилию слышал. – Может, в салоне красоты? Он похож на парикмахера. Пуаро поморщился. – А может, попадалось на банке с соленьями. Не знаю. Но точно помню, где-то мне эта фамилия встречалась. На всякий случай возьми с него семь гиней вперед. Голоса затихли. Эркюль Пуаро стал подбирать с пола фасолевые стручки, разлетевшиеся в разные стороны. Едва он закончил, через дверь снова вошла миссис Саммерхейз. Он вежливо передал ей фасоль: – Вот, мадам. – Ой, спасибо огромное. Слушайте, что-то эти стручки уж больно черные. Мы их обычно кладем в глиняные горшки и засаливаем. А с этими, похоже, что-то приключилось. Боюсь, как бы они не испортились. – Разделяю ваши опасения… Позвольте, я закрою дверь? Тут явно сквозит. – Да-да, конечно. Я, растяпа, никогда не закрываю за собой двери. – Я уже заметил. – Эта дверь все равно закрываться не желает, хоть ты тресни. Весь дом, можно сказать, разваливается на части. Здесь жили родители Джонни, со средствами у них, бедненьких, было туго, и они в него не вкладывали ни гроша. А когда сюда после Индии переехали мы, тоже было не до него – других расходов хватало. Зато детям, когда приезжают на каникулы, здесь раздолье, бесись сколько влезет, дом большой, огород с садом и все такое. Мы гостей для того и пускаем, чтобы на ремонт деньги были, хотя, говоря по правде, кое с кем из них мы хлебнули лиха. – Сейчас, кроме меня, у вас никто не живет? – Еще старушка наверху. Как въехала, так и забралась в постель и с тех пор из нее не вылезает. Нет-нет, она вполне здорова. Но лежит себе, и точка, а я знай четыре раза в день поднимайся к ней с подносом. Аппетит у нее чудовищный. Но завтра она уезжает – кажется, к племяннице. Миссис Саммерхейз помедлила, потом продолжила слегка искусственным голосом: – Сейчас придет торговец рыбой. Вот я и подумала, если вы не против, заплатите мне за неделю вперед. Вы ведь неделю у нас проживете? – Может, и больше. – Мне неудобно вас беспокоить. Но у меня сейчас совсем нет денег, а вы сами знаете, что это за публика – им вынь да положь, а остальное их не волнует. – Пожалуйста, мадам, не надо извиняться. Пуаро извлек из бумажника семь фунтовых банкнот и добавил к ним семь шиллингов. Миссис Саммерхейз не без алчности приняла деньги. – Большое спасибо. – Мадам, пожалуй, я расскажу вам о себе чуть подробнее. Я – Эркюль Пуаро. Эти слова не произвели на миссис Саммерхейз никакого впечатления. – Какое милое имя, – вежливо сказала она. – Случайно не греческое? – Я, как вам, наверное, известно, – продолжал Пуаро, – детектив. Знаменитый, может быть, даже самый знаменитый. Миссис Саммерхейз обрадованно вскрикнула: – Я вижу, месье Пуаро, вы настоящий шутник. И что же вы расследуете? Пепел от сигарет и следы ног? – Я расследую обстоятельства убийства миссис Макгинти, – ответил Пуаро. – И вовсе не шучу. – Ой! – воскликнула миссис Саммерхейз. – Палец порезала. Подняв палец, она внимательно его оглядела. Потом уставилась на Пуаро. – Подождите, – сказала она. – Вы это серьезно? Ведь дело-то закрыто, все кончено. Арестовали этого несчастного полоумного, что у нее квартировал, предали суду, вынесли приговор и все такое. Его небось уже повесили. – Нет, мадам, – возразил Пуаро. – Его еще не повесили. И дело миссис Макгинти еще не кончено. Хочу напомнить строку, сочиненную одним из ваших поэтов: «Вопрос считаем мы решенным, лишь если верно он решен». – О-о, – протянула миссис Саммерхейз, уже переключив внимание с Пуаро на кастрюлю, стоявшую у нее на коленях. – Вот черт, я кровью фасоль закапала. А ведь хотела ее на обед приготовить. Вообще-то ничего страшного, ее все равно в кипяченой воде варить. А в кипятке все микробы подыхают, верно? Даже если они завелись в консервах. – К сожалению, – спокойно сообщил Пуаро, – во время обеда меня здесь не будет. Глава 5 – Говорю вам, ничего про это не знаю, – сказала миссис Берч. Она повторила эти слова уже в третий раз. Не так-то просто преодолеть врожденное недоверие к иностранцам с черными усами, в длинных пальто с меховой оторочкой. – Об этом и вспоминать неприятно, – продолжала она. – Про то, что тетушку убили, про полицию и все такое. Пришли и давай тут расхаживать, вынюхивать да вопросы задавать. А у соседей, ясное дело, ушки на макушке. Я сперва думала, мы вообще этого не переживем. А матушка моего мужа – та вообще распоясалась. В ее семье, мол, ничего подобного никогда не случалось, она мне этим дырку в голове просверлила. Ах, ах, мой бедненький Джо, и все такое. А я, я не бедненькая? Она ведь, между прочим, была мне тетушкой! Но сейчас, слава богу, все вроде бы улеглось. – А вдруг Джеймс Бентли все-таки невиновен? – Чушь, – отрезала миссис Берч. – Еще как виновен. Пристукнул старушку за милую душу, и не сомневаюсь. Он мне никогда не нравился. Все ходит, бродит да чего-то про себя бормочет. Я тетушке так и сказала: «Нечего такого человека в доме держать. В любую минуту может отколоть невесть что». А она: ничего, мол, он человек тихий, смирный, никаких от него хлопот. Не пьет, даже не курит. Теперь она, бедняжка, такого бы не сказала, да что толку. Пуаро задумчиво посмотрел на нее. Эдакая пышка со здоровым цветом лица, рот то и дело расплывается в улыбке. В небольшом домике прибрано и чисто, пахнет лаком для мебели. Какие-то будоражащие аппетит запахи доносятся из кухни. Что ж, примерная жена, содержит дом в чистоте, кухарит для мужа. Молодец, да и только. Да, не без предрассудков и упряма, но что с того? Во всяком случае, она не из тех, кто может рубануть секачом родную тетку или подговорить на такое дело мужа. Так считал Спенс, и Эркюль Пуаро, пусть с неохотой, был вынужден с ним согласиться. Спенс проверял, как у Берчей обстоит с деньгами, и мотивов для убийства не нашел, а человек он дотошный. Великий сыщик вздохнул – как все-таки рассеять у миссис Берч недоверие к иностранцам? С убийства он перевел разговор на жертву. Стал спрашивать о «бедной тетушке», ее здоровье, привычках, любимых кушаньях и напитках, политических взглядах, покойном муже, отношении к жизни, сексу, грехам, религии, детям, животным. Он понятия не имел, пригодятся ему эти побочные сведения или нет. Просто искал иголку в стоге сена. Но между делом узнавал кое-что и о самой Бесси Берч. Оказалось, Бесси знала родную тетку не так уж хорошо. Их связывали семейные узы как таковые, но особой близости не было. Изредка, примерно раз в месяц, она и Джо по воскресеньям приезжали к тетушке отобедать, еще реже тетушка навещала их. Под Рождество обменивались подарками. Они знали, что у тетушки кое-что отложено и, когда она умрет, наследство достанется им. – Но в ее деньгах мы вовсе не нуждались, – объяснила миссис Берч, слегка покраснев. – У нас и самих кое-что отложено. А похоронили мы ее как полагается. Красивые вышли похороны. С цветами и все прочее. Тетушка любила вязать. Собаки ей были не по душе, от них в доме столько грязи, а вот кота она одно время держала, рыжей масти. Он заблудился и пропал, другого она не взяла, хотя женщина с почты предлагала ей взять котеночка. В доме у нее всегда было чисто – ни соринки, ни пылинки. Медные вазочки да дверные рукоятки всегда надраены, пол в кухне мыла каждый день. Зарабатывала она более чем сносно. За час брала шиллинг и десять пенсов, а мистер Карпентер из Холмли платил ей даже два шиллинга. У этих Карпентеров денег куры не клюют. Они хотели, чтобы тетушка убиралась у них почаще, но она не могла отказать другим своим дамам, к ним она ходила еще до мистера Карпентера, за что же их обижать? Пуаро напомнил о миссис Саммерхейз в Лонг-Медоуз. – Да, верно, тетушка к ней ходила – два раза в неделю. Эти Саммерхейзы вернулись из Индии, у них там было полно местной прислуги, и миссис Саммерхейз в домашнем хозяйстве ни уха ни рыла. Взялись было выращивать овощи и фрукты на продажу, но и в этом ничего не смыслят. Когда на каникулы приезжают дети, в доме стоит тарарам, хоть святых выноси. Но миссис Саммерхейз – женщина милая, тетушка ее любила. Портрет миссис Макгинти выплывал из тумана, становился все отчетливее. Она вязала, скребла полы, драила до блеска вазочки и дверные ручки, любила котов и не любила собак. Детей любила, но в меру. По воскресеньям ходила в церковь, но во всяких церковных начинаниях не участвовала. Иногда, довольно редко, ходила в кино. Нравов была пуританских – как-то отказалась работать у одного художника и его жены, когда узнала, что брак их не зарегистрирован. Книг не читала, но с удовольствием просматривала воскресную газету, любила полистать старые журналы, которыми ее снабжали ее дамы. Хотя в кино она почти не ходила, разговоры про кинозвезд и их жизнь слушала с интересом. Политики сторонилась, но голосовала за консерваторов, как это всегда делал ее муж. На одежду почти не тратилась, носила в основном то, что ей отдавали ее дамы, была слегка прижимиста. По сути дела, именно такой Пуаро и представлял себе миссис Макгинти. А ее племянница, Бесси Берч, вполне соответствовала описанию старшего инспектора Спенса. Когда Пуаро уже собрался уходить, с работы на обед пришел Джо Берч. Невысокий, глаза умные, отнюдь не так прост, как его жена. Во всем облике сквозила легкая нервозность. Но в отличие от жены он почти не высказывал подозрительности или враждебности. Скорее наоборот, всячески старался помочь. Но именно это Эркюля Пуаро насторожило. С чего вдруг Джо Берч так и жаждет задобрить докучливого иностранца, которого видит впервые в жизни? Причина одна – этот незнакомый иностранец привез с собой письмо от старшего инспектора Спенса, из полиции графства. Выходит, Джо Берч хочет хорошо выглядеть в глазах полиции? А почему? Потому что у него рыльце в пушку и лучше с полицией не ссориться? Жена его – та ничего такого не боится. Итак, у него нечистая совесть? Возможно. По какой причине? Причин может быть сколько угодно – и все не имеют никакого отношения к смерти миссис Макгинти. Или все-таки алиби с кино ловко подстроено и именно Джо Берч постучал в дверь коттеджа, был впущен тетушкой и хватил ничего не подозревавшую старушку по голове? Потом вытащил из столов и шкафов ящики, перевернул все в комнатах – создать видимость ограбления, – спрятал деньги за домом, чтобы подозрение пало на Джеймса Бентли – тонкий ход, – а потом преспокойно получил деньги, лежавшие на банковском счету тетушки, ибо в действительности его интересовали именно они. Вдруг по какой-то неизвестной причине ему позарез требовались эти двести фунтов? Вот они и достались его жене. Пуаро вспомнил, что орудие убийства так и не нашли. Почему на месте преступления не оставили и его? Сейчас любой лопух знает – либо идешь на дело в перчатках, либо потом стираешь отпечатки пальцев. Зачем тогда уносить с места преступления орудие убийства – тяжелое, с острой кромкой? Потому что его легко бы опознали как один из предметов утвари Берчей? Может, это самое орудие, вымытое и выдраенное, находится сейчас здесь, в этом доме? Полицейский врач сказал, что убийство совершено чем-то вроде секача, каким рубят мясо, но не секачом, а именно чем-то вроде него. Что же это за диковинка такая? Полиция вела поиски, но ничего не нашла. Они прочесали близлежащий лес, обшарили дно в прудах. Из кухни миссис Макгинти ничего не пропало, а у Джеймса Бентли ничего похожего тоже никто не видел. Никто не мог засвидетельствовать, что Бентли покупал секач или что-то подобное. Это маленькое обстоятельство явно в его пользу. Но его не приняли во внимание – слишком велик груз прочих улик. Велик-то велик, но такое обстоятельство нельзя сбрасывать со счетов… Быстрым взглядом Пуаро окинул заставленную и оттого тесноватую гостиную. А вдруг орудие убийства где-то здесь, в этом доме? И поэтому Джо Берч так неспокоен, так хочет угодить? Этого Пуаро не знал. Скорее всего, никакого орудия здесь нет. Но наверняка разве скажешь?.. Глава 6 1 В компании «Бритер и Скаттл» Пуаро после небольшого замешательства провели прямо в кабинет мистера Скаттла. Мистер Скаттл оказался энергичным суетливым человеком, натурой широкой и добродушной. – Доброе утро. Доброе утро. – Он потер руки. – Чем могу быть полезен? Он смерил Пуаро оценивающим взглядом профессионала, будто делал заметки на полях – что это, мол, за птица? Иностранец. Одет от хорошего портного. Наверное, богат. Владелец ресторана? Управляющий отелем? Кинопродюсер? – Надеюсь, не отниму у вас много времени. Я хочу поговорить с вами о вашем бывшем сотруднике, Джеймсе Бентли. Выразительные брови мистера Скаттла прыгнули на дюйм вверх и вернулись в исходное положение. – Джеймс Бентли, Джеймс Бентли? – стрельнул он вопросом. – Вы из газеты? – Нет. – Но и не из полиции? – Нет. По крайней мере… не из английской. – Не из английской. – Мистер Скаттл сделал воображаемую пометку – вдруг пригодится. – И в чем же дело? Свою педантичную любовь к истине Пуаро никогда не доводил до абсурда и потому заявил следующее: – Я открываю новое расследование по делу Джеймса Бентли – по просьбе некоторых его родственников. – Не слышал, что они у него есть. Впрочем, какая разница, его признали виновным и приговорили к смерти – вы об этом знаете? – Да. Приговор еще не приведен в исполнение. – Пока живу, надеюсь, да? – Мистер Скаттл покачал головой. – Боюсь, вам ничего не светит. Уж слишком явные против него улики. А кто они, эти его родственники? – Могу лишь сказать, что они богаты и могущественны. Невероятно богаты. – Это любопытно. – Мистер Скаттл против своей воли немного оттаял. В словах «невероятно богаты» было что-то притягательное и гипнотическое. – Вы меня прямо-таки удивили. – Мать Бентли, покойная миссис Бентли, – пояснил Пуаро, – полностью порвала со своей семьей. – Понятно, семейные распри. Так, так. В результате молодой Бентли оказался без единого фартинга за душой. Жаль, что эти родственники не бросили ему спасательный круг раньше. – Факты стали им известны только теперь, – объяснил Пуаро. – Они наняли меня, поручив приехать в Англию как можно быстрее и сделать все, чтобы вызволить его. Мистер Скаттл откинулся в кресле, расслабился, сбросил с себя личину делового человека. – Не представляю, что можно сделать. Доказать, что он безумен? Но с этим вы несколько запоздали… хотя, если подрядить толковых врачей крупного калибра… Впрочем, я в этом ни черта не смыслю. Пуаро подался вперед. – Месье, Джеймс Бентли у вас работал. Расскажите мне о нем. – Да говорить-то нечего. Так, одни слезы. Он был младшим служащим. Я против него ничего не имел. Вроде бы вполне порядочный парень, совестливый и все такое. Но в торговле – как свинья в апельсинах. Если надо протолкнуть товар – тут он просто пасовал. А в нашей работе без этого никак. К нам приходит клиент и просит продать его дом – и мы обязаны его продать! А если клиент хочет купить дом, мы обязаны и в этом помочь. И если дом в уединенном месте, без удобств – мы налегаем на то, что он старинный, и на этом ставим точку, и никаких разговоров про водопровод! А если дом смотрит прямо на химический завод, мы рекламируем удобства, а о пейзаже – ни слова! Наша задача – сбыть клиенту товар. Любыми путями и средствами. «Мадам, мы вам рекомендуем заключить сделку немедленно. Этим домом заинтересовался один член парламента – очень заинтересовался. Сегодня после обеда он приедет смотреть его еще раз». На члена парламента покупаются почти все – это очень изящный штрих. Срабатывает, сам не знаю почему! Ведь члены парламента всегда живут в своих избирательных округах. Видимо, эти слова просто ласкают слух. – Он внезапно засмеялся, показав сверкающую вставную челюсть. – Психология – вот что это такое. Чистая психология. Пуаро ухватился за это слово: – Психология. Как вы правы. Вижу, вы хорошо разбираетесь в людях. – Пожалуй, неплохо. Пожалуй, неплохо, – скромно подтвердил мистер Скаттл. – Поэтому хочу спросить вас еще раз: что вы думаете о Джеймсе Бентли? Между нами – строго между нами, – вы считаете, что он убил эту старушку? Скаттл пристально посмотрел на Пуаро: – Конечно. – И вы считаете, что для него это было делом естественным – с точки зрения психологии? – Ну… если ставить вопрос так… не совсем. Я бы сказал, что он не из тех, кто на такое способен. Мое мнение – он просто свихнулся. Если с этой стороны поглядеть, все и сходится. С головой у него всегда было слабовато, а тут еще остался без работы, переживания и все такое – вот и переступил черту. – А вы его уволили… Никакой особой причины не было? Скаттл покачал головой: – Неудачное время года. Сотрудники были недогружены. Мы решили уволить самого некомпетентного. Им оказался Бентли. Полагаю, в нашем деле он был бы таким всегда. Я дал ему нормальные рекомендации. Но другую работу он так и не нашел. Тухлый он какой-то, неживой. Людям это не нравится. Все поют одну песню, думал Пуаро, выходя из кабинета. Джеймс Бентли производил на людей плохое впечатление. Но ведь не все же убийцы – буки. Пуаро порылся в памяти – а часто ли ему попадались убийцы-симпатяги? Да, более чем часто. 2 – Ничего, если я подсяду к вам на минутку? Пуаро, уютно устроившись за маленьким столиком в «Синей кошке», вздрогнув, поднял голову от меню. В «Синей кошке», где стены из дуба по старой европейской традиции чередовались с освинцованными оконными стеклами, было довольно темно, но севшая напротив молодая женщина ярко выделялась на темном фоне. У нее были вызывающе золотистые волосы, костюм-комбинезон цвета электрик. И кажется, совсем недавно он эту женщину где-то видел. Она продолжала: – Видите ли, я случайно услышала, о чем вы говорили с мистером Скаттлом. Пуаро кивнул. В компании «Бритер и Скаттл» он сразу сообразил, что перегородки скрывают тебя от посторонних глаз, но никак не от ушей. Его это ничуть не беспокоило – он ведь жаждал рекламы. – Вы стучали на машинке, – вспомнил он, – справа от заднего окна. Теперь кивнула она. Лицо ее осветилось согласной белозубой улыбкой. Пышущая здоровьем и полногрудая молодая женщина, с удовольствием отметил Пуаро про себя. Года тридцать три или тридцать четыре, от природы брюнетка, но не из тех, кто идет у природы на поводу. – Насчет мистера Бентли, – уточнила она. – Что именно? – Он собирается подать апелляцию? Значит, в деле появились новые факты? Я так рада. Я просто не могла… не могла поверить, что он совершил такое. Пуаро повел бровями. – То есть вы с самого начала считали, что он невиновен, – медленно сказал он. – Именно что с начала. Думала, это какая-то ошибка. Но улики… – Она остановилась. – Что же улики? – спросил Пуаро. – Получалось, кроме него, это никто не мог сделать. Я решила, может, у него просто ум за разум зашел. – А он не казался вам… я бы сказал, немножечко чудным? – Как будто нет. Чудной – это что-то другое. Застенчивый, неловкий – вот он какой. Таких много. Не нашел себя человек в этой жизни, мается. Отсюда и неуверенность, скованность. Пуаро взглянул на нее. Уж у нее уверенности в себе хоть отбавляй. На двоих хватит наверняка. – Он вам нравился? – спросил он. Она вспыхнула. – Да, нравился. У нас в комнате сидит еще одна девушка, Эми, она всегда над ним посмеивалась, называла растяпой, но мне он очень нравился. Такой добрый, тихий, учтивый. И много чего знал. В смысле начитанный. – Понятно, начитанный. – По матери сильно тосковал. Она ведь много лет болела, вы, наверное, знаете. Даже не болела, а так, постоянный упадок сил, и он был ей как нянька. Пуаро кивнул. Таких матерей он знал. – Она, конечно, тоже о нем заботилась. Беспокоилась о его здоровье, чтобы он зимой не простудился, чтобы хорошо ел и все такое. Сыщик снова кивнул. Потом спросил: – Вы с ним были друзьями? – Трудно сказать… едва ли. Иногда разговаривали. Но когда он отсюда ушел, я… мы… почти не встречались. Однажды написала ему по-дружески, но он не ответил. Пуаро негромко спросил: – Но он вам нравится? Она с вызовом ответила: – Да, нравится… – Это замечательно, – искренне обрадовался Пуаро. Мысленно он вернулся к тому дню, когда разговаривал в тюрьме с осужденным… Перед глазами его, как живой, возник Джеймс Бентли. Мышиного цвета волосы, худой и нескладный, выступающие костяшки на пальцах рук, большие кисти, на цыплячьей шее торчит кадык. Взгляд смущенный, исподлобья, даже какой-то коварный. Не из тех прямых и открытых людей, кому готов верить на слово, – коварный и лживый тип себе на уме, как-то неприятно бормочет под нос… Именно такое впечатление Джеймс Бентли производил на поверхностных наблюдателей. Так восприняли его и присяжные. Этот и наврет с три короба, и ограбит, и старушку огреет по голове… Но на старшего инспектора Спенса, который хорошо разбирался в людях, Джеймс Бентли произвел совсем другое впечатление. И на Эркюля Пуаро тоже… А теперь, как выясняется, и на эту девушку. – Как вас зовут, мадемуазель? – спросил он. – Мод Уильямс. Могу я как-то… ему помочь? – Думаю, что да. Есть люди, мисс Уильямс, которые считают, что Джеймс Бентли невиновен. Они собирают факты, чтобы доказать это. Расследование возглавляю я и могу сказать, что кое-чего уже добился… да, определенно добился. Он произнес эту ложь не моргнув глазом. Ибо считал ее крайне необходимой. Кто-то где-то должен забеспокоиться. Мод Уильямс не из тех, кто будет молчать, об их встрече она кому-то расскажет, и это будет брошенным в пруд камнем – по воде пойдут круги… Он сказал: – Вы с Джеймсом Бентли много разговаривали. Он рассказывал вам о своей матери, о своей семье. Может быть, он упоминал кого-то, с кем он или его мать были в плохих отношениях? Мод Уильямс задумалась. – Нет… о плохих отношениях, пожалуй, речи не было. По-моему, его мать недолюбливала молодых женщин. – Матери преданных сыновей никогда не любят молодых женщин. Я имею в виду нечто другое. Какая-нибудь семейная распря, вражда. Может, у кого-то был на них зуб? Она покачала головой: – Ни о чем таком я никогда от него не слышала. – А о своей домовладелице миссис Макгинти он когда-нибудь говорил? Она чуть поежилась. – Не называя по имени. Однажды сказал, что она слишком часто потчует его копченой селедкой… а в другой раз – что домовладелица переживает из-за пропавшего кота. – А он не говорил вам – прошу вас, будьте со мной откровенны, – что знает, где она держит деньги? Девушка чуть побледнела, но тут же с вызовом вскинула подбородок. – Представьте, да. У нас зашел разговор о том, что люди перестали доверять банкам, и он сказал, что его домовладелица хранит свободные деньги под половицей. И добавил: «Я спокойно могу их взять, когда ее нет дома». Не то что в шутку, он был не мастер шутить, а так, будто тревожился за нее – что же она такая легкомысленная? – Ага, – сказал Пуаро. – Это хорошо. С моей точки зрения, разумеется. То есть кража для Джеймса Бентли – это действие за чьей-то спиной. Ведь он мог бы сказать и по-другому: «Однажды кто-нибудь из-за этих денег даст ей по голове». – В любом случае он не мог говорить об этом всерьез. – Конечно. Но в разговоре, пусть легком и бездумном, наружу обязательно выходит ваша суть – что вы за человек. Умный преступник держит рот на замке, но умный среди преступников – большая редкость, обычно они тщеславны и болтливы, в итоге большинство из них удается поймать. Мод Уильямс резко бросила: – Поделом. – Но ведь кто-то эту старушку убил. – Кто же? Вам это известно? Вы до чего-то додумались? – Да, – снова солгал Эркюль Пуаро. – Кое до чего я уже додумался. Но нам предстоит пройти длинный путь. Девушка посмотрела на часы: – Мне пора. У нас перерыв – всего полчаса. Этот Килчестер такая дыра, ужасное захолустье… раньше я работала только в Лондоне. Позвоните, если понадобится какая-то помощь… настоящая помощь, понимаете? Пуаро достал одну из своих визитных карточек. Написал на ней: «Лонг-Медоуз» и номер телефона. – Сейчас меня можно найти здесь. Он не без огорчения заметил, что его имя не произвело на нее никакого впечатления. Что поделаешь, молодежь теперь пошла темная, бок о бок с ними ходят выдающиеся современники, а им и дела нет. 3 Возвращаясь автобусом в Бродхинни, Пуаро пребывал в более радужном настроении. По крайней мере хоть кто-то верит в невиновность Джеймса Бентли. И не так уж он одинок на этом свете, как сам себе это представляет. Пуаро мысленно вернулся к своей встрече с Бентли в тюрьме. Она оставила тяжелый осадок. У заключенного даже не заискрилась надежда в глазах, приход Пуаро почти не вызвал у него интереса. – Спасибо, – вяло сказал Бентли, – только вряд ли мне что-нибудь поможет. Нет, врагов у него нет, это точно. – Откуда взяться врагам, если тебя вообще едва замечают? – А ваша мама? Может быть, враги были у нее? – Не было. Все ее любили и уважали. – Тут в его голосе даже послышалось легкое негодование. – Как насчет ваших друзей? И Джеймс Бентли ответил, вернее, буркнул: – Друзей у меня нет. Но тут он был не совсем прав. Мод Уильямс была ему другом. Чудесно все-таки заведено в природе, подумал Эркюль Пуаро, любой мужчина, с виду совсем непривлекательный, обязательно становится избранником какой-то женщины. Ибо проницательный Эркюль Пуаро заподозрил, что при всей ее сексуальной внешности у мисс Уильямс было сильно развито материнское начало. Она обладала качествами, которых Джеймс Бентли был напрочь лишен, – энергичная, волевая, не желающая пасовать перед обстоятельствами, полная решимости добиться своего. Он вздохнул. Он в тот день наврал с три короба. Просто какой-то кошмар. Что поделаешь – это было необходимо. «Ибо где-то в стоге сена, – сказал Пуаро себе, погружаясь в водоворот смешанных метафор, – наверняка есть иголка, среди спящих псов наверняка есть один, которому я должен наступить на лапу, и если вытащить шило из мешка и выстрелить им в белый свет, оно обязательно воткнется в паршивую овцу!» Глава 7 1 Коттедж, где жила миссис Макгинти, находился в нескольких шагах от автобусной остановки. На крылечке играли двое детей. Один грыз червивое с виду яблоко, другой кричал и колотил в дверь оловянным подносом. Оба были предельно счастливы. Пуаро внес в шум и свою лепту, решительно постучав в дверь. Из-за угла дома выглянула женщина. На ней был цветастый халат, волосы нечесаны. – Прекрати, Эрни, – сказала она. – Не хочу, – ответил Эрни и продолжал стучать дальше. Пуаро сошел со ступенек и направился к углу дома. – Никакой управы нет на этих детей, верно? – сказала женщина. Пуаро считал, что управу найти можно, но высказывать свое мнение остерегся. Они прошли к задней двери. – Переднюю дверь я держу запертой, сэр. Проходите, пожалуйста. Через очень грязную судомойню Пуаро проследовал в еще более грязную кухню. – Ее убили не здесь, – сообщила женщина. – В гостиной. Пуаро от неожиданности моргнул. – Вы ведь насчет этого, верно? Вы иностранец, что остановился у Саммерхейзов? – Так вам обо мне все известно? – спросил Пуаро с сияющей улыбкой. – Да, вы правы, миссис… – Киддл. Муж у меня штукатур. Четыре месяца назад мы сюда въехали. Раньше-то жили с матерью Берта… Некоторые так говорили: «Неужто ты поселишься в доме, где человека убили?» А я им на это: «Какой-никакой, а дом, все лучше, чем ютиться в задней комнатенке и спать на двух креслах». Жилья не хватает, прямо беда, верно? А живем мы тут безо всяких хлопот. Есть такое поверье: если в доме кого убили, привидения так и шастают по дому. А у нас все тихо! Показать, где это случилось? Пуаро согласно кивнул, чувствуя себя как турист на экскурсии. Миссис Киддл ввела его в небольшую комнату, заставленную тяжелой дубовой мебелью. Вид у комнаты, в отличие от остальной части дома, был нежилой. – Тут она лежала, на полу, с разбитым затылком. Миссис Эллиот сама едва не окочурилась. Это ведь она нашла ее – она и Ларкин, из кооператива, хлеб привозит. А деньги забрали сверху. Идемте, покажу. Вслед за миссис Киддл Пуаро поднялся по лестнице и вошел в спальню, где находились громоздкий комод, никелированная кровать, несколько стульев и великое множество детской одежды, влажной и сухой. – Она держала их здесь, – с гордостью сообщила миссис Киддл. Пуаро огляделся. Трудно представить, что здесь, где бездумно била ключом жизнь, когда-то коротала дни аккуратная старушка, содержавшая свое жилище в чистоте и порядке. Здесь жила и почивала миссис Макгинти. – Это не ее мебель, надо полагать? – Нет, что вы. Весь ее скарб увезла ее племянница из Каллавона. От миссис Макгинти здесь не осталось и следа. На ее территории победно обосновалось семейство Киддл. Жизнь вытеснила смерть. Снизу донесся пронзительный детский вопль. – Малышка проснулась, – пояснила миссис Киддл, хотя это и так было ясно. Она кинулась вниз по лестнице, и Пуаро последовал за ней. Здесь ему делать было нечего. Он решил зайти к соседям. 2 – Да, сэр, ее нашла я. Миссис Эллиот словно вещала с подмостков. Дом ее поражал чистотой, строгостью и порядком. Мысль о подмостках навевала лишь сама миссис Эллиот, сухопарая темноволосая особа, ибо рассказывала она о событии, прославившем ее на всю округу. – Ларкин, булочник, пришел и постучал в мою дверь. «Миссис Макгинти, – говорит он, – не подает никаких признаков жизни. Уж не заболела ли?» Я и сама подумала – а что, вполне возможно. Возраст есть возраст, молодой ее не назовешь. У нее бывает сильное сердцебиение, сама мне говорила. Вдруг, думаю, удар человека хватил? Ну, я сразу к ней – их там двое мужчин, ясно, что в спальню к женщине им заходить неудобно. Пуаро понимающе хмыкнул – приличия есть приличия. – Ну, я сразу поспешила наверх. Тут же, на площадке, и он стоит – бледный, что твоя смерть. В тот момент я и думать ничего не думала – я же не знала, что там приключилось. Громко стучу в дверь, ответа нет, тогда я поворачиваю ручку и вхожу. Все в комнате вверх дном – и половица торчит. «Э-э, – говорю я, – тут не иначе как ограбление. Только где же сама старушка?» И мы решили – заглянем в гостиную. Там ее и нашли… Лежит, несчастная, на полу с пробитой головой. Убийство! Я с первого взгляда поняла – убийство! Что же еще? Ограбление и убийство! Здесь, у нас, в Бродхинни! Ну, я как заголосила! Задала им всем работы. Бухнулась в обморок. Они бегом в «Три утки», притащили мне бренди. Меня потом еще полдня трясло. «Не надо так переживать, матушка, – сказал мне сержант, когда приехал. – Не надо так переживать. Идите домой, приготовьте себе хорошую чашку чая и успокойтесь». Я так и сделала. А Эллиот, едва порог переступил, сразу спрашивает: «Что такое, что случилось?» – и смотрит на меня. А я все дрожь унять не могу. С детства была чувствительной. Пуаро искусно прервал этот волнующий поток красноречия: – Да-да, это сразу заметно. А когда вы в последний раз видели несчастную миссис Макгинти? – Кажется, за день до этого, она вышла в огород с заднего крылечка нарвать мяты. А я как раз цыплят кормила. – Она вам что-нибудь сказала? – Так, добрый день да как несутся наседки. – И больше не видели? А в тот день, когда она умерла? – Нет. Зато я видела его. – Миссис Эллиот понизила голос. – Часов в одиннадцать утра. Шел по дороге. Как всегда, шаркал ногами, будто старик какой. Пуаро подождал, но, видимо, добавить ей было нечего. Тогда он спросил: – Вы удивились, когда его арестовала полиция? – И да и нет. Я всегда подозревала, что у него с мозгами непорядок. А от таких только и жди, что выкинут какой-нибудь номер. У моего дяди был слабоумный сын, тот такие фортели выкидывал – чем старше, тем больше. Свою силу не мог соразмерить. У этого Бентли с мозгами точно был непорядок, и я бы не удивилась, реши суд не повесить его, а отправить в лечебницу для психов. Ведь вы посмотрите, куда он спрятал деньги. Разве нормальный человек их так бы спрятал? Только если бы хотел, чтобы их нашли. Безмозглый простофиля, больше и сказать про него нечего. – Только если бы хотел, чтобы их нашли, – пробормотал Пуаро. – У вас случайно никакой тесак не пропал… или топор? – Нет, сэр, такого не было. Полиция меня про это спрашивала. И не меня одну, всех из наших коттеджей. Чем он ее убил – это по сей день загадка. 3 Эркюль Пуаро шагал в сторону почты. Убийца хотел, чтобы деньги нашли, а орудие убийства – нет. Потому что деньги укажут на Джеймса Бентли, а орудие убийства указало бы… на кого? Он покачал головой. Он успел нанести еще два визита. Хозяева оказались менее жизнерадостными, чем миссис Киддл, менее театральными, чем миссис Эллиот. Сказали они, по сути, следующее: миссис Макгинти была человеком очень достойным, жила в своей скорлупе, имела племянницу в Каллавоне, кроме названной племянницы, никто к ней не приезжал, никто, сколько им известно, не относился к ней плохо, не держал на нее зла, и правда ли, что в защиту Джеймса Бентли написана петиция и их попросят ее подписать? «Чего я добился? – спрашивал себя Пуаро. – Ничего ровным счетом. Полный мрак, никакого просвета. Теперь ясно, в каком отчаянии пребывал старший инспектор Спенс. Но одно дело – он, а другое – я. Старший инспектор Спенс – очень хороший и добросовестный работник полиции. А я? Я – Эркюль Пуаро! Уж мне должно что-то открыться!» Лакированной туфлей он ступил в лужу и поморщился. Да, он великий и несравненный Эркюль Пуаро, но при этом он далеко не молод и ему жмут туфли. Он вошел в здание почты. По правую руку находилась почтовая служба его величества. По левую – в богатом ассортименте были представлены всякие товары: сладости, бакалея, игрушки, скобяные изделия, канцтовары, поздравительные открытки, шерсть для вязания и детское белье. Пуаро принялся неспешно разглядывать марки, собираясь купить несколько штук. Энергичная женщина средних лет с живыми и проницательными глазами поспешила обслужить его. Это явно мозговой центр деревни Бродхинни – так с одного взгляда определил Эркюль Пуаро. И фамилия у нее была не сказать чтобы не к месту – миссис Толк. – Еще двенадцать пенсов, – прибавила миссис Толк, ловко извлекая марки из большой амбарной книги. – Всего четыре шиллинга и десять пенсов. Еще что-нибудь, сэр? Она вперилась в него ясным, полным готовности помочь взглядом. В проеме задней двери показалась голова девушки, которая жадно вслушивалась в их разговор. Она была не причесана и насморочно шмыгала носом. – Я в ваших краях человек новый, – торжественно провозгласил Пуаро. – Да, сэр, я вижу, – подтвердила миссис Толк. – Вы ведь из Лондона? – Я полагаю, цель моего приезда вам известна не хуже меня самого, – сказал Пуаро, чуть улыбаясь. – Вовсе нет, сэр, я и понятия об этом не имею, – ответила миссис Толк совершенно равнодушно. – Миссис Макгинти, – подсказал Пуаро. Миссис Толк покачала головой: – Прискорбная история. Мы все были потрясены. – Полагаю, вы неплохо ее знали? – Знала, конечно. Как, впрочем, и всех в Бродхинни. Бывало, зайдет ко мне за чем-нибудь и обязательно задержится – немножко поболтать. Да, кошмарная трагедия. И, как я слышала от людей, вопрос об убийце еще не закрыт? – Кое-кто сомневается в виновности Джеймса Бентли. – Что ж, – сказала миссис Толк, – с полицией такое бывает – схватят не того и упекут за решетку. Но, боюсь, в этом случае они не ошиблись. Вообще-то на него и не подумаешь. Застенчивый такой, неловкий, и в голову не придет, что опасный. А там кто их разберет, верно ведь? Пуаро, собравшись с духом, попросил писчей бумаги. – Разумеется, сэр. Подойдите, пожалуйста, на ту сторону. Миссис Толк живо переместилась за левый прилавок. – Вся штука в том, что, кроме мистера Бентли, ее вроде и убивать некому, – заметила она, протягивая руку к верхней полке за бумагой и конвертами. – Случается, забредают к нам всякие бродяги, кто-то из них мог наткнуться на незапертое окно и залезть в дом. Но тогда он бы унес с собой деньги, правильно? Уж если ради них убил человека? Бояться нечего – обычные фунтовые банкноты, не какие-нибудь меченые или со специальными знаками. Вот, сэр, прекрасная голубая бумага и конверты в тон. Пуаро заплатил за покупку. – Миссис Макгинти никогда не говорила, что нервничает из-за кого-то, чего-то опасается? – спросил он. – Мне не говорила. Вообще она была не из нервных. Случалось, оставалась допоздна у мистера Карпентера – это в Холмли, на пригорке. Они часто устраивают приемы, кто-то у них останавливается, и миссис Макгинти иногда ходила к ним по вечерам – помочь с посудой, – а спускаться приходилось в темноте, лично мне такие прогулки не по душе. Уж очень темно. Одной спускаться с горы – страшно. – А ее племянницу – миссис Берч – вы знаете? – Так, «здравствуйте – до свидания». Она с мужем иногда к нам заезжает. – После смерти миссис Макгинти они унаследовали небольшую сумму. Проницательные темные глаза строго посмотрели на него. – Но это вполне естественно, сэр. С собой в могилу всего не заберешь, оно и правильно, что нажитое тобой достается твоей плоти и крови. – О да, о да, я с вами полностью согласен. А миссис Макгинти любила племянницу? – Я бы сказала, даже очень. На свой манер, без особых эмоций. – А мужа племянницы? На ее лице появилась некая неопределенность. – Насколько мне известно, тоже. – Когда вы видели миссис Макгинти в последний раз? Миссис Толк задумалась, уходя мыслями в прошлое. – Сейчас соображу, когда это было, Эдна? – Эдна в дверном проеме беспомощно шмыгнула носом. – В тот день, когда она умерла? Нет, за день до этого или за два? Да, это был понедельник. Точно. Убили ее в среду. Значит, в понедельник. Она пришла сюда, чтобы купить бутылочку чернил. – Ей понадобилась бутылочка чернил? – Наверное, решила написать письмо, – бойко предположила миссис Толк. – Вполне вероятно. И она была такая, как всегда? Ничего необычного вы не заметили? – Н-нет, вроде не заметила. Шмыгающая Эдна прошаркала в комнату и неожиданно включилась в разговор. – А я заметила, – сообщила она. – Она была чем-то довольная… не то что довольная… а как бы возбужденная. – Пожалуй, ты права, – согласилась миссис Толк. – Тогда я на это внимания не обратила. А сейчас, когда ты сказала… Будто кто в нее заряд бодрости влил. – Не помните, о чем она в тот день говорила? – Обычно у меня такие разговоры в голове не держатся. Но тут все-таки человека убили, явилась полиция и все такое, поневоле запомнишь. Джеймса Бентли она не вспоминала – это помню точно. Поначалу речь шла о Карпентерах, потом о миссис Апуорд – у этих людей она работала. – Да, я как раз хотел спросить – в какие дома она ходила работать? Миссис Толк не замешкалась с ответом: – По понедельникам и четвергам она убирала у миссис Саммерхейз в Лонг-Медоуз. Вы ведь как раз там остановились? – Да. – Пуаро вздохнул. – Больше как будто негде? – Прямо в Бродхинни негде. Вам, наверное, в Лонг-Медоуз не очень удобно? Миссис Саммерхейз женщина очень милая, но в домашнем хозяйстве мало чего смыслит. Как почти все дамы, которые подолгу живут за границей. В доме жуткий беспорядок, знай разгребай, со слов миссис Макгинти. Так вот, в понедельник после обеда и в четверт с утра – у миссис Саммерхейз, по вторникам с утра – у доктора Рендела, а после обеда – у миссис Апуорд в Лэбернемс. Среда – у миссис Уэтерби в Хантерс-Клоуз, пятница – у миссис Селкирк, теперь она миссис Карпентер. Миссис Апуорд – дама преклонных лет, живет с сыном. Они держат служанку, но та сама не первой молодости, и миссис Макгинти ходила туда раз в неделю подсобить, навести порядок. У мистера и миссис Уэтерби никто из обслуги подолгу не задерживается – уж очень больна хозяйка. Мистер и миссис Карпентер живут в достатке, у них всегда полный дом гостей. Все жители Бродхинни – очень милые люди. Выслушав это резюме, Пуаро попрощался и вышел на улицу. Он медленно зашагал в гору, к Лонг-Медоуз. Будем надеяться, что консервы из вздувшейся банки и заляпанная кровью фасоль, как и намечалось, съедены на обед, а не оставлены ему на ужин. Впрочем, возможно, сомнительных консервов у миссис Саммерхейз хватает. Да, жизнь в Лонг-Медоуз чревата опасностью. В целом день ничего, кроме разочарования, не принес. Что все-таки удалось выяснить? Что у Джеймса Бентли есть друг. Что врагов ни у него, ни у миссис Макгинти не было. Что миссис Макгинти за два дня до убийства была чем-то возбуждена и купила бутылку чернил… Пуаро остановился как вкопанный… А ведь это факт; пусть крошечный, но все-таки факт! Он без всякой задней мысли спросил, зачем миссис Макгинти могли понадобиться чернила, а миссис Толк на полном серьезе ответила: видимо, чтобы написать письмо… Тут крылось что-то важное, и эту важность он чуть не проморгал по простой причине: для него, как и для большинства людей, писать письма – занятие вполне обыкновенное. Другое дело – миссис Макгинти. За письма она садилась так редко, что пришлось специально идти в магазин покупать чернила. Значит, любительницей писать письма миссис Макгинти не была. Миссис Толк, работница почты, прекрасно это знала, и вот за два дня до смерти миссис Макгинти написала письмо. Кому? Зачем? Возможно, ничего за этим и не стоит. Могла написать племяннице, какой-то уехавшей подруге. Придавать такое значение простой бутылке чернил – нелепость. Но другой ниточки у него не было, придется вытягивать эту. Бутылочка чернил… Глава 8 1 – Письмо? – Бесси Берч покачала головой. – Нет, никакого письма от тетушки я не получала. О чем она стала бы мне писать? Пуаро предположил: – Может, она хотела вас о чем-то известить? – Тетушка была не из тех, кто любит писать. Ей ведь было уже под семьдесят, а в молодости она особого образования не получила. – Но читать и писать умела? – Да, конечно. Но и до чтения не была большая охотница, хотя все-таки уважала и «Ньюс ов зи уорлд», и «Санди компэниэн». А писать – это ей всегда давалось с трудом. Если надо было что-то мне передать: чтобы мы к ней не приезжали или что она не приедет к нам, – она обычно звонила мистеру Бенсону – аптекарю по соседству – и передавала через него. Он в таких делах человек любезный, услужливый. Район один и тот же, так что звонок стоит всего два пенса. В Бродхинни на почте стоит телефонная будка. Пуаро кивнул. Разумеется, два пенса – это меньше, чем два с половиной. В портрете миссис Макгинти, который он для себя уже нарисовал, бережливость и прижимистость выделялись довольно заметно. Да, деньги старушка любила. Мягко, но настойчиво он продолжал: – Но иногда тетя вам все-таки писала? – Ну, открытки на Рождество. – Может быть, в других частях Англии у нее были подруги, которым она писала? – Про это не знаю. Была у нее золовка, но два года назад она умерла, была еще такая миссис Бердлин – но и эту прибрал господь. – Значит, если она кому-то писала, то, скорее всего, в ответ на полученное письмо? Бесси Берч снова засомневалась. – Не представляю, кто мог бы ей написать… Впрочем, – лицо ее озарила догадка, – мы ведь забыли о властях. Пуаро согласился – нынче послания от лиц, которых Бесси огульно окрестила «властями», были скорее правилом, нежели исключением. – И пристают обычно со всякой ерундой, – развивала свою мысль миссис Берч. – То им какие-то бланки заполняй, то отвечай на нелепые вопросы, какие порядочным людям и задавать неприлично. – Значит, миссис Макгинти могла получить какое-то послание от властей, на которое ей пришлось отвечать? – Если бы она что-то такое и получила, она бы привезла это Джо, чтобы он ей помог. Когда приходили такие бумажки, она, бедняжка, всегда страшно волновалась, суетилась и без Джо ничего не решала. – А не помните, среди ее личных вещей какие-нибудь письма были? – Точно не скажу. Кажется, не было. Но вообще-то сначала все там обшарила полиция. Только потом мне позволили запаковать ее вещи и забрать их. – И что с ними стало? – Вон стоит ее комод – добротное красное дерево, – наверху шкаф, кое-какая кухонная утварь, неплохая. Остальное мы продали – негде держать. – Я имел в виду ее личные вещи, – уточнил Пуаро. – Ну, скажем, щетки, гребни, фотографии, всякие безделушки, одежда… – Ах, это. По правде говоря, я все это запаковала в чемодан, он так и стоит наверху. Не знаю, что со всем этим делать. Думала, одежду отнесу под Рождество на распродажу, да забыла. А идти на поклон к старьевщикам душа не лежит – уж больно мерзкая публика. – Простите, а вы не позволите мне ознакомиться с содержимым этого чемодана? – Отчего же, пожалуйста. Хотя едва ли вы там найдете что-то для вас полезное. Ведь полиция его уже переворошила. – Да, знаю. И все же… Миссис Берч, не тратя лишних слов, отвела его в крохотную спальню, в которой, как понял Пуаро, хозяева понемногу портняжничали. Она вытащила из-под кровати чемодан и сказала: – Вот, пожалуйста, а я, извините, побегу, а то, чего доброго, жаркое подгорит. Пуаро с благодарностью ее извинил, услышав, как она протопала вниз по лестнице. Потом пододвинул чемодан поближе и открыл его. Поприветствовать его выкатились нафталиновые шарики. С чувством жалости он вытащил содержимое, красноречиво открывавшее правду об умершей. Длинное черное пальто, изрядно поношенное. Два шерстяных свитера. Жакет и юбка. Чулки. Нижнего белья нет (не исключено, его припрятала для себя Бесси Берч). Две пары туфель, завернутых в газету. Гребень и расческа, далеко не новые, но чистые. Выщербленное зеркало, посеребренное сзади. Фотография новобрачных в кожаной рамочке, если судить по туалетам, примерно тридцатилетней давности, – видимо, миссис Макгинти и ее муж. Две открытки с видами города Маргита. Фарфоровая собачка. Вырезка из газеты – рецепт приготовления джема из овощной мякоти. Еще вырезка – сенсационная статейка о летающих тарелках. И еще одна – о пророчествах матери Шиптон. Библия и томик с молитвами. Никаких дамских сумочек, никаких перчаток. Наверное, все это забрала миссис Берч либо кому-нибудь отдала. Одежда, прикинул Пуаро, наверняка тесновата для крепко сбитой Бесси. Миссис Макгинти была женщиной худосочной, от избытка веса не страдала. Он развернул одну пару обуви. Туфли были вполне приличного качества, почти не изношены. На лапищу Бесси Берч нипочем не налезут. Он уже собрался аккуратно их завернуть, но тут в глаза ему бросились выходные данные газеты. Это была «Санди компэниэн» от девятнадцатого ноября. А двадцать второго ноября миссис Макгинти была убита. Итак, эту газету она купила в последнее в своей жизни воскресенье. Она лежала у нее в комнате, а уже потом Бесси Берч завернула в нее тетушкины манатки. Воскресенье, девятнадцатое ноября. А в понедельник миссис Макгинти отправилась на почту и купила бутылочку чернил… Вдруг она что-то вычитала в воскресной газете? Он развернул другую пару обуви. Эти туфли были завернуты в «Ньюс ов зи уорлд» от того же числа. Он разгладил обе газеты, отнес их к креслу и засел за чтение. И тут же сделал открытие. Какая-то заметка со страницы «Санди компэниэн» была вырезана. Прямоугольник на средней странице. Вырезки, которые он нашел, были по площади явно меньше. Он внимательно проглядел обе газеты, но ничего достойного внимания больше не нашел. Снова завернул в них туфли и тщательно упаковал в чемодан. Потом спустился вниз. Миссис Берч суетилась на кухне. – Ничего, конечно, не нашли? – Увы, ничего. – Будто между прочим, он добавил: – Не попадалась ли вам в тетушкином кошельке или сумочке вырезка из газеты? – Что-то не помню. Может, она там и лежала, да ее забрала полиция. Но полиция ничего не забирала. Это было ясно из записей Спенса. В списке предметов, найденных в сумочке убитой, газетная вырезка не значилась. «Итак, – сказал себе Эркюль Пуаро, – следующий шаг до смешного очевиден. Либо терплю очередное фиаско, либо дело наконец-то сдвигается с мертвой точки». 2 Пуаро сидел в задумчивой позе перед подшивкой пропылившихся газет. Что ж, чутье его не подвело – бутылочка чернил была куплена не случайно. Позабавить читателей романтической клюквой о событиях прошлых лет – это в «Санди компэниэн» любили. Перед Пуаро лежала «Санди компэниэн» от девятнадцатого ноября. Вверху средней страницы стоял следующий заголовок: ЖЕНЩИНЫ – ЖЕРТВЫ ДАВНИХ ТРАГЕДИЙ. ГДЕ ЭТИ ЖЕНЩИНЫ СЕЙЧАС? Под шапкой были напечатаны четыре замутненные фотографии, явно переснятые и сделанные много лет назад. Объекты снимков вовсе не выглядели трагически. Скорее они выглядели смехотворно, ибо почти все были одеты по моде давних лет, а нет ничего более смехотворного, чем вчерашняя мода, хотя лет через тридцать она может снова захватить воображение общества или по крайней мере дать о себе знать. Под каждым снимком стояла подпись. «Ева Кейн, „другая женщина“ в знаменитом деле Крейга». «Джейнис Кортленд, „несчастная жена“, чей муж оказался дьяволом в человечьем обличье». «Маленькая Лили Гэмбол, трагическое порождение нашего перенаселенного мира». «Вера Блейк, ни о чем не подозревавшая жена убийцы». И ниже крупным шрифтом тот же вопрос: ГДЕ ЭТИ ЖЕНЩИНЫ СЕЙЧАС? Пуаро моргнул и, сосредоточившись, углубился в эту своего рода романтическую прозу – жизнеописание вышеупомянутых героинь, замутненных и расплывчатых. Имя Евы Кейн было у него на памяти – нашумевшее дело Крейга он помнил хорошо. Альфред Крейг был секретарем городской корпорации Парминстера, довольно добросовестный и незаметный труженик, приятный в обращении и строго блюдущий условности света. Ему выпало несчастье взять в жены женщину настырную и импульсивную. Миссис Крейг заставила его влезть в долги, постоянно третировала его и дергала, страдала нервными заболеваниями, которые друзья из числа недоброжелателей считали чистой выдумкой. Ева Кейн служила у них в доме гувернанткой. Это была хорошенькая девятнадцатилетняя простушка, довольно беспомощная. Она по уши влюбилась в Крейга, он ответил ей взаимностью. В один прекрасный день соседям стало известно, что врачи порекомендовали миссис Крейг «поехать на лечение за границу». Так сказал им Крейг. Вечером он отвез жену в Лондон на автомобиле – первый этап путешествия – и «отправил» ее на юг Франции. Потом вернулся в Парминстер и время от времени сообщал соседям: здоровье жены, судя по ее письмам, пока не улучшается. Ева Кейн осталась в доме вести хозяйство, и злые языки не заставили себя долго ждать. В конце концов Крейг получил известие о том, что его жена скончалась за границей. Он уехал, вернулся через неделю, рассказал, как прошли похороны. В каком-то смысле Крейг оказался простаком. Он совершил ошибку – назвал место, где умерла жена, более или менее известный курортный городок на Французской Ривьере. Дальше события развивались так: у кого-то в этом городке оказался то ли родственник, то ли друг, и вскоре выяснилось, что женщина с такой фамилией там не умирала и не была похоронена, поползли слухи, и наконец об этом сообщили полиции. Вкратце дело свелось к следующему. Миссис Крейг на Ривьеру не уезжала. Ее тело, разрезанное на аккуратные куски, нашли зарытым в погребе Крейга. Экспертиза останков показала, что жертва была отравлена растительным алкалоидом. Крейга арестовали и предали суду. Еву Кейн поначалу обвинили в соучастии, но потом обвинение сняли, потому что со всей очевидностью открылось: о случившемся она не имела ни малейшего представления. Крейг в конце концов признал свою вину целиком и полностью, был приговорен к смерти и казнен. Ева Кейн, ждавшая тогда ребенка, уехала из Парминстера, а в дальнейшем, если верить «Санди компэниэн», «добрые родственники в Новом Свете согласились приютить ее. Несчастная девушка, по молодости лет уступившая домогательствам хладнокровного убийцы, поменяла фамилию и навсегда покинула эти берега, чтобы начать новую жизнь и заточить в своем сердце, навеки сокрыть от дочери имя отца. „Моя дочь вырастет в счастливом неведении. Я не позволю, чтобы жестокое прошлое бросило тень на ее жизнь. В этом я себе поклялась. Мои трагические воспоминания навсегда останутся при мне“. Бедная, хрупкая, доверчивая Ева Кейн. Познать на заре молодости, сколь низменны, сколь коварны бывают мужчины. Где-то она теперь? Может, обитает где-то на Среднем Западе женщина на склоне лет, милая и спокойная, уважаемая соседями, женщина с грустными глазами… А к ней вместе с детишками, веселая и жизнерадостная, приезжает „повидать мамочку“ женщина много моложе и рассказывает ей о своих каждодневных заботах и хлопотах – и не подозревает она, какие страдания выпали на долю ее матери?» – О-ля-ля! – только и вымолвил Эркюль Пуаро. И перешел к жертве следующей трагедии. Джейнис Кортленд, «несчастная жена», с выбором мужа явно опростоволосилась. Восемь лет она терпела его странные выходки… Что это за «странные выходки»? Любопытно. Восемь лет мучений, так категорически утверждает «Санди компэниэн». В конце концов Джейнис завела себе друга. Этот молодой человек, со слегка идеалистическими представлениями о бренном мире, эдакий небожитель, стал случайным свидетелем сцены между мужем и женой и пришел в неописуемый ужас. Он накинулся на мужа с такой яростью, что последний проломил себе череп, ударившись об острый край мраморной каминной облицовки. Суд присяжных решил, что обстоятельства, побудившие молодого человека к действию, были чрезвычайными, что у этого идеалиста не было намерения убивать, и приговорил его к пяти годам за неумышленное убийство. Страдающая Джейнис, приведенная в ужас «популярностью», которую она приобрела в ходе этого дела, уехала за границу, чтобы «обо всем забыть». «Но удалось ли ей забыть? – вопрошала „Санди компэниэн“. – Надеемся, что да. Наверное, живет где-то в подлунном мире счастливая жена и мать, и те страшные годы безмолвных страданий кажутся ей всего лишь кошмарным сном…» – Ясно, ясно, – пробурчал себе под нос Эркюль Пуаро и перешел к Лили Гэмбол, «трагическому порождению нашего перенаселенного мира». Семья Лили Гэмбол, как выяснилось, жила в такой чудовищной тесноте, что девочку решили отдать. Заботы о ней взяла на себя ее тетка. Однажды Лили захотела пойти в кино, а тетка ей не разрешила. Тогда Лили Гэмбол схватила со стола подвернувшийся под руку секач и кинулась с ним на свою обидчицу. Та хоть и была женщина властная, но при этом маленькая и хрупкая. От удара она скончалась. Для своих двенадцати лет Лили была вполне развитой и крепкой девочкой. Исправительная школа для малолетних преступников распахнула свои двери, и Лили скрылась с горизонта. «Сейчас она – женщина во цвете лет, имеющая право занять свое место в цивилизованном мире. Все годы, проведенные в заключении и под надзором, она вела себя образцово. Не значит ли это, что винить в происшедшей трагедии надо не ребенка, а систему? Невежество, нужда, трущобы – вот что окружало маленькую Лили, и она стала жертвой среды, в которой выросла. Трагедия произошла. Лили искупила свою вину перед обществом, и мы надеемся, что она живет где-нибудь спокойно и счастливо, добропорядочной гражданкой, хорошей женой и матерью. Бедная маленькая Лили Гэмбол». Пуаро покачал головой. Двенадцатилетняя девочка набрасывается на тетку с секачом и наносит ей смертельный удар – нет, милой такую девочку не назовешь. В данном случае его симпатии на стороне тетки. Он занялся Верой Блейк. Вера Блейк со всей очевидностью была из числа женщин, о которых говорят: все у нее не слава богу. Сначала она завела себе кавалера, а тот оказался гангстером, которого разыскивала полиция за убийство охранника в банке. Потом она вышла замуж за респектабельного коммерсанта, а он возьми и окажись скупщиком краденого. И двое ее детей, когда подросли, не остались без внимания полиции. Они ходили с мамочкой по магазинам и воровали вещички. Но вот и на ее улице наступил праздник – появился «хороший человек». Он предложил страдалице Вере перебраться в один из доминионов, вместе с детьми уехать из этой свихнувшейся страны. «Впереди ее ждала новая жизнь. Судьба столько раз была немилостива к Вере, но наконец ее беды закончились». Это еще неизвестно, скептически подумал Пуаро. Вполне возможно, она вышла замуж за мошенника, который орудует на океанских лайнерах! Он откинулся назад и пристально вгляделся в четыре фотографии. Ева Кейн, взъерошенные кудри спадают на уши, огромная шляпа, букет роз доходит до самого уха, будто она держит телефонную трубку. На Джейнис Кортленд шляпа-колпак, нахлобученная на уши, талия подхвачена поясом. Лили Гэмбол – внешностью бог не наградил, похоже, больные аденоиды; рот приоткрыт, дышит тяжело, очки с сильными стеклами. Вера Блейк одета в черно-белые тона, эта трагедийность затмевает все остальное. Миссис Макгинти зачем-то понадобилось вырезать эту статью со всеми фотографиями. Зачем? Просто сохранить, потому что ее заинтересовали описанные в ней истории? Едва ли. За свои шестьдесят с лишним лет она не обзавелась привычкой хранить что ни попадя. Пуаро знал это наверняка – видел перечень ее вещей, составленный в полиции. Она вырезала эту статью в воскресенье, а в понедельник купила бутылочку чернил, из чего подразумевалось, что она, никогда не писавшая писем, вдруг собралась написать письмо. Будь письмо деловым, она, скорее всего, обратилась бы за помощью к Джо Берчу. Значит, речь шла не о делах. Тогда о чем же? Пуаро еще раз вгляделся в фотографии. Где, задавалась вопросом «Санди компэниэн», эти женщины сейчас? Вполне возможно, подумал Пуаро, в ноябре одна из них была в Бродхинни. 3 Поговорить с мисс Памелой Хорсфолл с глазу на глаз Пуаро удалось только на следующий день. Мисс Хорсфолл заранее извинилась – не могу уделить вам много времени, очень тороплюсь в Шеффилд. Мисс Хорсфолл была высокой, мужеподобной, пьющей и курящей женщиной, и казалось совершенно невероятным, что именно из-под ее пера вышли слащаво-сентиментальные строки, опубликованные в «Санди компэниэн». Тем не менее это было так. – Только покороче, покороче, – нетерпеливо бросила она Эркюлю Пуаро. – Времени совсем в обрез. – Я насчет вашей статьи в «Санди компэниэн». В ноябре. Из серии о женщинах с трагической судьбой. – Ах, вон вы про что. Серия-то, между прочим, барахло, а? Пуаро не стал высказываться на эту тему. Он продолжал: – Конкретно меня интересует статья от девятнадцатого ноября, о женщинах, в жизни каждой из которых произошло преступление. Там речь идет о Еве Кейн, Вере Блейк, Джейнис Кортленд и Лили Гэмбол. Мисс Хорсфолл ухмыльнулась. – «Где эти женщины сейчас?» Как же, как же. – После таких статей к вам, наверное, приходят письма? – Еще как приходят. Иногда думаешь: у людей других дел нет, вот они и строчат. Кто-то «своими глазами видел, как убийца Крейг шел по улице». Кто-то хочет поведать мне «историю своей жизни, такую трагическую, что и представить невозможно». – После этой статьи вам не приходило письмо от некой миссис Макгинти из Бродхинни? – Дорогой вы мой, разве все в голове удержишь? Я получаю горы писем. Поди-ка запомни всех по фамилиям. – Эту могли бы и запомнить, – заметил Пуаро, – потому что через несколько дней миссис Макгинти убили. – Ну, это уже интереснее. – Мисс Хорсфолл сразу забыла, что она торопится в Шеффилд, и уселась верхом на стул. – Макгинти… Макгинти… Да, эту фамилию я помню. Жилец чем-то шмякнул ее по голове. Как материал для статьи преступление не особо захватывающее. Сексуальной подоплеки никакой. Значит, она мне писала? – Я предполагаю, что она писала в «Санди компэниэн». – Это одно и то же. Передать должны были мне. Значит, убийство… и ее имя в газетах… конечно, я должна помнить… – Она задумалась. – Было письмо, только не из Бродхинни. Из Бродвея. – Вы вспомнили? – Ну, не на все сто… Но фамилия… Смешная, из детской игры, да? Макгинти! Да – жуткий почерк и полная безграмотность. Если бы я знала… но оно было из Бродвея. Пуаро сказал: – Вы же говорите, почерк был неразборчивый. Бродвей и Бродхинни – очень похоже. – Возможно. У этих деревушек названия – одно чуднее другого, откуда мне их знать? Макгинти – да. Вспомнила, и совершенно четко. Наверное, фамилия застряла в памяти из-за убийства. – А что было в письме, не вспомните? – Что-то насчет фотографии. Она знала, у кого хранится напечатанная в газете фотография, и если она назовет владельца, заплатим ли мы за это и сколько? – Вы ответили ей? – Дорогой вы мой, у нас и без этих сведений головы пухнут. Мы посылаем стандартный ответ. Вежливо благодарим и ставим на этом точку. Но ответ мы послали в Бродвей, так что она вряд ли его получила. «Она знала, у кого хранится фотография…» Пуаро вспомнились услышанные на днях слова. Морин Саммерхейз походя бросила: «Конечно, она любила совать нос в чужие дела». Миссис Макгинти совала нос в чужие дела. Честный человек, но полюбопытничать любила. А люди чего только не хранят – целые ящики завалены дурацкими, бессмысленными бумажками из прошлого. У одних на то сентиментальные причины, другие в свое время их не выкинули, а потом вообще о них забыли. Миссис Макгинти попалась на глаза старая фотография, а потом она наткнулась на нее в «Санди компэниэн». И призадумалась – а вдруг на этом можно заработать? Пуаро проворно поднялся на ноги. – Спасибо, мисс Хорсфолл. Ради бога, извините, но сведения по делам, которые вы привели в статье, – они точны? Я, например, заметил, что год, когда судили Крейга, указан неверно – в действительности все случилось годом позже. Мужа Джейнис Кортленд, если не ошибаюсь, звали Херберт, а не Хуберт. А тетка Лили Гэмбол жила не в Беркшире, а в Бакингемшире. Мисс Хорсфолл взмахнула сигаретой. – Дорогой вы мой, кому нужна такая точность? Все это – романтическая дребедень от начала до конца. Я просто подсобрала факты и сделала из них сентиментальный отвар. – У меня даже сложилось впечатление, что и характеры ваших героинь показаны не совсем правильно. Памела издала звук сродни лошадиному ржанию. – Ясно, что нет. А вы как думали? Не сомневаюсь, что Ева Кейн была отъявленной стервой, а не какой-то невинной овечкой. Что до этой дамочки Кортленд, с чего бы она стала тихо страдать целых восемь лет в обществе садиста и извращенца? Да с того, что он купался в деньгах, а у ее романтического любовника был кукиш с маслом. – А девочка с трагическим детством, Лили Гэмбол? – Не хотела бы я попасться под руку этой «лилии» с секачом. Пуаро принялся загибать пальцы. – «Они уехали из страны… отправились в Новый Свет… за границу… в один из доминионов… решили начать новую жизнь». А нет ли сведений, что кто-то из них впоследствии все-таки вернулся в Англию? – Увы. – Мисс Хорсфолл пожала плечами. – А теперь извините, но мне пора бежать. Вечером того же дня Пуаро позвонил Спенсу. – А я как раз о вас думал, Пуаро. До чего-нибудь докопались? Есть хоть какая-то зацепка? – Я навел справки, – сухо ответил Пуаро. – И? – Вот к какому выводу я пришел: все жители Бродхинни – исключительно милые люди. – Как это понимать, месье Пуаро? – Подумайте, друг мой, подумайте. «Исключительно милые люди». Никому и в голову не пришло заподозрить в убийстве кого-то из них. Глава 9 1 – Все исключительно милые люди, – пробормотал Пуаро себе под нос, сворачивая в ворота дома под названием Кроссуэйз, неподалеку от станции. Медная табличка на дверях гласила, что здесь живет доктор Рендел. Доктор Рендел оказался крупным мужчиной лет сорока, веселого нрава. Своего гостя он приветствовал с подчеркнутой любезностью. – Нашей скромной деревушке оказана большая честь, – сказал он. – Нас почтил вниманием великий Эркюль Пуаро. – Будет вам, – отмахнулся Пуаро. Он был доволен. – Значит, вы обо мне слышали? – Разумеется. Кто же о вас не слышал? Пуаро не стал отвечать на этот вопрос – самоуважение надо беречь. И лишь вежливо заметил: – Мне повезло, что я застал вас дома. Пуаро лукавил. Он знал, что явился не вовремя. Но доктор Рендел был великодушен: – Да. Можно сказать, поймали меня за хвост. У меня через четверть часа прием. Чем могу быть полезен? Сгораю от желания узнать, что привело вас в нашу деревеньку? Решили отдохнуть от праведных трудов? Или в нашей тихой заводи свершилось преступление? – Свершилось, но не сейчас, а в недавнем прошлом. – В недавнем прошлом? Что-то не припомню… – Миссис Макгинти. – Ах да. Разумеется. Как это я забыл? Но неужели вы приехали из-за этого? Ведь столько времени прошло. – Строго между нами, за помощью ко мне обратилась защита. Им нужны свежие факты, чтобы на их основании обжаловать решение суда. – Но откуда возьмутся свежие факты? – удивился доктор Рендел. – Этого, увы, я вам сказать не волен… – Да-да, понимаю… простите, ради бога. – Но я наткнулся на нечто, я бы сказал, весьма любопытное, нечто… не знаю, как лучше выразиться… наводящее на размышления. А к вам, доктор Рендел, я пришел, потому что миссис Макгинти какое-то время у вас работала – ведь так? – О да, да, она была… Не хотите ли выпить? Шерри? Виски? Лучше шерри? На мой вкус тоже. – Он принес два стакана, сел рядом с Пуаро и продолжал: – Она приходила к нам раз в неделю, сделать дополнительную уборку. У меня очень хорошая домработница, просто отличная, но драить медные ручки… скрести пол на кухне… миссис Скотт и на колени встать не может. Миссис Макгинти – работница отличная. – Как вы считаете, она – человек правдивый? – Правдивый? Ну, это вопрос не из простых. Я даже не знаю, что вам сказать, не было возможности проверить… Насколько я ее знаю, вполне правдивый. – Значит, если она что-то заявила, это, скорее всего, правда? Лицо доктора Рендела выразило легкую озабоченность. – Ну, этого я утверждать не могу. Я о ней почти ничего не знаю. Хотите, спрошу миссис Скотт. Ей в данном случае виднее. – Нет, нет. Обойдемся без этого. – Вы меня прямо интригуете, – добродушно признался доктор Рендел. – Что же она такого заявила? Оболгала кого-нибудь? В смысле оклеветала? Пуаро лишь покачал головой. Он сказал: – Видите ли, пока все это никак не подлежит разглашению. В моем расследовании я делаю только первые шаги. Доктор Рендел не без сухости заметил: – Наверное, вам надо поспешать. – Вы правы. Времени у меня в обрез. – Не скрою, вы меня удивляете… Мы здесь все были уверены, что это убийство – дело рук Бентли. Ни у кого и сомнений не было. – Самое заурядное убийство в корыстных целях, ничем не примечательное. Так бы вы сказали? – Да… да, вполне справедливое резюме. – А Джеймса Бентли вы знали? – Пару раз он приходил ко мне за врачебной консультацией. Очень тревожился о своем здоровье. Наверное, всю жизнь мамочка с ложечки кормила. Такое бывает часто. И у нас здесь, кстати, есть такое семейство. – Неужели? – Да. Миссис Апуорд. Лора Апуорд. На своем сыночке прямо помешана. От своей юбки не отпускает. Он-то парень умный – между нами говоря, не такой умный, каким себя считает, но явно не без способностей. Ведь Робин – подающий надежды драматург. – Они здесь давно живут? – Три или четыре года. Вообще Бродхинни разрослось более или менее недавно. Поначалу была лишь группка коттеджей вокруг Лонг-Медоуз. Вы, насколько я знаю, остановились именно там? – Там, – подтвердил Пуаро без излишнего восторга. Доктор Рендел озадаченно хмыкнул. – Тоже мне, дом для приезжих, – буркнул он. – Что она смыслит в гостиничном деле, эта молодая женщина? Ровным счетом ничего. Всю свою замужнюю жизнь провела в Индии, где не знала, куда деваться от слуг. Готов спорить, вам там неудобно. Никто у нее долго не задерживается. Что до старины Саммерхейза, бедняга носится с идеей выращивать фрукты и овощи на продажу, но это пустой номер. Он человек свойский, но у него нет коммерческой жилки, а в наши дни без коммерческой жилки на плаву не продержаться. Думаете, я лечу больных? Ошибаетесь. Я большой мастер выписывать рецепты и выдавать справки. Но Саммерхейзы мне нравятся. Она – существо очаровательное, а Саммерхейз, хоть и может вспылить и частенько бывает мрачен, все равно свой в доску, старая гвардия. Малый что надо. Жаль, что вы не знали старого полковника Саммерхейза, вот уж у кого был необузданный нрав, сущий дьявол был. – Он был отцом майора Саммерхейза? – Да. Наследство им старик оставил более чем скромное, и, разумеется, после его смерти пришлось платить всевозможным кредиторам, так что деньги у них совсем вывелись, но поди ж ты, прикипели к старым стенам, продавать дом не хотят. И не знаешь, то ли восхищаться ими, то ли говорить «дураки». Он посмотрел на часы. – Не смею вас задерживать, – понял намек Пуаро. – Еще несколько минут есть. К тому же я хотел бы представить вас жене. Не понимаю, куда она подевалась. Ваш приезд ее страшно заинтересовал. Мы оба помешаны на преступлениях. Много об этом читаем. – Что именно: криминология, детективы или воскресные газеты? – Все подряд. – Снисходите ли вы до «Санди компэниэн»? Рендел засмеялся. – Какое же воскресенье без такого чтива? – Месяцев пять назад эта газета печатала довольно занятные статьи. К примеру, насчет женщин, в чью жизнь вошла трагедия – они оказались втянуты в убийство. – Да, я эту статью помню. Наполовину – чистая брехня. – Вы так считаете? – Ну, о деле Крейга мне известно только из газет, а вот о Джейнис Кортленд могу сказать, что невинной овечкой она не была. Распутная бабенка. Я это знаю, потому что ее мужа лечил мой дядя. Кортленд, разумеется, был не подарок, но и женушка его ненамного лучше. Она окрутила этого сопляка и науськала – убей. Дальше он отправляется в тюрьму за неумышленное убийство, а она остается богатой вдовушкой и вскоре выскакивает за другого. – В «Санди компэниэн» об этом ничего нет. А за кого она вышла, не помните? Рендел покачал головой: – Фамилию его я не знаю, но от кого-то слышал, что пристроилась она неплохо. – После этой статьи у читателя возникает вопрос: а где эти четыре женщины сейчас? – задумчиво произнес Пуаро. – Вы правы. Может, на прошлой неделе кто-то из них был вместе с тобой на коктейле. Спорить готов, о своем прошлом они не очень распространяются. А уж по этим фотографиям их нипочем не узнать. Клянусь богом, они там все на одно лицо. Пробили часы, и Пуаро поднялся. – Не буду злоупотреблять вашим вниманием. Вы были очень любезны. – Жаль, ничем вам не помог. Да и что занятой человек может знать о приходящей прислуге? Но подождите минутку, я обязательно должен представить вас жене. Если вы вот так уйдете, она мне этого не простит. Опередив Пуаро, он вышел в холл и громко позвал: – Шила! Шила! – Сверху донесся негромкий голос. – Иди сюда. У меня для тебя сюрприз. По ступеням легко сбежала худенькая белокожая блондинка. – Шила, это месье Эркюль Пуаро. Каков сюрприз, а? – Ах! – Казалось, миссис Рендел лишилась дара речи. Ее очень тусклые голубые глаза в испуге вытаращились на Пуаро. – Мадам, – засвидетельствовал свое почтение Пуаро и склонился к ее руке как можно более по-иностранному. – Мы слышали, что вы здесь, – оправилась от шока Шила Рендел. – Но и подумать не могли… – Она оборвала фразу на полуслове и искательно глянула на мужа. Понятно, подумал Пуаро, он для нее царь и бог. Произнеся несколько напыщенных фраз, Пуаро распрощался с хозяевами. Впечатление осталось такое: доктор Рендел весел и радушен, а миссис Рендел – бессловесна и испуганна. И к этой чете по вторникам с утра приходила миссис Макгинти. Ладно, на первый раз с них достаточно. 2 Хантерс-Клоуз оказался массивным сооружением в викторианском стиле, к нему вела длинная неухоженная подъездная дорожка, заросшая сорной травой. В свое время этот дом не считался большим, но для нынешних обитателей он был явно велик – поддерживать порядок тут было некому. Дверь Пуаро открыла женщина, показавшаяся ему иностранкой. Он спросил, можно ли видеть миссис Уэтерби. Она внимательно посмотрела на него, потом сказала: – Не знаю. Заходите, вас прошу. Может, вам надо мисс Хендерсон? Она оставила его в холле. Если пользоваться терминологией агентов по продаже недвижимости, холл был «полностью обставлен» антиквариатом со всего света. Особой чистотой он не блистал, там и сям виднелись следы пыли. Наконец девушка-иностранка вернулась. Она сказала: – Заходите, вас прошу, – и провела его в стылую комнатку с большим столом. На каминной доске стоял большой и довольно зловещий медный кофейник с огромным искривленным носиком, прямо тебе ястребиный клюв. За спиной Пуаро открылась дверь, и в комнату вошла девушка. – Моя мама лежит, – сказала она. – Чем могу быть полезна? – Вы мисс Уэтерби? – Хендерсон. Мистер Уэтерби – мой отчим. Ей было лет тридцать, неприметная с виду, крупная и неуклюжая. Глаза внимательные, чуть встревоженные. – Я желал бы услышать от вас о миссис Макгинти, которая здесь работала. Она уставилась на него. – Миссис Макгинти? Но она умерла. – Знаю, – мягко заверил ее Пуаро. – И тем не менее хотел бы, чтобы вы о ней рассказали. – Ах, так. По поводу страховки? – Нет, дело не в страховке. Я ищу свежие факты. – Свежие факты. Насчет… ее смерти? – Меня наняли адвокаты Джеймса Бентли, – объяснил Пуаро, – чтобы я провел дополнительное расследование. Не сводя с него глаз, она спросила: – А разве ее убил не он? – Суд присяжных решил, что он. Но присяжные тоже люди, иногда ошибаются и они. – Тогда, выходит, ее убил кто-то другой? – Вполне возможно. – Кто же? – резко спросила она. – Вот в чем вопрос, – негромко заметил Пуаро. – Ничего не понимаю. – Нет? Но кое-что рассказать о миссис Макгинти вы можете? С неохотой она согласилась: – Могу, наверное… Что вы хотите знать? – Для начала… что вы о ней думаете? – Как «что»? Да ничего особенного. Женщина как женщина. – Разговорчивая или молчаливая? Любопытная или сдержанная? Общительная или угрюмая? Симпатичная женщина… или не очень? Мисс Хендерсон задумалась. – Работала она хорошо… Только поговорить очень любила. Иногда такое загибала… Вообще-то она мне… не очень нравилась. Открылась дверь, и иностранная служанка сказала: – Мисс Дейдри, ваша мама говорит: приведите, вас прошу. – Мама хочет, чтобы я привела к ней этого джентльмена? – Да, пожалуйста, спасибо. Дейдри Хендерсон с сомнением взглянула на Пуаро: – Вы подниметесь к маме? – Разумеется. Дейдри провела его через холл, потом вверх по лестнице. Вдруг она сказала невпопад: – От этих иностранцев иногда так устаешь. Поскольку она явно имела в виду их домработницу, а не нежданного гостя, Пуаро не принял ее слова близко к сердцу. Что от нее ждать, от этой Дейдри Хендерсон? Неотесанная простолюдинка. Комната наверху была уставлена всевозможными безделушками. Так выглядит комната женщины, много поколесившей по белу свету и полной решимости из каждой точки земного шара привезти сувенир. Почти все сувениры были сделаны специально в расчете на туристов. Комната была явно перегружена диванами и стульями, воздуха не хватало, зато штор было в избытке – и посреди всего этого возлежала миссис Уэтерби. Бедная маленькая миссис Уэтерби! На фоне этой большой комнаты вид ее даже вызывал жалость. Таково было первое впечатление. Видимо, ей нравился этот образ, хотя она совсем не была такой маленькой. Типаж под названием «ах я бедняжка» может легко достичь задуманной цели, даже если в действительности он – вполне средних размеров. Хозяйка удобно полулежала на диване, а вокруг нее расположились книги, вязанье, стакан апельсинового сока и коробка шоколада. Она бодро заговорила: – Простите великодушно, что принимаю вас лежа, но доктор велит мне отдыхать каждый день, а если ослушаюсь, мне все потом за это выговаривают. Пуаро взял ее протянутую руку и склонился над ней, бормоча надлежащие слова в знак почтения. Из-за его спины раздался неумолимый голос Дейдри: – Он хочет узнать насчет миссис Макгинти. Хрупкая ручка, безвольно лежавшая в его руке, внезапно напряглась… прямо коготь птицы. Да, это уже не хрупкий дрезденский фарфор – это когтистая лапа стервятника… Негромко засмеявшись, миссис Уэтерби сказала: – Что за чепуховину ты говоришь, милая Дейдри? Кто такая миссис Макгинти? – Мамочка, ты все прекрасно помнишь. Она приходила к нам убирать. Та, которую убили. Миссис Уэтерби закрыла глаза и поежилась: – Не напоминай мне об этом, милая. Как все это ужасно. Я потом неделю в себя прийти не могла. Несчастная старушка, но надо же додуматься – держать деньги под половицей. Положила бы в банк. Разумеется, я все это помню – просто забыла ее фамилию. Дейдри бесстрастно напомнила: – Он хочет расспросить тебя о ней. – Ради бога, садитесь, месье Пуаро. Я прямо умираю от любопытства. Мне недавно позвонила миссис Рендел и сказала, что в наши края приехал выдающийся сыщик, и описала вас. А потом, когда эта идиотка Фрида описала пришедшего к нам мужчину, я сразу поняла, что это вы, и велела ей пригласить вас наверх. А теперь рассказывайте, что вас к нам привело? – Ваша дочь права – я хочу расспросить вас о миссис Макгинти. Она у вас работала. Насколько я знаю, приходила к вам по средам. Как раз в среду она и умерла. Значит, в день смерти она была у вас? – Наверное. Да, думаю, что была. Но точно не припомню. Уж сколько воды утекло. – Да. Прошло несколько месяцев. Она в тот день ничего не говорила – я имею в виду, ничего необычного? – Люди этой категории горазды на болтовню, – сказала миссис Уэтерби с презрением. – Я обычно слушаю их вполуха. Да и не могла же она мне сказать, что вечером ее собираются ограбить и убить, правда? – Существуют причинно-следственные связи, – заявил Пуаро. Миссис Уэтерби наморщила лоб: – Я не вполне вас понимаю. – Мне и самому не все ясно… пока. Ведь пробиваться к свету приходится через тьму… Миссис Уэтерби, а воскресные газеты вы читаете? Ее голубые глаза широко распахнулись. – О да, конечно. Мы получаем «Обсервер» и «Санди таймс». А почему вы спросили? – Да так, из любопытства. Миссис Макгинти выписывала «Санди компэниэн» и «Ньюс ов зи уорлд». Он смолк, но комментариев не последовало. Миссис Уэтерби вздохнула и прикрыла глаза. Потом сказала: – Да, печальная история. Этот ее кошмарный жилец. Мне кажется, он был слегка не в своем уме. И ведь вроде бы человек образованный. Но это еще хуже, правда? – Вы так считаете? – Ну да… считаю. Такое зверское убийство. Секачом по голове. Бр-р! – Орудие убийства полиция не нашла, – счел нужным напомнить Пуаро. – Надо полагать, выкинул в пруд или еще куда. – Они все пруды обшарили, – сообщила Дейдри. – Я сама видела. – Дорогая, – взмолилась ее мать. – Не нагоняй на меня тоску. Ты же знаешь, я терпеть не могу подобных разговоров. У меня от них голова раскалывается. Тут Дейдри накинулась на Пуаро. – Хватит вам про это, – зашипела она. – Ей такие разговоры во вред. Она жутко чувствительная. Даже детективы читать не может. – Приношу извинения, – сказал Пуаро. Он поднялся. – У меня есть лишь одно оправдание. Через три недели человека должны повесить. И если он невиновен… Миссис Уэтерби приподнялась на локте. В голосе возникли визгливые нотки. – Как это невиновен? – вскричала она. – Еще как виновен! Пуаро покачал головой: – Я в этом не уверен. Он быстро вышел из комнаты и уже спускался, когда на лестнице появилась Дейдри. В холле она его догнала. – Что вы хотели этим сказать? – спросила она. – То, что сказал, мадемуазель. – Да, но… – Она смолкла. Пуаро промолчал. Дейдри Хендерсон медленно проговорила: – Вы расстроили мою маму. Она терпеть не может всякое такое… грабежи, убийства… насилие. – Наверное, она была сильно потрясена, когда узнала, что убили женщину, которая приходила в ее дом. – Ну да… да, так и было. – Она была совсем разбита… да? – Она ничего не желала про это слышать… Мы… я… мы стараемся уберечь ее от всякого такого. От всяких зверств. – А как же война? – По счастью, на нас здесь не упало ни одной бомбы. – А вы, мадемуазель, во время войны чем занимались? – О-о, работала в добровольческом медицинском отряде в Килчестере. И немного крутила баранку – в женской добровольной службе. Далеко уезжать от дома не могла. Кто же с мамой останется? Она и так сердится, что меня долго не бывает дома. В общем, куча проблем. Потом нужна была прислуга – мама, естественно, никогда домашним хозяйством не занималась, здоровье не позволяет. А прислугу днем с огнем не найти. И тут появилась миссис Макгинти, мы о таком благе и мечтать не могли. Вот она и стала к нам ходить. Работала на совесть, тут ничего не скажешь. Хотя теперь все не так, как в прежние времена. Причем везде. – И вас это очень не устраивает, мадемуазель? – Меня? Мне что. – Она даже удивилась. – Вот маме трудно. Она часто живет в прошлом. – Да, это свойственно многим, – согласился Пуаро. Перед его мысленным взором возникла комната, из которой он недавно вышел. Вспомнился наполовину выдвинутый ящик комода. Чего в этом ящике только не было – подушечка для иголок, сломанный веер, серебряный кофейник, какие-то старые журналы. Ящик был так забит, что не закрывался. Пуаро сказал негромко: – И эти люди хранят все, что напоминает им о прошлом: программу танцев, веер, фотографии друзей молодости, даже ресторанные меню и театральные программки, потому что, глядя на всю эту мелочь, им удается оживить воспоминания. – Наверное, вы правы, – согласилась Дейдри. – Только я этого не понимаю. Сама ничего не храню. – Вы смотрите не назад, а вперед? Дейдри медленно ответила: – По-моему, я никуда не смотрю… Живу сегодняшним днем, разве этого мало? Открылась входная дверь, и в холл вошел высокий и худощавый пожилой мужчина. Увидев Пуаро, он замер на месте. Потом, вопросительно подняв брови, взглянул на Дейдри. – Это мой отчим, – представила Дейдри. – А это… извините, не знаю вашей фамилии… – Я – Эркюль Пуаро, – объявил Пуаро, как всегда, чуть смущенно, будто признавался в принадлежности к королевскому роду. Но на мистера Уэтерби это признание никак не подействовало. – Угу, – сказал он и отвернулся, чтобы повесить пальто. Дейдри продолжила: – Он пришел, чтобы расспросить про миссис Макгинти. Мистер Уэтерби застыл на мгновение, потом снова занялся своим пальто, аккуратно прилаживая его на вешалке. – Это просто поразительно, – изрек он. – Женщина ушла из жизни несколько месяцев назад. Да, она тут работала, но у нас нет никаких сведений о ней или ее семье. А были бы, мы бы давно все рассказали полиции. Тон его означал: вопрос исчерпан. Он взглянул на часы. – Обедать, я полагаю, будем через четверть часа. – Боюсь, обед сегодня немного задержится. Мистер Уэтерби снова вопросительно поднял брови. – Вот как? Можно узнать – почему? – Фрида сегодня замешкалась. – Моя дорогая Дейдри, неудобно об этом напоминать, но ведение хозяйства в доме лежит на тебе. Буду признателен, если в следующий раз ты проявишь большую пунктуальность. Открыв входную дверь, Пуаро вышел на улицу. Потом оглянулся через плечо. Мистер Уэтерби смотрел на падчерицу с холодной неприязнью. В ее же взгляде, направленном на отчима, читалось нечто очень похожее на ненависть. Глава 10 Перед третьим визитом Пуаро решил слегка перекусить. Ему был подан недотушенный воловий хвост, водянистая картошка и еще блюдо, которое Морин с присущим ей оптимизмом пыталась выдать за блины. Но на блины это было похоже весьма отдаленно. Пуаро неторопливо поднимался в гору. Сейчас справа появится Лэбернемс – два коттеджа, сбитые в один и перекроенные на современный манер. Здесь жила миссис Апуорд и подающий надежды молодой драматург Робин Апуорд. Пуаро чуть помедлил у ворот, провел рукой по усам. В эту минуту из-за поворота сверху небыстро выкатилась машина, оттуда вылетел огрызок яблока и угодил Пуаро прямо в щеку. Вздрогнув от неожиданности, Пуаро издал протестующий вопль. Машина остановилась, и в окошко высунулась голова. – Извините. Я в вас попала? Пуаро вознамерился ответить должным образом, но… минуточку… В окне машины он увидел весьма благородное лицо, густые брови, неухоженные седые локоны – и в памяти вспыхнуло воспоминание. Свою роль сыграл и огрызок яблока. – Боже мой! – воскликнул он. – Это же миссис Оливер! Действительно, это была она – знаменитая писательница, автор детективных романов. Воскликнув: «Господи, да это же месье Пуаро!» – романистка предприняла попытку выбраться из машины. Машина была маленькая, а миссис Оливер – женщина большая. Пуаро поспешил ей на помощь. Бормоча какие-то объяснения – «ноги затекли после долгой дороги», – миссис Оливер все-таки выбралась из машины, и этот процесс чем-то напоминал извержение вулкана. На дорогу также вывалилось множество яблок, веселой стайкой они побежали вниз под горку. – Пакет лопнул, – объяснила миссис Оливер. Со своего выступающего бюста она смахнула остатки наполовину съеденного яблока, потом встряхнулась, как это делают большие ньюфаундленды. Последнее яблоко, укрывшееся в одной из многочисленных полостей и выемок ее могучей фигуры, присоединилось к своим братьям и сестрам. – Жаль, что пакет лопнул, – сказала миссис Оливер. – Яблоки я купила у Кокса. Впрочем, надеюсь, яблок на мою долю хватит и здесь, в провинции. Или не хватит? Может, весь свой урожай они продают на сторону? В наши дни столько всего странного, просто диву даешься. Ну, месье Пуаро, как вы? Вы ведь живете не здесь, правда? Конечно, правда. Значит, вас привело сюда убийство. Надеюсь, жертвой стала не моя хозяйка. – А кто ваша хозяйка? – Она оттуда. – Миссис Оливер показала головой. – Если тот дом и есть Лэбернемс, на полдороге с холма, налево сразу после церкви, так мне сказали. Да, это он. Что она за особа? – А вы не знакомы? – Нет, я сюда, можно сказать, по делу. По моей книге делают пьесу, автор – Робин Апуорд. Предстоит обсудить детали, пройтись по тексту и все такое. – Мадам, примите мои поздравления. – Поздравлять особенно не с чем, – возразила миссис Оливер. – Пока все сплошь одни мучения. Не знаю, зачем дала себя в это втянуть. Я на своих романах зарабатываю достаточно – большую часть, само собой, забирают кровопийцы, стоит мне заработать еще больше, они снова тут как тут, так что перенапрягаться особого смысла нет. Но вы не представляете, какая это мука – кто-то берет твоих героев и заставляет их говорить то, чего они никогда бы не сказали, делать то, чего они никогда бы не сделали. А начинаешь возражать, в ответ одно: «У театра свои законы». Ничего другого этот Робин Апуорд и слышать не желает. Все говорят, что он очень башковитый. Если он такой башковитый, пусть напишет собственную пьесу и оставит моего бедного финна в покое. Ведь он теперь даже не финн. Этот Робин сделал из него участника норвежского Сопротивления. – Она провела рукой по волосам. – Куда девалась моя шляпа? Пуаро заглянул в машину. – Боюсь, мадам, вы на ней сидели. – Похоже, – согласилась миссис Оливер, изучая следы крушения. – Ну и ладно, – жизнерадостно продолжала она. – Все равно она мне не нравилась. Но взяла, подумала: вдруг в воскресенье придется идти в церковь? Архиепископ, правда, сказал мне, что можно обойтись и без шляпы, но я все равно считаю – если приход старомодный, консервативный, лучше прийти в шляпе. Ладно, расскажите мне о вашем убийстве или что вас сюда привело. А наше убийство помните? – Очень хорошо помню. – Забавно было, правда? Я не имею в виду само убийство – в нем как раз ничего забавного не было. А вот потом! Ну, кого лишили жизни на сей раз? – Особа куда менее живописная, чем мистер Шайтана. Пожилая поденщица, пять месяцев назад ее ограбили и убили. Возможно, вы об этом читали. Некая миссис Макгинти. Одного молодого человека судили и приговорили к смерти… – А он не убивал, зато вы знаете, кто убийца, и хотите это доказать, – быстро докончила миссис Оливер. – Очаровательно. – Вы опережаете события, – признался Пуаро со вздохом. – Я пока не знаю, кто убийца. Так что его сначала надо найти, а доказать его виновность – дело и вовсе непростое. – Вы, мужчины, такие медлительные, – пренебрежительно заметила миссис Оливер. – Я скоро назову вам убийцу. Надо полагать, кто-нибудь из местных? Дайте мне день-другой, чтобы оглядеться, и я принесу вам вашего убийцу на тарелочке. Женская интуиция – вот чего вам не хватает. Ведь в деле Шайтаны я оказалась права, разве не так? Пуаро галантно промолчал – в том деле миссис Оливер сначала подозревала одного, потом другого, потом третьего… – Что с вас, мужчин, возьмешь, – снисходительно продолжала миссис Оливер. – Если бы во главе Скотленд-Ярда стояла женщина… Но эта затасканная тема повисла в воздухе – от дверей коттеджа их кто-то окликнул. – Здравствуйте, – сказал голос, приятный негромкий тенор. – Вы миссис Оливер? – Она самая, – откликнулась миссис Оливер. Пуаро она прошептала: – Не беспокойтесь. Буду молчать как рыба. – Нет-нет, мадам. Хранить молчание как раз не надо. Наоборот – играем в открытую. По тропинке к воротам вышел Робин Апуорд. Непокрытая голова, потертые серые фланелевые брюки, поношенная спортивная куртка. Немного расположен к полноте, а так довольно интересный мужчина. – Ариадна, драгоценная моя! – воскликнул он и тепло обнял писательницу. Потом чуть шагнул в сторону, не опуская руки с ее плеча. – Дорогая моя, у меня для второго акта есть потрясающая идея. – В самом деле? – спросила миссис Оливер без особого энтузиазма. – Это месье Эркюль Пуаро. – Великолепно, – сказал Робин. – Вещи у вас есть? – Да, в багажнике. Робин выволок два чемодана. – Тоска, и только, – скривился он. – Настоящих слуг у нас нет. Только старушка Дженит. Да и ту все время щадить приходится. Жуткое неудобство, правда? Тяжеленные у вас чемоданы. Бомбы там, что ли? Спотыкаясь, он потащился по дорожке, потом крикнул через плечо: – Заходите, выпьем чего-нибудь! – Это он вам, – пояснила миссис Оливер, забирая с переднего сиденья сумочку, книгу и пару разношенной обуви. – Я вас правильно поняла, вы не хотите, чтобы я молчала как рыба? – Я же говорю, карты на стол. – Я бы так действовать не стала, – заявила миссис Оливер. – Но убийство ваше, так что смотрите сами. Чем смогу – помогу. В дверях появился Робин. – Заходите, заходите! – крикнул он. – С машиной разберемся потом. Мать умирает от любопытства. Миссис Оливер устремилась по тропинке, Эркюль Пуаро прошествовал за ней. Внутри дом был как картинка. Пуаро сразу понял, что сюда вбуханы немалые деньги, но конечный результат вышел отменным – дорогая и чарующая простота. Все здесь было из натурального дуба, без дураков. В гостиной в кресле-коляске возле камина сидела Лора Апуорд, она приветственно улыбнулась гостям. Это была энергичная с виду шестидесятилетняя женщина с седеющими волосами и резко очерченным подбородком. – Счастлива видеть вас, миссис Оливер, – сказала она. – Вы, наверное, не любите разговоров о ваших книгах, но они уже многие годы скрашивают мне жизнь, особенно с тех пор, как я стала такой калекой. – Спасибо за теплые слова, – поблагодарила миссис Оливер, явно смущенная. Она по-девчоночьи сплела руки. – А это месье Пуаро, мой старый друг. Мы встретились возле вашего дома, совершенно случайно. Собственно говоря, я попала в него огрызком яблока. Как Вильгельм Телль – только наоборот. – Здравствуйте, месье Пуаро. Робин! – Да, мадре? – Приготовь чего-нибудь выпить. Где сигареты? – На столе. Миссис Апуорд спросила: – Вы тоже писатель, месье Пуаро? – О нет, – ответила миссис Оливер. – Он детектив. Как бы вам объяснить? Все равно что Шерлок Холмс – охота на оленей, игра на скрипке и все такое. А сюда он приехал, чтобы раскрыть убийство. Где-то легонько звякнуло разбитое стекло. Миссис Апуорд резко бросила: – Робин, поаккуратнее. – Потом обернулась к Пуаро: – Это очень интересно, месье Пуаро! – Значит, Морин Саммерхейз была права! – воскликнул Робин. – Она плела мне что-то бессвязное насчет того, что у нее поселился детектив. Ей все это показалось жутко забавным. А дело, выходит, вполне серьезное, да? – Да уж куда серьезнее, – подтвердила миссис Оливер. – Среди вас завелся преступник. – Но, минуточку, кого же убили? Или кого-то откопали, но все это под жутким секретом? – Никакого секрета нет, – сказал Пуаро. – Было совершено убийство, и вам о нем известно. – Миссис Мак… что-то в этом роде… поденщица… ее убили осенью, – подсказала миссис Оливер. – Вон что! – В голосе Робина послышалось разочарование. – Но ведь это – дело прошлое. – Как сказать, – возразила миссис Оливер. – Полиция арестовала не того человека, и беднягу повесят, если месье Пуаро вовремя не отыщет настоящего убийцу. Так что все это жутко увлекательно. Робин разлил напитки. – Тебе, мадре, «Белую леди». – Спасибо, мой милый мальчик. Пуаро слегка нахмурился. Робин передал стакан миссис Оливер, потом ему. – Ну что ж, – провозгласил Робин, – за преступление. Он выпил. – Она у нас работала, – сказал он. – Миссис Макгинти? – не поняла миссис Оливер. – Да. Правда, мадре? – Что значит «работала»? Приходила убираться раз в неделю. – Бывало, и под вечер заглядывала. – Что она была за особа? – спросила миссис Оливер. – О-о, исключительно достойная особа, – ответил Робин. – И чистюля до умопомрачения. У нее была кошмарная манера вычищать все подряд и все распихивать по ящикам, так что потом ничего нельзя было найти. С мрачноватым юмором миссис Апуорд заметила: – Если в этом доме не разгребать залежи хотя бы раз в неделю, мы тут же живо зарастем по уши. – Знаю, мадре, знаю. Но все должно лежать там, где я оставил, иначе я просто не могу работать. От этого разгребания одна путаница. – Да, быть такой беспомощной, как я, – это действует на нервы, – призналась миссис Апуорд. – У нас есть преданная старая служанка, но с нее спрос невелик – только что-нибудь несложное приготовить. – А что вас тревожит? – поинтересовалась миссис Оливер. – Артрит? – Какая-то его разновидность. Боюсь, скоро мне придется нанимать постоянную сиделку. Ужасная тоска. Так хочется ни от кого не зависеть. – Ну ладно, дорогая, – остановил ее Робин. – Не заводись. Он погладил ее по руке. Она улыбнулась в ответ с неожиданной нежностью. – Робин у меня как дочка, – сказала она. – Все делает, обо всем помнит. Такой он у меня заботливый. И они улыбнулись друг другу. Эркюль Пуаро поднялся. – К сожалению, – сказал он, – мне пора. Нужно нанести еще один визит и поспеть на поезд. Мадам, позвольте поблагодарить вас за гостеприимство. Мистер Апуорд, желаю вам успеха с вашей пьесой. – А вам – успеха с вашим убийством, – ответила любезностью на любезность миссис Оливер. – Так это все-таки серьезно, месье Пуаро? – спросил Робин Апуорд. – Или какая-то немыслимая утка? – Какая еще утка? – возмутилась миссис Оливер. – Все серьезно, более чем. Он не говорит мне, кто настоящий убийца, но сам уже знает, правда? – Нет-нет, мадам, – запротестовал Пуаро, но как-то неубедительно. – Я ведь вам говорил, что пока этого не знаю. – Именно что говорили, а на самом деле уже все знаете… Просто вы человек до жути скрытный, разве не так? Миссис Апуорд вмешалась: – Так это все-таки правда? Без шуток? – Да, мадам, без шуток, – подтвердил Пуаро. Он откланялся и вышел. Спускаясь по тропинке, он услышал чистый тенорок Робина. – Но, Ариадна, дорогая, – говорил он, – все прекрасно, но эти усы. И вообще… разве можно принимать его всерьез? Вы вправду считаете, что он мастер своего дела? Пуаро улыбнулся. Мастер, мастер, еще какой! Он уже начал переходить узкий переулок, но успел вовремя отпрыгнуть. Мимо него, подпрыгивая и вихляя кузовом, пронесся фургон Саммерхейзов. За рулем сидел сам хозяин. – Извините! – выкрикнул он. – На поезд опаздываю. – И уже издалека: – Еду в Ковент-Гарден… Пуаро тоже собирался на станцию – съездить в Килчестер и встретиться со старшим полицейским инспектором Спенсом. Впрочем, у него оставалось время еще на один визит. Он поднялся на вершину холма, вошел в ворота и по ухоженной подъездной дорожке направился еще выше, к современному дому из глазурованного бетона с квадратной крышей и уймой окон. Здесь жили мистер и миссис Карпентер. Гай Карпентер был одним из совладельцев компании «Карпентер инджиниринг» – очень богатый человек, недавно окунувшийся в политику. Поженились они совсем недавно. Входную дверь Карпентеров открыла не иностранная служанка, не преданная старушка. Перед Пуаро стоял невозмутимый слуга, отнюдь не сгоравший от желания впустить великого сыщика в дом. В его глазах Эркюль Пуаро был визитером, с которым лучше общаться через порог. Он явно решил, что Пуаро – торговый агент и жаждет всучить свой товар. – Мистера и миссис Карпентер нет дома. – Не могу ли я их подождать? – Я не знаю, когда они вернутся. Он закрыл дверь. Пуаро не стал спускаться к воротам. Вместо этого он завернул за угол дома и нос к носу столкнулся с высокой молодой женщиной в норковом манто. – Эй! – воскликнула она. – Какого черта вам здесь надо? Пуаро галантно приподнял шляпу. – Я надеялся, – начал он, – повидать мистера или миссис Карпентер. Не имею ли я удовольствие видеть миссис Карпентер? – Да, это я. Она говорила невежливо, однако уже менее агрессивно. – Меня зовут Эркюль Пуаро. Никакой реакции. Мало того, что имя великого, уникального человека было ей неизвестно, она даже не опознала в нем нынешнего постояльца Морин Саммерхейз. Выходит, сюда местные слухи не просачиваются. Мелкий факт, но, пожалуй, существенный. – Слушаю вас. – Я хотел видеть либо вас, либо вашего мужа, но мне, мадам, будет удобнее говорить с вами. То, о чем я хочу вас расспросить, имеет отношение к домашним делам. – Пылесос у нас уже есть, – с подозрением предупредила миссис Карпентер. Пуаро засмеялся. – Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Я просто хотел задать вам несколько вопросов по вашим хозяйским делам. – А-а, вы имеете в виду эти вопросники по домашнему хозяйству. Вообще-то я считаю, это полный идиотизм… – Она умолкла. – Пройдемте в дом. Пуаро еле заметно улыбнулся. В последнюю секунду она спохватилась, удержалась от пренебрежительного замечания. Все-таки муж занимается политикой, и критиковать деятельность правительства ей как-то не резон. Через холл она провела его в просторную комнату, окна выходили в сад, содержавшийся в идеальном состоянии. Казалось, вся комната была обставлена наново: большой гарнитур из дивана и двух кресел с подголовниками, обитыми парчой, три или четыре стула под чиппендейл XVIII века, комод, письменный стол. Ясно, что здесь не считались с затратами, были наняты лучшие фирмы, но вкусом, индивидуальностью хозяев тут и не пахло. Интересно, что же себе думала молодая хозяйка? Была ко всему безразлична? Или, наоборот, действовала с дальним прицелом? Она повернулась, и он оценивающе посмотрел на нее. Холеная интересная дама. Платиновая блондинка, косметика нанесена тщательно, а глаза… большие васильковые глаза, излучающие холод… красивые глаза с поволокой. Она сказала, на сей раз вполне вежливо, но явно борясь со скукой: – Садитесь, прошу вас. Он сел. Потом заговорил: – Вы в высшей степени любезны, мадам. Итак, вопросы, которые я хотел вам задать. Они касаются миссис Макгинти, которая умерла – вернее, была убита – в ноябре прошлого года. – Миссис Макгинти? Не понимаю, о чем идет речь. Она сердито уставилась на него, в глазах появилась жестокость, подозрительность. – Вы помните миссис Макгинти? – Нет. Я о ней ничего не знаю. – Но про то, что ее убили, вы слышали? Или в ваших краях убийство – такая обыденная вещь, что вы могли о нем и не услышать? – Ах, убийство? Да, конечно. Я просто забыла, как была фамилия этой старушки. – Хотя она работала у вас в этом доме? – Не у меня. Я здесь тогда не жила. Мы с мистером Карпентером поженились только три месяца назад. – Но у вас она все-таки работала. Кажется, в пятницу по утрам. Вы тогда были миссис Селкирк и жили в Роуз-коттедж. Нахмурившись, она бросила: – Если вы сами все знаете, зачем спрашивать? А в чем, собственно, дело? – Я расследую обстоятельства, при которых было совершено убийство. – Но зачем? Чего ради? И почему вы пришли ко мне? – Вам, может быть, что-то известно – что-то, очень для меня важное. – Ничего мне не известно. Да и что я могу знать? Жила-была старая поденщица. Она была настолько глупа, что хранила деньги под половицей, и кто-то у нее их украл, да еще и пристукнул в придачу. Все это омерзительно – чистое зверство. Как раз про такие страсти пишут в воскресных газетах. Пуаро не преминул этим воспользоваться: – Да, как в «Санди компэниэн», например. Вы, наверное, читаете «Санди компэниэн»? Она подскочила и сделала несколько неверных шагов в сторону открытой балконной двери. Глаза ей словно застлал туман, она даже наткнулась на дверную раму. Словно большой прекрасный мотылек, подумал Пуаро, который слепо тычется в полотно абажура. Она позвала: – Гай… Гай… Хозяин был где-то неподалеку. Он откликнулся: – Что, Ив? – Иди скорее сюда. В поле зрения появился высокий мужчина лет тридцати пяти. Он ускорил шаги, поднялся на террасу и подошел к двери. Ив Карпентер, с трудом сдерживая негодование, проговорила: – Тут пришел мужчина – иностранец. Он задает мне всякие вопросы про это кошмарное убийство – помнишь, в прошлом году? Убили какую-то старую поденщицу. Мне эти разговоры – как острый нож. Ты же знаешь – я их терпеть не могу. Гай Карпентер нахмурился и через балконную дверь шагнул в гостиную. Лицо у него было вытянутое, как у лошади, бледное, во взгляде сквозили надменность и высокомерие. И вообще держался он напыщенно. В общем, решил Пуаро, малопривлекательный тип. – Позвольте узнать, в чем дело? – спросил мистер Карпентер. – Почему вы досаждаете моей жене? Пуаро развел руками. – Менее всего я собирался досаждать такой очаровательной даме. Я лишь надеялся, что, коль скоро покойная работала у нее, миссис Карпентер сможет помочь в проводимом мной расследовании. – Но… о каком расследовании идет речь? – Да, вот спроси его об этом, – науськивала мужа жена. – Проводится новое расследование обстоятельств, связанных со смертью миссис Макгинти. – Что за вздор – дело давно закрыто. – Нет-нет, тут вы ошибаетесь. Оно еще не закрыто. – Новое расследование, говорите? – Гай Карпентер нахмурился. Потом с подозрением спросил: – А кто его проводит? Полиция? Вздор – к полиции вы не имеете никакого отношения. – Тут вы правы. Я работаю независимо от полиции. – Он газетчик, – вмешалась Ив Карпентер. – Из какой-то кошмарной воскресной газеты. Он сам так сказал. А в глазах Гая Карпентера мелькнуло: э-э, тут надо быть осмотрительней! В его положении настраивать против себя прессу – это может дорого обойтись. И он сказал более дружелюбно: – Моя жена – человек чувствительный. Убийства и прочие подобные дела очень ее расстраивают. Я уверен, вам нет никакой нужды беспокоить ее. Она эту женщину почти не знала. Дрожа от ярости, Ив повторила свои слова: – Она была всего лишь старая глупая поденщица. Так я ему и сказала, – потом добавила: – И жуткая врунья в придачу. – Это уже интересно. – С сияющим лицом Пуаро смотрел на супругов. – Значит, она любила приврать. Это может быть хорошей зацепкой. – Не представляю как, – буркнула Ив. – Моя задача сейчас, – объяснил Пуаро, – определить мотив убийства. – Ее просто ограбили, – резко произнес Карпентер. – Вот и весь мотив. – Н-да, – негромко сказал Пуаро. – Но так ли это? Он поднялся, словно актер, только что произнесший ключевую реплику. – Весьма сожалею, мадам, если я вас огорчил, – вежливо извинился он. – В таких делах приятного обычно мало. – Да, все это было очень печально, – быстро согласился Карпентер. – И конечно, моей жене больно вспоминать об этом. Извините, что ничем не можем помочь. – Вы мне помогли. – Не понял? Пуаро сказал негромко: – Миссис Макгинти любила приврать. Это очень ценный факт. А что же это было за вранье, мадам? Он вежливо ждал, когда Ив Карпентер заговорит. Та наконец сказала: – Да ничего особенного. То есть… я не помню. – Видимо почувствовав, что мужчины смотрят на нее с ожиданием, она выдавила из себя: – Так, глупости… о разных людях. Не может такое быть правдой. Но ответом ей снова была тишина. Затем Пуаро сказал: – Понимаю… у нее был злой язык. Ив Карпентер чуть вздрогнула. – Да нет… не до такой степени. Просто была сплетница, вот и все. – Просто сплетница, – негромко повторил Пуаро. Он поднял руку в знак прощания. – А ваша газета… воскресная газета… как она называется? – Газета, которую я упомянул в разговоре с мадам, – ответил Пуаро, тщательно подбирая слова, – называется «Санди компэниэн». Он умолк. Гай Карпентер задумчиво повторил за ним: – «Санди компэниэн». Боюсь, я эту газету почти не читаю. – Там попадаются интересные статейки. И интересные фотографии. Пауза начала затягиваться, поэтому он поклонился и быстро сказал: – До свидания, мистер Карпентер. Извините, если я вас… потревожил. Выйдя за ворота, он оглянулся на дом. Интересно, сказал он себе, очень интересно… Глава 11 Старший инспектор Спенс – он сидел напротив Эркюля Пуаро – вздохнул. – Я не говорю, что вы ничего не нашли, месье Пуаро, – медленно произнес он. – Лично я считаю, что нашли. Но для обжалования этого мало. Страшно мало! Пуаро кивнул: – Да, этого недостаточно. Нужно копать дальше. – Но как же ни я, ни сержант не нашли эту газету? – Ну, вам не в чем себя винить. Преступление выглядело совершенно очевидным. Ограбление с применением силы. В комнате все вверх дном, деньги исчезли. Почему разорванная газета среди прочего беспорядка должна была привлечь ваше внимание? Спенс упрямо повторил: – Я должен был ее найти. К тому же бутылочка чернил… – Я услышал о ней по чистой случайности. – Но ведь вы сразу взяли это на заметку… а почему? – Только потому, что случайно услышал фразу о письме, которое она писала. Мы с вами, Спенс, пишем письма часто, для нас это не событие, а для нее… Старший инспектор полиции Спенс вздохнул. Потом выложил на стол четыре фотографии. – Вы просили меня достать эти снимки – оригиналы тех, что были напечатаны в «Санди компэниэн». Они, по крайней мере, немного четче. Но, честное слово, боюсь, большой пользы от них не будет. Старые, выцветшие, а прически! У женщин из-за прически меняется весь облик. Хоть бы от чего-то оттолкнуться – скажем, четкий профиль или ухо. А тут – ничего! Эта шляпа-колпак, эта прическа с претензией, эти розы! Нет, проку от них никакого. – Вы согласны, что Веру Блейк можно сбросить со счетов? – Пожалуй. Будь Вера Блейк в Бродхинни, об этом знали бы все – ведь рассказ о своей печальной судьбе она сделала профессией? – А что скажете об остальных? – Времени было мало, но что мог, я узнал. Как только Крейга осудили, Ева Кейн уехала из Англии. Я выяснил, какую она взяла фамилию. Она стала Хоуп – надежда. Символично, не правда ли? Пуаро пробормотал: – Да-да, в этом есть что-то романтическое. «Прекрасная Ивлин Хоуп с бренною жизнью рассталась». Это кто-то из ваших поэтов. Осмелюсь предположить, что именно эта строчка ее вдохновила. Ее, кстати, звали не Ивлин? – Кажется, именно так. Но все знали ее как Еву. Кстати, месье Пуаро, раз мы заговорили на эту тему, в полиции о Еве Кейн думают не совсем то, что написано в газете. Точнее, совсем не то. Пуаро улыбнулся: – То, что думают в полиции, – еще не доказательство. Но, как правило, хорошая основа для поисков доказательств. Так что же думают в полиции о Еве Кейн? – Что она ни в коем разе не была невинной жертвой, каковой ее представили публике. Я был тогда еще не оперившимся птенцом и помню, как мой бывший шеф говорил о ней с инспектором, который вел это дело. Инспектор Трейл считал (хотя улик у него не было), что симпатичная идейка убрать с дороги миссис Крейг принадлежала именно Еве Кейн, что она все это не только замыслила, но и исполнила. Крейг однажды пришел домой и обнаружил, что его маленькая подруга совершила непоправимое. Она, надо полагать, считала, что все удастся выдать за естественную смерть. Но Крейг сообразил, что этот номер не пройдет. Он сильно сдрейфил, уничтожил тело в собственном подвале, а потом выдумал историю о том, что миссис Крейг умерла за границей. Когда тайное стало явным, он клялся и божился, что все сделал сам, а Ева Кейн вообще была не в курсе. Ну вот, – старший инспектор Спенс пожал плечами, – а доказать что-то другое не удалось. Яд находился в доме. Воспользоваться им мог и он, и она. Маленькая Ева Кейн была сама невинность, охваченное ужасом дитя. Эту роль она сыграла отменно: способная маленькая актриса. У инспектора Трейла были свои сомнения – но где доказательства? Я вам это, как говорится, продаю, за что купил, месье Пуаро. К делу это не подошьешь. – Зато мы можем предположить, что, по крайней мере, одна из этих «женщин с трагической судьбой», по сути, еще и убийца и при сильном стимуле способна пойти на убийство еще раз… Ладно, идем дальше. Что скажете о Джейнис Кортленд? – Я поднял все старые бумаги. Премерзкая бабенка. Если мы повесили Эдит Томпсон, повесить Джейнис Кортленд нам велел сам бог. Она со своим мужем друг друга стоили, два сапога пара, а парня она охмурила, и ради нее он был готов на все. Но имейте в виду, что при этом у нее на прицеле все время был некий богач. И именно чтобы выйти за него, ей потребовалось убрать мужа. – И она вышла замуж за этого богача? Спенс покачал головой: – Понятия не имею. – Она уехала за границу, а потом? Спенс еще раз покачал головой: – Она была свободной женщиной. Ничем не обремененной. Вышла она замуж или нет, что с ней потом сталось – нам неизвестно. – В любой день ты можешь с ней встретиться на коктейле, – сказал Пуаро, вспомнив фразу доктора Рендела. – Именно. Пуаро перевел взгляд на последнюю фотографию. – А девочка? Лили Гэмбол? – По возрасту ее не стали судить за убийство. Отправили в исправительную школу. Отзывы оттуда хорошие. Она там освоила стенографию и машинопись, ее освободили условно-досрочно и дали работу. Отзывы опять-таки хорошие. Последние сведения о ней – из Ирландии. Мне кажется, месье Пуаро, ее можно вычеркнуть из списка, как и Веру Блейк. В конце концов, она встала на праведный путь, и потом – кто будет держать зло на двенадцатилетнего ребенка, совершившего что-то в припадке ярости? Вычеркиваем? – Я бы с этим согласился, – сказал Пуаро, – если бы не тесак. Совершенно точно известно, что Лили Гэмбол набросилась на свою тетку с тесаком, а неизвестный убийца миссис Макгинти нанес удар чем-то вроде тесака. – Возможно, вы правы, месье Пуаро. Теперь послушаем вас. К счастью, никто на вас пока не покушался, верно? – Верно, – подтвердил Пуаро после секундного колебания. – Скажу откровенно, после того вечера в Лондоне у меня душа была не на месте, боялся за вас. Ну, хорошо, что вы скажете о жителях Бродхинни, кто-то может нас интересовать? Пуаро открыл записную книжку. – Еве Кейн, если она еще жива, сейчас под шестьдесят. Ее дочери, чью взрослую жизнь так трогательно живописала «Санди компэниэн», сейчас тридцать пять. Примерно столько и Лили Гэмбол. Джейнис Кортленд – около пятидесяти. Спенс согласно кивнул. – Особое внимание тем жителям Бродхинни, у кого работала миссис Макгинти. – Что ж, подход логичный. – Правда, дело усложняется тем, что миссис Макгинти наносила и разовые визиты, но для начала будем исходить из того, что увиденное ею – скорее всего, фотография – находилось в одном из домов, куда она ходила регулярно. – Согласен. – Итак, с учетом возраста мы имеем следующее: во-первых, семья Уэтерби, где миссис Макгинти работала в день своей смерти. По возрасту миссис Уэтерби вполне может быть Евой Кейн, а ее дочь вполне может быть дочерью Евы Кейн – якобы от предыдущего брака. – А фотография? – Дорогой мой, опознать по ней человека – это исключено. Прошло слишком много времени, слишком много, как говорится, воды утекло. Точно сказать можно одно: миссис Уэтерби, безусловно, была хорошенькая. Это видно невооруженным глазом. Кажется слишком хрупкой и беспомощной, чтобы совершить убийство, но именно так, если не ошибаюсь, все воспринимали и Еву Кейн. Трудно сказать, какая физическая сила требовалась для того, чтобы убить миссис Макгинти: надо знать, каково было орудие убийства, какая была рукоятка, насколько легко им было взмахнуть, насколько острой была режущая кромка и так далее. – Да-да. Ничего этого нам выяснить не удалось… Но продолжайте, прошу вас. – Насчет семейства Уэтерби могу высказать еще одно наблюдение: мистер Уэтерби, если пожелает, может вести себя весьма вызывающе, и, полагаю, иногда он это себе позволяет. Дочь фанатично предана матери. Отчима она ненавидит. Я никак не оцениваю эти факты. Просто принимаю их во внимание. Например, дочь могла пойти на убийство, чтобы уберечь мать, чтобы ее прошлое не стало известно отчиму. По той же причине совершить убийство могла и мать. И даже сам отчим – чтобы «скандал» не стал достоянием гласности. Вы не представляете, сколько убийств совершается во имя того, чтобы не упасть в глазах общества! Ведь Уэтерби – «милые люди». Спенс кивнул. – Если – подчеркиваю, если – публикация в «Санди компэниэн» – верный след, тогда преступник, вероятнее всего, в семье Уэтерби, – сделал он вывод. – Именно. Единственный другой человек в Бродхинни, который мог бы оказаться Евой Кейн, – это миссис Апуорд. Но есть два обстоятельства, которые заставляют усомниться, что убийца миссис Макгинти – это миссис Апуорд, она же Ева Кейн. Во-первых, у нее артрит, и почти все время она проводит в кресле-каталке… – В романе, – не без горечи заметил Спенс, – кресло-каталка вполне могло оказаться липой, а в подлинной жизни, думаю, все точно, как в аптеке. – Во-вторых, – продолжал Пуаро, – миссис Апуорд показалась мне человеком категоричным и волевым, склонным действовать скорее силой, нежели увещеваниями, а с обликом нашей молоденькой Евы это не стыкуется. С другой стороны, характеры, конечно же, меняются, и самоуверенность часто приходит с возрастом. – Тут вы правы, – признал Спенс. – Итак, миссис Апуорд? Не исключено, но маловероятно. Теперь другие линии. Джейнис Кортленд? – Думаю, от этой кандидатуры можно отказаться. В Бродхинни нет никого подходящего возраста. – А вдруг кто-то из женщин помоложе – это Джейнис Кортленд, которая хорошо сохранилась? Простите, это легкая шутка. – Трем женщинам тридцать с небольшим: Дейдри Хендерсон, жене доктора Рендела и миссис Ив Карпентер. По возрасту любая из них вполне может быть Лили Гэмбол или дочерью Евы Кейн. – А реально? Пуаро вздохнул. – Дочь Евы Кейн может быть высокой или невысокой, блондинкой или брюнеткой – как она выглядит, мы не знаем. О Дейдри Хендерсон в этой связи мы уже говорили. Теперь две другие дамы. Прежде всего вот что: миссис Рендел чего-то боится. – Боится вас? – Полагаю, что да. – Что ж, это важно, – задумчиво произнес Спенс. – Отсюда следует, что миссис Рендел может быть Лили Гэмбол либо дочерью Евы Кейн. Она блондинка или брюнетка? – Блондинка. – Лили Гэмбол была светловолосой девочкой. – Но миссис Карпентер тоже светловолосая. Эта дама пользуется исключительно дорогой косметикой. Красивая она или нет, но глаза у нее необыкновенные. Очаровательные, широко распахнутые синие глаза. – Послушайте, Пуаро… – Спенс осуждающе покачал головой. – Знаете, как она выглядела, когда выбежала из комнаты, чтобы кликнуть мужа? Мне вспомнился прелестный трепыхающийся мотылек. Она вытянула руки вперед, будто слепая, задела что-то из мебели. Спенс снисходительно посмотрел на него. – Вы просто романтик, месье Пуаро, – сказал он. – С вашими трепыхающимися мотыльками и широко распахнутыми синими глазами. – Вовсе нет, – возразил Пуаро. – Мой друг Гастингс, тот был сентиментальным романтиком, я же – никогда. Я до крайности практичен. И скажу вот что: если девушку делают красивой ее прелестные глаза, будь она десять раз близорукая, она нипочем не будет носить очки и научится двигаться на ощупь, даже если очертания затуманены, а расстояние определить трудно. И указательным пальцем он легонько постучал по фотографии двенадцатилетней Лили Гэмбол – на ней были очки с сильными, уродующими лицо линзами. – Так вот что вы решили? Лили Гэмбол? – Ничего я не решил, говорю лишь о вероятности. Когда миссис Макгинти умерла, миссис Карпентер еще не была миссис Карпентер. Она была молодой вдовой, муж погиб на войне, средств к существованию почти никаких, жила в коттедже для сельскохозяйственных рабочих. И вот она обручилась с богатым человеком из местных – человек этот стремится сделать политическую карьеру и преисполнен чувства собственной значимости. Представьте себе, что Гай Карпентер узнает: он собирается взять в жены, скажем, девушку из низших социальных слоев, печально знаменитую тем, что в детстве она стукнула родную тетку тесаком по голове, либо дочь Крейга, одного из самых отвратительных преступников века, справедливо занявшего место в комнате ужасов в музее восковых фигур, – тут впору задать вопрос: а пойдет ли он на это? Вы скажете: если он ее любит, пойдет! Но что он за человек? Как я понимаю – эгоистичный, честолюбивый, очень дорожит своей репутацией. Думаю, если молодая миссис Селкирк, каковой она тогда была, жаждала заполучить его в мужья, она страстно жаждала и другого – чтобы до ушей ее жениха не дошел никакой порочащий ее слух. – Так вы считаете, что это она? – Еще раз повторяю, дорогой, – не знаю. Я лишь рассуждаю вслух. Миссис Карпентер отнеслась ко мне настороженно, явно чего-то испугалась, встревожилась. – Да, это подозрительно. – Так-то оно так, но все это очень запутанно. Однажды я остановился у друзей в сельской местности, и они отправились поохотиться. Знаете, как это происходит? Один идет с собаками и с ружьями, собаки поднимают дичь, она вылетает из кустов, а те уже на стреме – ба-бах! Вот и у нас с вами то же самое. Только мы, может статься, поднимем не одну птицу, в кустах прячутся и другие. Другие, до которых нам, скорее всего, нет никакого дела. Но ведь сами птицы этого не знают. А нам, мой друг, нужна только одна птичка, и тут нам ошибиться никак нельзя. Вполне вероятно, что миссис Карпентер, когда вдовствовала, совершила какой-то неблагоразумный поступок. Неблагоразумный, и только. Но все равно ей не хочется, чтобы о нем знали. Ведь не без причины же она мне первым делом заявила, что миссис Макгинти – врунья! Старший инспектор Спенс потер переносицу. – Давайте внесем ясность, Пуаро. Что вы в действительности думаете? – Что я думаю – это не имеет никакого значения. Я должен знать. А пока что наши собаки только забежали в кусты. Спенс пробормотал: – Нам бы напасть на что-то определенное. Что-то по-настоящему подозрительное. А пока все это теория, да еще притянутая за уши. И версия ваша больно хлипкая, я уже говорил. Неужели из-за этого кто-то и вправду мог решиться на убийство? – Всякое бывает, – сказал Пуаро. – Могут существовать какие-то семейные обстоятельства, нам с вами неизвестные. Но жажда не утратить положение в обществе очень сильна. В Бродхинни живут не художники, не богема. Тут живут очень милые люди. Так сказала работница местной почты. А милые люди жаждут таковыми оставаться. Скажем, годы счастливой семейной жизни, никто не подозревает, что ты была одной из главных фигур в сенсационном деле об убийстве, никто не подозревает, что твоя дочь – дочь мерзкого преступника, прославившегося на всю страну. Что может сказать себе такая женщина? «Я скорее умру, чем допущу, чтобы моему мужу это стало известно!» Или: «Я скорее умру, чем допущу, чтобы моя дочь узнала правду о своем происхождении!» А потом, пораскинув умом, она решит: а не лучше ли будет, если умрет миссис Макгинти… Спенс негромко вставил: – Значит, вы считаете, что это Уэтерби. – Нет. Они лучше других вписываются в созданную нами картину, но это ничего не значит. Если вглядеться в личности, миссис Апуорд больше подходит на роль убийцы, чем миссис Уэтерби. Она женщина решительная, обладает недюжинной силой воли, безумно любит сына. Скрыть от сына, что с ней произошло до того, как она вступила в счастливый брак с его отцом, создала добропорядочное семейство, – ради этого она может пойти на многое. – Неужели подобное открытие его сильно расстроит? – Лично я так не думаю. Молодой Робин – это современный скептик, совершеннейший эгоист и, во всяком случае, предан своей матушке куда меньше, чем она ему. В этом смысле он и в подметки не годится Джеймсу Бентли. – Значит, если считать, что миссис Апуорд и Ева Кейн – одно и то же лицо, ее сын Робин не стал бы убивать миссис Макгинти, чтобы это скрыть? – Ни в коем случае. Он бы еще нажил на этом деле капитал. Создал бы на нем рекламу для своих пьес! Не представляю, чтобы Робин Апуорд пошел на убийство, дабы сохранить личину добропорядочности либо из преданности; он мог бы решиться на такое лишь по одной причине – если это принесет выгоду, и немалую, лично ему. Спенс вздохнул. Потом сказал: – Поле деятельности уж больно широкое. Может, удастся найти что-нибудь в прошлом этих людей. Но на это уйдет время. А тут еще война все поперепутала. Многие документы и записи уничтожены – если кому-то надо скрыть следы своих прошлых деяний, возможностей масса! Ничего не стоило похитить документы другого человека, особенно после бомбежек, трупы лежали вповалку. Сосредоточь мы поиски на ком-то одном… Но у вас, месье Пуаро, выбор богатый. – Думаю, скоро мы сведем его к минимуму. Пуаро вышел из кабинета старшего инспектора Спенса с улыбкой на лице, но душа его была не на месте. Спенс прав, черт возьми, у них мало времени. Будь его побольше… Поддразнивало и еще одно сомнение: вдруг весь их со Спенсом посыл неверен? И Джеймс Бентли все-таки виновен? Поддаваться этой мысли он не стал, но и совсем ее отринуть тоже не мог. Еще и еще раз он прокручивал в памяти свой разговор с Джеймсом Бентли. Он думал о нем, стоя на платформе в Килчестере в ожидании поезда. Был рыночный день, и на платформе томился народ. Да и возле станции было многолюдно. Пуаро подался вперед и глянул вдоль путей. Вот наконец и поезд. Не успел он выпрямиться, как ощутил резкий, намеренный толчок в спину. Толчок был столь сильным и неожиданным, что Пуаро оказался к нему совершенно не готов. Еще секунда – и он упал бы на пути прямо под наезжающий поезд, но в последний миг стоявший рядом мужчина поймал его и оттащил назад. – Что это с вами? – прогудел он. Это был армейский сержант, крепыш и здоровяк. – Перебрали, что ли? Вы же чуть под поезд не брякнулись. – Спасибо. Преогромное вам спасибо. Толпа уже обтекала их, люди садились на поезд, другие выходили из вагонов. – Ну что, очухались? Давайте подсажу. Пуаро, все еще потрясенный, уселся на сиденье. Не будешь ведь кричать: «Меня толкнули!» Но его действительно толкнули, он в этом не сомневался. Вплоть до сегодняшнего вечера он старался быть осторожным, не забывал об опасности. Но после разговора со Спенсом, после его добродушно-насмешливого вопроса о том, не покушался ли кто на жизнь Пуаро, великий сыщик бездумно решил, что опасность миновала и ему ничто не угрожает. Как же он ошибался! Выходит, один из визитов, нанесенных им в Бродхинни, дал результат! Кто-то испугался. Кто-то решил, что воскрешение этого давно закрытого дела чревато для него опасностью и надо это воскрешение остановить. Из телефона-автомата на станции в Бродхинни Пуаро позвонил старшему инспектору Спенсу: – Это вы, mon ami? [3] Взываю к вашему вниманию. У меня есть для вас новости. Просто чудесные новости. Кто-то пытался меня убить… Он с удовлетворением выслушал бессвязно-бурный поток восклицаний с другого конца провода. 3 Мой друг (фр.). – Нет, я не ранен. Но я едва уцелел… Да, под поезд. Нет, к сожалению, не видел. Но можете не сомневаться, друг мой, я этого человека найду. Теперь мы знаем, что мы на верном пути. Глава 12 1 Человек, проверявший электросчетчик, находился под неусыпным надзором дворецкого Гая Карпентера. – Теперь платить за электричество будут по-новому, – объяснял электрик. – Исходя из числа проживающих. Дворецкий скептически заметил: – Вы хотите сказать, что за него будут брать дороже, как за все остальное. – Необязательно. С каждого – равная доля, вот как будет. Вы вчера вечером не были на собрании в Килчестере? – Нет. – Говорят, ваш хозяин, мистер Карпентер, здорово там выступал. Думаете, его изберут? – В прошлый раз ему как будто самой малости не хватило. – Да. Сто двадцать пять голосов, что ли, недобрал. Вы его возите на эти собрания или он ездит сам? – Обычно сам. Он любит водить. У него «Роллс-Бентли». – Недурная машинка. А миссис Карпентер тоже водит? – Водит. Только, по моему разумению, уж больно быстро. – С женщинами такое бывает. А вчера она на собрание ездила? Или политика ее не интересует? Дворецкий ухмыльнулся. – Делает вид, что интересует. Но вчера у нее силенок не хватило. Какая-то мигрень с ней приключилась, и она ушла из зала, когда там вовсю речи толкали. – Здорово! – Электрик заглянул в предохранительную коробку. – Ну вот и порядок, – заключил он. Задав еще пару ничего не значащих вопросов, он собрал инструменты и, попрощавшись, ушел. Быстрым шагом он спустился по дорожке, но, выйдя за ворота и свернув за угол, остановился и вот что записал в книжечку: «К. вчера вечером вернулся домой на машине. Дома был в 10.30 (прибл.). В заданное время мог быть на станции в Килчестере. Миссис К. ушла с собрания раньше. Домой вернулась только за десять минут до К. Сказала, что приехала поездом». В книжечке электрика это была вторая запись. Первая гласила: «Доктор Р. вчера вечером выезжал по вызову. В направлении Килчестера. В заданное время мог быть на станции в Килчестере. Миссис Р. весь вечер провела дома одна (?). Экономка миссис Скотт отнесла ей кофе и больше ее в тот вечер не видела. У миссис Р. небольшая собственная машина». 2 В Лэбернемсе полным ходом шла работа над пьесой. Робин Апуорд с горячностью убеждал: – Вы же видите, как прекрасно ложится эта строчка, неужели нет? И если мы создадим атмосферу сексуального антагонизма между ними, знаете, как это оживит пьесу? Даже представить себе не можете! Миссис Оливер с грустью вонзила руки в свои растрепанные седые волосы, и тотчас возникло впечатление, что над ее прической покуражился торнадо. – Вы же понимаете мою идею, дорогая Ариадна, правда? – Понимать-то я понимаю, – мрачно согласилась миссис Оливер. – Главное, чтобы вы были довольны сценой на все сто. Довольной миссис Оливер мог назвать только человек, который сам себе вознамерился втереть очки. Робин с упоением продолжал: – Я это вижу так: замечательный молодой человек прыгает с парашютом… Миссис Оливер перебила: – Ему шестьдесят лет. – Ну, нет! – Шестьдесят. – Таким я его не вижу. Тридцать пять – и ни на день старше. – Но он герой моих романов вот уже тридцать лет, и ему было как минимум тридцать пять в первом из них! – Но, дорогая, если ему шестьдесят, между ним и девушкой… как ее зовут? Ах да, Ингрид… Так вот, между ними не может возникнуть сексуального напряжения. Он будет просто старый хрыч! – Вне всякого сомнения. – Вот видите, значит, ему должно быть тридцать пять, – торжествующе заключил Робин. – Но тогда он не будет Свеном Хьерсоном. Пусть это будет молодой норвежец, участник Сопротивления. – Но, дорогая Ариадна, весь смысл пьесы в Свене Хьерсоне. Народ обожает Свена Хьерсона, и посмотреть на него в театр примчатся огромные толпы! Нам гарантирован полный сбор, дорогая! – Но мои читатели прекрасно знают, каков он! Нельзя же в самом деле придумать совершенно нового молодого героя, воткнуть его в норвежское Сопротивление и сказать, что это – Свен Хьерсон! – Ариадна, дорогая, ведь я уже все вам объяснил. Это не книга, дорогая вы моя, а пьеса! Значит, зрителя нужно развлечь, дать ему что-то романтическое. И если мы создадим напряжение, антагонизм между Свеном Хьерсоном и этой – как ее зовут? – Ингрид… понимаете, получится, что они вроде и противны друг другу, но в то же время их друг к другу безумно тянет… – Свен Хьерсон никогда не был бабником, – холодно заметила миссис Оливер. – Но не делать же из него божьего одуванчика, дорогая! Уж никак не в такой пьесе! У нас с вами не какая-нибудь сказка про старичка-боровичка. У нас боевик с убийствами, приключения на свежем воздухе… Упоминание о свежем воздухе не осталось незамеченным. – Я, пожалуй, выйду, – решительно прервала его миссис Оливер. – Мне не хватает воздуха. Я тут прямо задыхаюсь. – Мне вас сопроводить? – елейным голосом предложил Робин. – Нет, лучше я одна. – Как хотите, дорогая. Может, вы и правы. А я пока пойду и приготовлю для мадре вино со взбитыми желтками. Моя разлюбезная матушка считает себя немножко обойденной. Ей надо время от времени уделять внимание. А вы подумайте об этой сцене в погребе, будьте душечкой. А вообще пьеса у нас получается первый класс! Успех будет колоссальный. На такие дела у меня нюх! Миссис Оливер вздохнула. – Но главное, – заключил Робин, – чтобы вы были по-настоящему довольны! Бросив на него холодный взгляд, миссис Оливер прикрыла обширные плечи роскошной накидкой, купленной когда-то в Италии, и отправилась погулять по Бродхинни. Свои проблемы забудутся, решила она, если попытаться пролить свет на преступление подлинное. Эркюль Пуаро нуждается в помощи. Она приглядится к обитателям Бродхинни, а дальше интуиция, никогда ее не подводившая, сама подскажет ей, кто настоящий убийца. После этого Пуаро останется только собрать необходимые улики. Свое дознание миссис Оливер начала с того, что спустилась с холма и, зайдя на почту, купила два фунта яблок. По ходу дела она разговорилась с миссис Толк. Согласившись, что погода для этого времени года чересчур теплая, миссис Оливер сообщила, что остановилась у миссис Апуорд, в Лэбернемсе. – Да, я знаю. Вы дама из Лондона, которая пишет романы об убийствах. Три из них есть у меня в продаже прямо сейчас, издательство «Пингвин». Миссис Оливер бросила взгляд на книжную полку. Слегка перегружена детскими баечками! А вот и ее книги. – «Приключения второй золотой рыбки», – стала она рассуждать вслух, – это была книжечка вполне. «Кто же умер – умер кот» – там трубку для отравленных стрел я сделала на фут длиннее, чем полагается, семь футов вместо шести. Бог знает, почему трубка должна быть именно такого размера, но мне об этом написали из какого-то музея. Иногда мне кажется, что некоторые только для того книги и читают, чтобы отыскать в них ошибки. А третья какая? О-о, «Смерть дебютантки» – жуткая дребедень! Я там сульфонал растворила в воде, а он в ней не растворяется, и вообще вся эта история – чистый бред от начала до конца. Там человек восемь отправились к праотцам, прежде чем Свен Хьерсон скумекал, что к чему. – Народ их читает вовсю, – сообщила миссис Толк, никак не отреагировавшая на эту любопытную самокритику. – Вы себе не представляете! Я-то сама ваших книг не читала, у меня на чтение времени не остается. – У вас здесь было свое убийство, да? – спросила миссис Оливер. – Да, в ноябре прошлого года. Можно сказать, прямо по соседству. – Я слышала, сейчас здесь детектив проводит расследование. – А-а, вы имеете в виду этого маленького джентльмена-иностранца, что остановился в Лонг-Медоуз? Он заходил ко мне только вчера… Миссис Толк смолкла – вошла еще одна покупательница, ей требовались марки. Миссис Толк живо оказалась за стойкой почты. – Доброе утро, мисс Хендерсон. Сегодня для этого времени года день теплый. – Да, вы правы. Миссис Оливер вперила взгляд в спину высокой девушки. На поводке она вела силихемтерьера. – Значит, цвет побьет морозом попозже! – заявила миссис Толк с мрачным наслаждением. – Как дела у миссис Уэтерби? – Более или менее, спасибо. Она сейчас почти не выходит из дому. Последнее время такой восточный ветер дует – только держись! – В Килчестере на этой неделе идет очень хороший фильм. Надо бы вам съездить, мисс Хендерсон. – Я вчера вечером собиралась, но особого желания как-то не было. – На следующей неделе пойдет фильм с Бетти Грейбл… Пятишиллинговые марки у меня кончились. За два с половиной подойдут? Когда девушка вышла, миссис Оливер сказала: – Миссис Уэтерби тяжело больна, да? – Может, тяжело, а может, и нет, – с кислой миной ответила миссис Толк. – Просто у одних есть время бока пролеживать, а у других нет. – Полностью с вами согласна, – сказала миссис Оливер. – Я и миссис Апуорд говорю – упражняйте ноги, вам же будет лучше. Лицо миссис Толк отразило удивление. – Когда ей надо, она прекрасно поднимается – так я слышала. – И сейчас? Интересно, задалась вопросом миссис Оливер, откуда у нее такие сведения? – Вам сказала об этом Дженит? – пустила она пробный шар. – Дженит Грум немножко ворчит, – не стала возражать миссис Толк. – А что удивительного? Мисс Грум и сама не первой молодости, а как ветер с востока подует, ревматизм ей совсем житья не дает. Но у белой кости это называется «артрит», тут тебе и инвалидная коляска, и бог знает что еще. Нет, мне мои ноги нужны, я бы не рискнула убивать их бездействием. А сейчас что: даже если у человека насморк, он бегом к доктору – пусть министерство здравоохранения за твои денежки для тебя хоть что-то сделает. Слишком многие занялись нынче нашим здоровьем. А по мне – чем меньше думаешь о своих болячках, тем лучше. – Пожалуй, вы правы, – сказала миссис Оливер. Забрав свои яблоки, она отправилась следом за Дейдри Хендерсон. Догнать ее оказалось нетрудно, потому что ее силихемтерьер, старый, откормленный, лениво исследовал мелкие кустики и обнюхивал всякую всячину. Собаки, мелькнуло в голове у миссис Оливер, – это всегда прекрасный способ познакомиться. – Какой красавец! – воскликнула она. Крупная молодая женщина с простым лицом явно была довольна. – Да, он у нас симпатяга, – сказала она. – Правда, Бен? Бен поднял голову, слегка вильнул всем своим похожим на сосиску телом, потом обнюхал кустики чертополоха, одобрил их и отметил свое одобрение всем известным способом. – Он не дерется? – спросила миссис Оливер. – С силихемами такое бывает. – Вообще-то он страшный драчун. Потому и держу его на поводке. – Так я и подумала. Обе женщины оценивающе оглядели силихемтерьера. Затем Дейдри Хендерсон с какой-то поспешностью спросила: – Вы… вы ведь Ариадна Оливер? – Да. Я остановилась у Апуордов. – Знаю. Робин говорил, что вы должны приехать. Вы не представляете, какое удовольствие я получаю от ваших книг. Миссис Оливер, как обычно в таких случаях, залилась краской смущения. – О-о, – пробормотала она, испытывая неловкость. – Очень рада это слышать, – добавила она с унылым видом. – Я бы с удовольствием прочитала все ваши книги, да не получается, потому что книги нам высылает книжный клуб «Таймс бук», а матушка детективные романы не очень жалует. Она человек жутко чувствительный и потом не спит по ночам. А я детективы просто обожаю. – Я слышала, у вас здесь произошло настоящее преступление, – направила разговор в нужное русло миссис Оливер. – В каком доме? В одном из этих коттеджей? – Вон в том. Голос Дейдри Хендерсон звучал как-то придавленно, приглушенно. Миссис Оливер взглянула на бывшее обиталище миссис Макгинти: на ступеньках перед ним резвились два малоприятных сорванца, с радостным блеском в глазах они мучили кошку. Миссис Оливер шагнула вперед, чтобы унять маленьких разбойников, но кошка вырвалась, пустив в ход коготки. Старший сорванец взвыл – кошка его здорово поцарапала. – Так тебе и надо, – сказала миссис Оливер и повернулась к Дейдри Хендерсон: – И не подумаешь, что в этом доме было совершено убийство, правда? – Да, ни за что не подумаешь. На этот счет женщины были единодушны. Миссис Оливер продолжала: – Это была старая поденщица и кто-то ее ограбил, да? – Ее жилец. У нее были припрятаны деньги – под половицей. – Понятно. Неожиданно Дейдри Хендерсон сказала: – А может, это вовсе и не он. Тут сейчас появился странный человечек – иностранец. Его зовут Эркюль Пуаро… – Эркюль Пуаро? Как же, я его хорошо знаю. – Он и вправду детектив? – Дорогая моя, он жутко знаменит. И потрясающе умен. – Тогда, может, дознается, что он ее не убивал. – Кто? – Как «кто»?.. Жилец. Джеймс Бентли. Надеюсь, его выпустят. – Надеетесь? Но почему? – Не верится мне, что это он. С самого начала не верилось. Миссис Оливер с любопытством глянула на нее – надо же, до чего разволновалась! – Вы его знали? – Не-ет, – медленно произнесла Дейдри. – Не знала. Но однажды Бен угодил в капкан, и он помог мне его вызволить. Ну, мы немножко поговорили… – И какое он произвел на вас впечатление? – Очень одинокий. Незадолго до этого похоронил мать. А он был к ней жутко привязан. – А вы к вашей матери тоже привязаны? – неожиданно спросила миссис Оливер. – Да. И его чувства были мне понятны. Я понимала, что он тогда чувствовал. Мы с матушкой… ведь у нас, кроме друг друга, никого нет. – А я со слов Робина поняла, что у вас есть отчим. Дейдри с горечью согласилась: – Да, отчим у меня есть. Миссис Оливер неопределенно заметила: – Конечно, отчим и отец – это не одно и то же. А отца вы помните? – Нет, он умер до того, как я родилась. Мама вышла замуж за мистера Уэтерби, когда мне было четыре года. Я… я всегда его ненавидела. А мама… – Она помолчала, потом сказала: – Мама прожила очень грустную жизнь. Не было рядом душевного тепла, отзывчивого и понимающего сердца. Мой отчим – человек страшно бесчувственный, холодный и бессердечный. Миссис Оливер кивнула, затем пробормотала: – Не похож этот Джеймс Бентли на преступника… – Я и подумать не могла, что полиция его арестует. Наверняка это был какой-нибудь бродяга. По этой дороге иногда такие бродяги шляются – не приведи господь! Вот один из таких ее небось и пристукнул. Миссис Оливер постаралась ее утешить: – Будем надеяться, что Эркюль Пуаро отыщет истину. – Да, будем. И она резко свернула в ворота Хантерс-Клоуз. Секунду-другую миссис Оливер смотрела ей вслед, потом вытащила из сумочки записную книжку. В ней она записала: «Дейдри Хендерсон – нет», при этом подчеркнула слово «нет» так решительно, что у нее сломался карандаш. 3 На полпути в гору ей встретился Робин Апуорд, он шел вниз вместе с молодой и очень красивой платиновой блондинкой. Робин познакомил их. – Ив, – сказал он, – это расчудесная Ариадна Оливер. Дорогая, не представляю, как ей это удается. При этом человек благожелательный, великодушный. И не подумаешь, что она купается в волнах преступлений. А это Ив Карпентер. Ее муж будет нашим новым членом парламента. А нынешний, сэр Джордж Картрайт, совсем впал в маразм, бедняга. Он из-за дверей на девочек бросается. – Робин, ну как можно так врать? Ты дискредитируешь партию. – А что мне эта партия? Я в ней не состою. Я либерал. Сегодня можно быть только либералом, эта партия маленькая, кто ни попадя в нее не пролезет, к тому же у нее никаких шансов захватить власть. Безнадежно проигранные дела – это моя слабость. Он добавил, обращаясь к миссис Оливер: – Ив приглашает нас сегодня на коктейль. Вечеринка в вашу честь, Ариадна. Соберется местная публика на встречу со знаменитостью. Ведь ваш приезд для нас – грандиозное событие! Сделайте местом вашего следующего убийства Бродхинни, а? Что вам стоит? – Пожалуйста, миссис Оливер, – поддакнула Ив Карпентер. – Что вам стоит заслать сюда Свена Хьерсона, – развивал мысль Робин. – Он, как Эркюль Пуаро, остановится у Саммерхейзов, в доме для приезжих. Мы как раз туда идем, потому что я сказал Ив, что Эркюль Пуаро в своей области не меньшая знаменитость, чем вы в своей, а она, оказывается, была с ним вчера несколько неучтива, поэтому хочет исправиться и тоже пригласить его на вечеринку. Но, дорогая, без шуток, пусть ваше следующее убийство произойдет в Бродхинни. Мы все будем в таком восторге. – Пожалуйста, миссис Оливер. Вот будет здорово! – еще раз присоединилась к просьбе Ив Карпентер. – Кто у нас будет убийцей, а кто жертвой? – спросил Робин. – А кто у вас теперь работает поденщицей? – ответила миссис Оливер вопросом на вопрос. – О-о, дорогая моя, такое убийство нам не нужно. Уж больно скучно. Нет, я думаю, на роль жертвы прекрасно подойдет Ив. К примеру, кто-то задушил ее собственными нейлоновыми чулками. Нет, это уже было. – По-моему, Робин, ты – более подходящая кандидатура для убийства, – предложила Ив. – Подающий надежды драматург убит ножом в загородном коттедже. – Мы еще не выбрали убийцу, – вспомнил Робин. – Чем плоха моя матушка? Следов ног нет, потому что она передвигалась в кресле-каталке. По-моему, замечательно. – Ну, вонзать нож в тебя, Робин, она едва ли захочет, – усомнилась Ив. Робин задумался. – Да, ты права. Возможен и другой вариант – она душит тебя. Тут, я думаю, у нее больших угрызений совести не будет. – Но я хочу, чтобы жертвой был ты. А убийцей пусть будет Дейдри Хендерсон. Зачуханная простушка, на которую никто не обращает внимания. – Вот вам, Ариадна, пожалуйста, – сказал Робин. – Канва вашего следующего романа. Вам осталось только продумать ложные следы, по которым вы поначалу направите следствие, ну и, разумеется, все записать. О господи, какие у Морин кошмарные псы. Они уже свернули в ворота Лонг-Медоуз, и навстречу им с лаем кинулись два ирландских волкодава. Из сарая с ведром в руках появилась Морин Саммерхейз. – Лежать, Флин. Кормик, ко мне. Привет. Я как раз убиралась у Пигги. – Догадались, дорогая, – усмехнулся Робин. – По запаху все ясно. Как поживает Пигги? – Вчера жутко нас напугал. Лежит, не поднимается, завтрак есть не желает. Мы с Джонни давай читать в специальной книге про поросячьи болезни, всю ночь не спали, все думали, как он и что, а сегодня с утра он жутко веселый и жизнерадостный. Джонни ему принес поесть, так тот на него как кинется! Едва с ног не сбил. Джонни потом пришлось ванну принимать. – Да, вы с Джонни живете – не соскучишься, – подытожил Робин. Ив пригласила Морин: – Приходите к нам с Джонни сегодня, немного выпьем, хорошо? – С удовольствием. – Там будет миссис Оливер, – вступил Робин. – Но познакомиться с ней можно прямо сейчас. Вот она. – Правда? – воскликнула Морин. – Вот это да! Вы, я слышала, вместе с Робином сочиняете пьесу? – Нам вдвоем работается лучше некуда, – заверил ее Робин. – Кстати, Ариадна, когда вы утром вышли, на меня снизошло озарение. Насчет актерского состава. – А-а, насчет актерского состава, – с облегчением повторила миссис Оливер. – Я знаю, кто блестяще сыграет Эрика. Сесил Лич – он из театра в Калленках, играет в «Отщепенце». Как-нибудь вечером поедем туда и посмотрим. – А ваш постоялец дома? – обратилась Ив к Морин. – Я хочу и его пригласить в гости. – Мы приведем его с собой, – предложила Морин. – Я бы хотела пригласить сама. Дело в том, что вчера я ему немножко нагрубила. – А-а! Ну, он где-то поблизости, – неопределенно сказала Морин. – Может, в саду… Кормик… Флин… вот чертовы псины… Она с грохотом бросила ведро и помчалась к пруду, откуда доносилось отчаянное кряканье. Глава 13 Когда вечеринка у Карпентеров близилась к концу, миссис Оливер с бокалом в руках подошла к Эркюлю Пуаро. До этой минуты каждый из них находился в центре восторженного внимания. Но сейчас, когда было выпито изрядное количество джина и атмосфера стала совсем непринужденной, старые знакомые начали собираться в группки, обсуждать местные сплетни, и двум пришельцам удалось пообщаться друг с другом. – Выйдем на террасу, – заговорщицки прошептала миссис Оливер. В ту же секунду она сунула ему в руку маленький клочок бумаги. Вместе они вышли через балконную дверь и оказались на террасе. Пуаро развернул листок. – Доктор Рендел, – прочитал он. Он вопросительно взглянул на миссис Оливер. Миссис Оливер энергично закивала, на лицо даже упал длинный завиток седых волос. – Убийца он, – заявила миссис Оливер. – Вы считаете? Но почему? – Я просто знаю, – ответила миссис Оливер. – Это же типичный убийца. Само добродушие, сердечность, дружелюбие и все прочее. – Возможно. Убеждения в голосе Пуаро не было. – Но каков, по-вашему, его мотив? – Нарушение профессиональной этики, – отчеканила миссис Оливер. – И миссис Макгинти об этом узнала. Но причина – дело второе, главное – это он. Я пригляделась ко всем и говорю вам – можете не сомневаться. Вместо ответа Пуаро как бы мимоходом заметил: – Вчера вечером на станции в Килчестере кто-то пытался столкнуть меня на рельсы. – Боже правый! Вы хотите сказать, что вас пытались убить? – Ни секунды не сомневаюсь. – А доктор Рендел выезжал по вызову, мне это точно известно. – Я понимаю… да… доктор Рендел выезжал по вызову. – Вот все и сходится, – с удовлетворением подытожила миссис Оливер. – Все, да не все, – возразил Пуаро. – Вчера вечером в Килчестере также были мистер и миссис Карпентер, и домой они возвращались порознь. Теперь миссис Рендел – может, она и просидела весь вечер дома, слушая радио, а может, и нет – этого не знает никто. А мисс Хендерсон частенько ездит в Килчестер в кино. – Вчера вечером не ездила. Она была дома. Сама мне сказала. – Не следует верить всему, что вам говорят, – нравоучительно заметил Пуаро. – Родственники часто покрывают друг друга. С другой стороны, служанка-иностранка Фрида вчера была в кино и не знает, все ли жильцы Хантерс-Клоуз провели вечер дома! Так что сузить круг непросто. – Ну, за мою компанию я, кажется, могу поручиться, – сказала миссис Оливер. – Когда это с вами случилось? – Ровно в девять тридцать пять. – Стало быть, на обитателей Лэбернемса можно не грешить. С восьми до половины одиннадцатого Робин, его мама и я играли в покер. – Я думал: вдруг вы с Робином заперлись в комнате и трудились на пару? – А матушка тем временем вскочила на мотоцикл, спрятанный в кустах? – Миссис Оливер засмеялась. – Нет, матушка была у нас перед глазами. – Она вздохнула, ибо на ум ей пришли более грустные мысли. – Работать на пару, – горько вымолвила она. – Это не работа, а сущий кошмар! Представьте себе: старшему инспектору Бэттлу нацепят большие черные усы и объявят, что это вы. Пуаро даже вздрогнул от неожиданности: – Предположить такое – уже кошмар! – Теперь вам понятны мои страдания. – Страдать приходится и мне, – признался Пуаро. – Кулинарные способности мадам Саммерхейз не поддаются описанию. То есть способностями тут и не пахнет. Сквозняки, ледяной ветер, расстройство желудка, кошачий запах, длинная собачья шерсть, сломанные ножки кресел, немыслимая кровать, в которой я сплю… – Он закрыл глаза, вспоминая свои мучения. – Тепловатая вода из-под крана, дырки в ковре на лестнице. А кофе?.. Жидкость, которую мне подают под видом кофе, невозможно описать словами. Мой желудок чувствует себя оскорбленным. – Господи, – огорчилась миссис Оливер. – Но при этом она удивительно мила. – Миссис Саммерхейз? Очаровательная женщина. Совершенно очаровательная. Но от этого только хуже. – А вот и она, – сказала миссис Оливер. К ним подходила Морин Саммерхейз. На ее веснушчатом лице застыло счастливо-отрешенное выражение. Она нежно улыбнулась им обоим. – Кажется, я слегка перебрала, – объявила она. – Джин – просто прелесть. И так много! Обожаю вечеринки. В Бродхинни мы ими не очень избалованы. Это все в вашу честь – такие знаменитости! Как бы мне хотелось писать книги! Да вот беда – я ничего не умею делать как следует! – Вы хорошая жена и мать, мадам, – напыщенно произнес Эркюль Пуаро. Глаза Морин широко распахнулись. Привлекательные карие глаза на веснушчатом личике. Интересно, подумала миссис Оливер, сколько ей лет? Пожалуй, не больше тридцати. – Правда? – удивилась Морин. – Ну, не знаю. Я, конечно, всех их страшно люблю, но разве этого достаточно? Пуаро кашлянул. – Не сочтите меня бесцеремонным, мадам, но если жена по-настоящему любит своего мужа, она должна заботиться о том, как он питается. Питание – вещь серьезная. Морин, похоже, эти слова немного задели. – А что? – вспыхнула она. – Голодный мой муж не ходит. Только и делаю, что его кормлю. – Я имел в виду качество пищи. – Вы хотите сказать, что я плохо готовлю, – догадалась Морин. – Но я всегда считала: что именно человек ест – это неважно. Пуаро издал стон. – Или что на нем надето, – рассеянно продолжала Морин. – Или чем он занимается. Я думаю, все это наносное и в жизни мало что значит. Минуту-другую она молчала, глаза от выпитого подернулись какой-то дымкой, будто она смотрела в дальние дали. – На днях одна женщина написала в газету письмо, – вдруг сообщила она. – Дурацкое письмо. Спрашивает, как лучше поступить: отдать ребенка на усыновление чужим людям, которые смогут предоставить ему все возможности – все возможности, так и написано, она имела в виду хорошее образование, приличную одежду, достойное окружение, – либо оставить его при себе, хотя никаких возможностей у нее нет. По-моему, дурацкое письмо – глупее не придумаешь. Главное, чтобы ты мог ребенка прокормить, – все остальное неважно. Она уставилась в пустой бокал, будто пыталась разглядеть на его дне будущее. – Я-то знаю, – сказала она. – Ведь меня саму удочерили. Мать меня отдала, и там мне, как пишет эта женщина, предоставили все возможности. Но всегда больно сознавать – даже сейчас, – что от тебя отказалась собственная мать, взяла и отдала тебя своими руками. – Но, может, она пошла на эту жертву ради вашего же блага, – предположил Пуаро. Проясненным взором она посмотрела на него. – Нет, не согласна я с этим. Перед собой эти родители так и оправдываются. На деле все проще – оказывается, они просто могут без тебя обойтись… А сознавать это больно. Я бы от моих детей не отказалась – ни за какие возможности на свете! – Я считаю, вы совершенно правы, – поддержала ее миссис Оливер. – С этим я тоже согласен, – сказал Пуаро. – Вот и договорились, – обрадовалась Морин. – О чем мы тогда спорим? Как раз в этот момент на террасу вышел Робин и подхватил: – Да, о чем мы тогда спорим? – О приемных детях, – доложила Морин. – Мне не нравится быть приемным ребенком, а вам? – Все же это лучше, чем быть сиротой, разве нет, дорогая? Пожалуй, нам пора идти, правда, Ариадна? Гости собрались расходиться разом. Доктор Рендел куда-то умчался немного раньше других. Все вместе спустились с холма, весело и громогласно болтая, слегка взвинченные, как оно и бывает, когда вольешь в себя несколько коктейлей. У ворот Лэбернемс Робин стал настойчиво приглашать всех зайти. – Расскажем мадре, как прошла вечеринка. Ей, бедняжке, так обидно, что не смогла пойти с нами – опять нога замучила. Но все равно ей жутко хочется знать, что творится вокруг. Веселая гурьба хлынула в дом, и миссис Апуорд и вправду очень обрадовалась. – А кто еще там был? – спросила она. – Уэтерби? – Нет, миссис Уэтерби нездоровится, а эта унылая девица Хендерсон без нее идти отказалась. – Какая трогательная привязанность, – заметила Шила Рендел. – Я бы скорее назвал это патологией, – вставил Робин. – Это все ее мать, – подала голос Морин. – Некоторые матери своих чад прямо съесть готовы. Она вдруг вспыхнула, наткнувшись на вопросительный взгляд миссис Апуорд. – Я тебя не пожираю, Робин? – спросила она. – Мадре! Конечно же, нет! Чтобы скрыть смущение, Морин быстренько переменила тему – стала рассказывать, как они воспитывают своих ирландских волкодавов. Какое-то время говорили о собаках. Потом миссис Апуорд решительно сказала: – От наследственности никуда не денешься – человек ты или собака. Шила Рендел пробормотала: – А как же среда? Миссис Апуорд была категорична: – Среда, моя дорогая, здесь ни при чем. Она позволяет тебе сменить облицовку – но не более. То, что в человеке заложено, все равно остается при нем, и никуда от этого не деться. Эркюль Пуаро с любопытством остановил взгляд на Шиле Рендел – лицо ее вдруг пошло красными пятнами. С излишней, как ему показалось, пылкостью она возразила: – Но ведь это жестоко… и несправедливо. Миссис Апуорд заметила: – В жизни много несправедливого. В разговор вступил Джонни Саммерхейз, неспешным, ленивым голосом он сказал: – Я согласен с миссис Апуорд. Наследственность сказывается. Я всегда на этом стоял. В голосе миссис Оливер прозвучал вопрос: – Вы хотите сказать, что все передается? «И проявляется в грядущих поколениях…» Морин Саммерхейз неожиданно отозвалась своим приятным высоким голосом: – Но у этой цитаты есть продолжение: «И потому будь к людям милосерден». Все снова немножко смутились – слишком серьезная нота зазвучала в разговоре. Чтобы переменить тему, накинулись с вопросами на Пуаро. – Расскажите нам про миссис Макгинти, месье Пуаро. Почему вы считаете, что этот омерзительный жилец ее не убил? – Между прочим, он часто бормотал что-то невнятное, – припомнил Робин. – Бродит по переулкам и что-то себе бормочет. Я его часто встречал. И могу вам точно сказать – вид у него был жутко странный. – Наверное, месье Пуаро, у вас есть какая-то причина полагать, что он ее не убивал. Скажите нам, что это за причина. Пуаро улыбнулся окружающим. Покрутил усы. – Если ее убил не он, кто же тогда? – Да, кто же? Миссис Апуорд сухо произнесла: – Не ставьте человека в неловкое положение. Возможно, он подозревает кого-то из нас. – Кого-то из нас? Ого! Поднялся гомон, а глаза Пуаро встретились с глазами миссис Апуорд. В них было хитрое довольство и что-то еще… Вызов? – Он подозревает кого-то из нас! – воскликнул Робин в полном восторге. – Так, начнем с Морин. – Он изобразил из себя напористого следователя. – Где вы были вечером… какое это было число? – Двадцать второе ноября, – подсказал Пуаро. – Где вы были вечером двадцать второго ноября? – Убей бог, не помню, – откликнулась Морин. – Кто это может помнить, столько времени прошло, – заметила миссис Рендел. – А я помню, – похвастался Робин, – потому что в тот вечер я вещал на радио. В Коулпорте читал лекцию «О некоторых аспектах театрального искусства». Я хорошо это помню, потому что долго распространялся о поденщице из «Серебряной коробки» Голсуорси, а на следующий день стало известно, что убили миссис Макгинти, и я еще подумал: интересно, поденщица в пьесе была похожа на миссис Макгинти или нет? – Точно, – внезапно заявила Шила Рендел. – Я тоже вспомнила: вы тогда сказали мне, что у Дженит выходной и ваша мама останется одна. И я пришла сюда посидеть с ней после ужина. Но, увы, так и не достучалась. – Сейчас, дайте подумать, – сказала миссис Апуорд. – Ах да, конечно. У меня разболелась голова, и я легла спать, а окна спальни выходят в сад. – А на следующий день, – продолжала вспоминать Шила, – когда я услышала, что миссис Макгинти убили, еще подумала: «Какой ужас! Ведь я в темноте могла наткнуться на убийцу», – поначалу-то мы все решили, что в ее дом вломился какой-нибудь бродяга. – А я все равно не помню, чем я занималась, – заявила Морин. – Зато следующее утро помню отчетливо. Нам про нее рассказал булочник. «Угробили, – говорит, – нашу миссис Макгинти». А я уже голову ломала: куда это миссис Макгинти запропастилась? Она поежилась. – Даже вспомнить – и то жуть берет, – сказала она. Миссис Апуорд не сводила глаз с Пуаро. Очень умная женщина, подумал он, и безжалостная. И еще эгоистка, каких поискать. Такая, если что сделает, не будет терзаться сомнениями, совесть ее мучить не будет… Раздался чей-то слабый голос – встревоженный, даже какой-то жалобный: – А какие-нибудь факты у вас есть, месье Пуаро? Это был голос Шилы Рендел. Вытянутое мрачное лицо Джонни Саммерхейза вдруг ожило. – Вот именно, факты! – воскликнул он. – Этим меня и привлекают детективные истории. Факты для детектива – они будто карта местности, а ты плутаешь среди них, как в лесу, и вдруг бац – дошло! Дайте нам хотя бы один факт, месье Пуаро! Смеющиеся просительные лица повернулись к нему. Для них это не более чем игра (или не для всех?). Но убийство – это не игра, убийство – вещь опасная. И кто знает… Резким движением Пуаро вытащил из кармана фотографии. – Вам требуются факты? – спросил он. – Вот! – И театральным жестом он бросил их на стол. Все сгрудились вокруг стола, наклонили головы, стараясь получше разглядеть снимки; послышались возгласы: – Смотрите-ка! – Какая жуткая безвкусица! – Только посмотрите на эти розы! «Ах, эти розы, ах, эти розы!» – Господи, ну и шляпа! – Какая жуткая девчонка! – Но кто они такие? – Ну и мода была в те времена! – Эта женщина явно была хороша собой. – Но почему это факты? – Кто они такие? Медленным взглядом Пуаро обвел лица всех, кто стоял вокруг стола. Он увидел на них лишь то, что ожидал увидеть. – Вы никого здесь не узнаете? – Узнаем? – Может, кто-то из вас уже видел эти фотографии? Может… да, миссис Апуорд? Вам что-то показалось знакомым, не так ли? Миссис Апуорд колебалась. – Да… мне кажется… – Которая из них? Ее указательный палец поднялся и застыл на фотографии девочки в очках – Лили Гэмбол. – Вы видели эту фотографию… когда же? – Совсем недавно… Вот только где… Не могу вспомнить. Но я ее видела, за это могу поручиться. Она сидела, нахмурившись, сведя брови к переносице. Из состояния сосредоточенной отрешенности ее вывела Шила Рендел. Она подошла и сказала: – До свидания, миссис Апуорд. Надеюсь, вы как-нибудь заглянете ко мне на чашечку чаю, если будете хорошо себя чувствовать. – Спасибо, милая. Робину придется закатить меня на горку. – Разумеется, мадре. Благодаря твоей коляске я такие мышцы накачал – о-го-го! Помнишь, когда мы отправились к Уэтерби и стояла страшная грязища… – Ага! – вдруг воскликнула миссис Апуорд. – Что такое, мадре? – Ничего. Продолжай. – Ну и намаялись мы с этим штурмом холма! Сначала буксовала коляска, потом забуксовал я. Думал, нипочем домой не доберемся. Посмеиваясь, гости распрощались и дружными рядами разошлись. Да, думал Пуаро, алкоголь развязывает языки, что верно, то верно… Свалял он дурака, показав фотографии, или, наоборот, поступил мудро? Может, и он пал жертвой алкогольных паров? Трудно сказать. Буркнув что-то в знак извинения, он повернул назад. Толкнул ворота и подошел к дому, из которого только что вышел. Из открытого окна слева доносилось журчание двух голосов – Робина и миссис Оливер. Ее вклад был минимален, львиная доля звуков в этом бессвязном потоке принадлежала Робину. Толкнув входную дверь, Пуаро прошел в комнату направо, которую покинул минуту назад. У камина сидела миссис Апуорд. Судя по лицу, ее одолевали мрачные мысли. Она настолько ушла в себя, что появление Пуаро заставило ее вздрогнуть. Он тактично кашлянул, и она резко вскинула голову. – О-о, – сказала она. – Это вы. Вы меня напугали. – Простите, мадам. Вы думали, это кто-то другой? Кто же? Не ответив на его вопрос, она просто спросила: – Вы что-нибудь оставили? – Боюсь, я оставил здесь опасность. – Опасность? – Опасность. Возможно, она угрожает вам. Потому что вы узнали одну из фотографий. – Я не сказала, что я ее узнала. Все старые фотографии похожи одна на другую. – Послушайте, мадам. Мне кажется, миссис Макгинти тоже узнала одну из этих фотографий. И миссис Макгинти рассталась с жизнью. В глазах миссис Апуорд неожиданно блеснул озорной огонек, и она продекламировала: Миссис Макгинти с жизнью рассталась, На небо улетела, на небе осталась. С жизнью рассталась, рассталась. А как? Высунулась сильно, как я, вот так! Вы это имеете в виду? – Да. И если вам что-то известно, хоть что-нибудь, скажите мне об этом сейчас. Так будет безопаснее. – Дорогой вы мой, не все так просто. Я совсем не уверена, что я что-то знаю, – уж, во всяком случае, ничего такого, что можно назвать уликой. Смутные воспоминания – дело довольно хитрое. Пока не представишь себе, как, где и когда, делать выводы рано, надеюсь, вы со мной согласны. – Мне кажется, все это вы уже представили. – Все, да не все. Надо принять во внимание разные обстоятельства. Прошу вас, месье Пуаро, не торопите меня. Я не из тех, кто принимает решения сгоряча. У меня своя голова на плечах, я привыкла ею пользоваться. А когда решение принято, я начинаю действовать. Но не раньше, чем я к этому готова. – Во многих отношениях вы, мадам, человек скрытный. – Возможно – до некоторой степени. Знание – сила. А силу надо использовать только во благо. Извините, но вы, видимо, не очень себе представляете устои жизни в английской провинции. – Иначе говоря, «вы всего лишь чертов иностранец». Миссис Апуорд чуть улыбнулась: – Ну, это для меня слишком грубо. – Если не хотите говорить со мной, есть старший инспектор полиции Спенс. – Мой дорогой месье Пуаро. Только не полиция. Не на этом этапе. Он пожал плечами. – Я вас предупредил, – сказал он. Ибо у него не было ни малейших сомнений – миссис Апуорд уже вспомнила совершенно отчетливо, где и когда она видела эту фотографию. Глава 14 1 Нет сомнения, сказал себе Эркюль Пуаро на следующее утро, что в этих краях наступила весна. Его вчерашние опасения сегодня представлялись ему совершенно беспочвенными. Миссис Апуорд – вполне здравая женщина и прекрасно сумеет о себе позаботиться. Все же ей удалось заинтриговать Пуаро. Да, любопытно. Ее поведение осталось для него тайной за семью печатями. Собственно, к этому она и стремилась. Она узнала фотографию Лили Гэмбол и решила разыграть свою игру. Пуаро обдумывал все это, прогуливаясь по дорожке в саду, как вдруг за его спиной раздался голос. Пуаро вздрогнул от неожиданности. – Месье Пуаро. Миссис Рендел подошла так тихо, что он не слышал ее приближения. Со вчерашнего вечера на душе у него было неспокойно. – Простите, мадам. Вы застали меня врасплох. Миссис Рендел машинально улыбнулась. «Если у меня на душе неспокойно, – подумал он, – что же сказать про миссис Рендел?» Одно веко у нее подергивалось, руки не находили себе места. – Я… надеюсь, я вам не мешаю? Может быть, вы заняты? – Нет, вовсе не занят. День – просто чудо. Ощущение весны – это прекрасно. Приятно находиться на улице. В доме миссис Саммерхейз всегда, ну совершенно всегда ощущаешь поток воздуха. – Поток… – В Англии вы это называете сквозняком. – Да. Да, наверное, вы правы. – Окна у них в доме не закрываются, а двери так и летают взад-вперед. – Этот дом уже дышит на ладан. К тому же у Саммерхейзов денег негусто, и серьезный ремонт им просто не осилить. На их месте я бы его продала, и дело с концом. Да, в нем не одну сотню лет жили их предки, но в наши дни нельзя цепляться за вещи только из сентиментальности. – Да, сентиментальность осталась в прошлом. Наступила тишина. Уголком глаза он следил за ее белыми руками – она явно нервничала. Пусть берет инициативу на себя, если ей есть что сказать. Наконец она заговорила – неровно, отрывисто. – Наверное, – сказала она, – когда вы ну как бы проводите расследование, всегда нужно иметь подходящий предлог, да? Пуаро обдумал вопрос. Он не смотрел на нее, но мог побожиться – она, чуть повернув голову, смотрит на него во все глаза. – Что ж, мадам, – уклончиво ответил он, – это довольно удобно. – Как-то объяснить, почему вы здесь, почему задаете вопросы? – Да, это может сослужить хорошую службу. – Зачем… зачем вы на самом деле приехали в Бродхинни, месье Пуаро? С легким удивлением он повернулся к ней. – Но, моя дорогая леди, это ведь всем известно – чтобы расследовать обстоятельства смерти миссис Макгинти. Миссис Рендел резко сказала: – Вы только так говорите. Но это – курам на смех. Пуаро поднял брови: – В самом деле? – Конечно. Никто в это не верит. – И все же уверяю вас – я приехал сюда именно с этой целью. Ее тусклые голубые глаза моргнули, и она отвела взгляд. – Вы мне не скажете, я знаю. – Чего не скажу, мадам? Она снова внезапно, как показалось Пуаро, сменила тему: – Я хотела спросить вас… про анонимные письма. – Пожалуйста, – подбодрил ее Пуаро, потому что она тут же замолчала. – Ведь в них всегда написана ложь, да? – Иногда, – осторожно заметил Пуаро. – Как правило, – настаивала она. – Я бы не стал утверждать это с уверенностью. Шила Рендел взорвалась: – Писать такие письма – это трусливо, вероломно и низко! – Тут я с вами согласен. – И вы никогда не поверите тому, что написано в таком письме? – Это очень трудный вопрос, – строго ответил Пуаро. – А я бы не поверила. Такому письму – ни за что! – И добавила, с трудом сдерживаясь: – Я знаю, почему вы здесь. Так вот, это неправда, говорю вам – неправда. – И, круто повернувшись, она пошла прочь. Брови Эркюля Пуаро снова поднялись – на сей раз выше обычного. «Что бы это значило, – спросил он себя. – Меня хотят увести со следа? Или это птичка из другого гнездышка?» Что-то здесь много всего навалено в одну кучу. Значит, миссис Рендел убеждена, что он здесь вовсе не из-за смерти миссис Макгинти. По ее мнению, это всего лишь предлог. Она действительно так считает? Или же, как он только что себе сказал, хочет вывести его на ложный след? И при чем тут анонимные письма? Может, на фотографии, которую «недавно видела» миссис Апуорд, изображена миссис Рендел? Другими словами, миссис Рендел и Лили Гэмбол – одно лицо? Сведения о Лили Гэмбол, исправившейся и вернувшейся в лоно цивилизованного общества, обрываются где-то в Ирландии. Что, если доктор Рендел встретил свою будущую жену именно там, не подозревая о ее прошлом? Лили Гэмбол окончила курсы стенографии. Ее с доктором пути вполне могли пересечься. Пуаро покачал головой и вздохнул. Разумеется, все это вполне возможно. Но хотелось бы знать наверняка. Откуда ни возьмись налетел холодный ветер, а солнце скрылось за облаками. Пуаро поежился и направил свои стопы к дому. Да, хотелось бы знать наверняка. Найти бы орудие убийства… И в эту секунду он его увидел и даже вздрогнул, потому что инстинкт подсказал ему – он не ошибается. 2 Потом он задавал себе вопрос: видел ли он этот предмет раньше, может, засек его подсознательно? Ведь, надо полагать, он преспокойно стоял себе на этом месте со дня приезда Эркюля Пуаро в Лонг-Медоуз… Прямо здесь, на захламленном книжном шкафу около окна. Но почему он все-таки не заметил его раньше? Пуаро взял предмет, прикинул его вес, внимательно осмотрел его, переложил из руки в руку, занес для удара… В комнату, сопровождаемая двумя псами, обычным вихрем ворвалась Морин. И спросила своим певучим и дружелюбным голосом: – Привет, развлекаетесь с сахароколкой? – Эта штука так называется? Сахароколка? – Да. Сахароколка… или сахарный молоток… не знаю точного названия. Забавная штуковина, да? Еще и птичка наверху – прямо детская игрушка. Пуаро неторопливо повертел в руках эту кухонную утварь. Эдакая медная безделушка в форме тесла, тяжелая, с острой режущей кромкой. Там и сям утыкана цветными камешками, небесно-голубыми и красными. Наверху – легкомысленная пташка с бирюзовыми глазками. – Небось такой штучкой кого-нибудь убить – одно удовольствие, – заявила она беззаботно. И, забрав молоток у Пуаро, нанесла смертоносный удар по какой-то точке в пространстве. – До жути просто, – сделала она вывод. – Как там у Теннисона в «Королевских идиллиях»: «„Настал мой час!“ – так Марк воскликнул и череп раскроил ему». А что, этой штуковиной ничего не стоит раскроить череп, верно? Пуаро взглянул на нее. Улыбчивая безмятежность – ничего другого он не прочел на ее веснушчатом лице. Она добавила: – Я уж сказала Джонни, что его ждет, если он мне надоест хуже черта. В супружеской жизни – штука незаменимая! Она засмеялась, положила молоток для колки сахара на место и повернулась к двери. – Я ведь зачем-то сюда шла. – Она застыла в раздумье. – Не могу вспомнить… Вот голова садовая! Ладно, пойду посмотрю на пудинг, может, надо долить воды в кастрюлю. Но Пуаро остановил ее вопросом: – Вы эту штуку привезли с собой из Индии? – Нет-нет, – возразила Морин. – Я ее купила под Рождество, на «П и П». – «П и П»? – озадаченно переспросил Пуаро. – «Приноси и покупай», – охотно разъяснила Морин. – В доме приходского священника. Приносишь вещи, которые тебе не нужны, ну и что-то покупаешь. Если найдешь что-то не совсем жуткое. На самом деле ничего для тебя нужного там нет. Я купила это да еще кофейник. У кофейника мне носик понравился, а у молотка – птичка, просто загляденье. Она показала на небольшой кофейник из чеканной меди. Искривленный носик-хоботок… где-то он такой уже видел? – По-моему, они из Багдада, – припомнила Морин. – Если не путаю, Уэтерби сказали именно так. А может, из Персии. – Так они вам достались от Уэтерби? – Да. У них жуть сколько всякого барахла. Все, побежала. Пудинг надо проверить. Она вышла. Хлопнула дверь. Пуаро еще раз взял сахароколку и подошел с ней к окну. На режущей кромке виднелись – едва заметные, выцветшие, но все-таки виднелись – пятнышки. Пуаро удовлетворенно кивнул. Секунду поколебавшись, он забрал молоток и унес к себе в комнату. Там аккуратно упаковал его в коробку, завернул в бумагу, перевязал и со свертком под мышкой спустился вниз и вышел из дому. Можно не волноваться – исчезновения сахароколки никто не заметит. Про этот дом не скажешь, что все в нем разложено по полочкам. 3 В Лэбернемсе своим чередом – со скрипом – шла совместная работа. – Дорогая, но что это за прихоть – делать из него вегетарианца? Получится какой-то тип со странностями. И уж никак не романтический герой, – излагал свою точку зрения Робин. – А что я могу поделать, – упрямилась миссис Оливер. – Он всю жизнь был вегетарианцем. Он возит с собой специальную машинку, чтобы протирать сырую морковь и репу. – Но, Ариадна, драгоценная вы моя, почему? – Откуда я знаю? – раздраженно огрызнулась миссис Оливер. – Откуда я знаю, почему я произвела на свет божий такого мерзкого типа? Наверное, у меня ум зашел за разум. Почему вообще он финн? Я ни черта не знаю о Финляндии. Почему вегетарианец? Почему у него такие идиотские манеры? Уж так вышло – вот и все объяснение. Испробуешь что-то – а людям понравится, ты, окрыленная, дуешь дальше. И не успеешь оглянуться, как ты уже повязана по рукам и ногам – и, будь любезна, всю жизнь терпи возле себя какого-нибудь кошмарного Свена Хьерсона. А люди пишут письма – ах-ах, вы, наверное, от него без ума. Я от него без ума? Да попадись мне этот сухопарый и долговязый финн-вегетарианец под руку в жизни – быть убийству, да такому, какого в моих книгах еще не было. Робин Апуорд посмотрел на нее взглядом, полным уважения. – Знаете, Ариадна, а мысль, право, недурна. Подлинный Свен Хьерсон – и счеты с ним сводите вы. Такая книга запросто может стать вашей лебединой песнью – но опубликовать ее надо после вашей смерти. – Э, нет! – взбунтовалась миссис Оливер. – А деньги? Все деньги, что мне причитаются за мои убийства, я хочу получить сейчас. – Да. Разумеется. Тут я с вами согласен, как никогда. С обеспокоенным видом драматург принялся ходить взад-вперед. – И еще с этой Ингрид незадача, – сказал он. – Сцену в подвале мы сделали – пальчики оближешь, но как после нее сохранить напряжение в следующей сцене – ума не приложу. Миссис Оливер промолчала. Что касается сцен, пусть голова болит у Робина Апуорда. Робин метнул на нее взгляд, в котором читалось недовольство. В то утро, охваченная новым настроением (такое с ней случалось часто), миссис Оливер внезапно разочаровалась в своей прическе – распущенные волосы надоели. Обмакнув щетку в воду, она прилепила седые завитки ближе к черепу. Высокий лоб, массивные очки, суровый взор – она все больше напоминала Робину его школьную учительницу, перед которой он трепетал все отроческие годы. Он чувствовал, что ему все труднее обращаться к ней «дорогая», его передергивало даже от «Ариадны». Тоном капризного ребенка он произнес: – Знаете, что-то я сегодня не в форме. Может, вчерашний ужин сказывается. Так что давайте оставим наши описания и подумаем об актерах. Если бы удалось заполучить Дэниса Кэллори, о лучшем нечего и мечтать, но он сейчас занят на съемках. А Джин Беллиус подошла бы нам на Ингрид – и она хочет сыграть эту роль, это уже хорошо. И совершенно гениальная идея – пригласить Сесила на роль Эрика. Поедем вечером на «Отщепенца»? Поглядите на Сесила и скажете мне, что вы о нем думаете. Миссис Оливер ухватилась за это предложение, и Робин пошел звонить. – Порядок, – доложил он, вернувшись. – Билеты будут. 4 Утро выдалось многообещающим, но посулы так и остались посулами. Неизвестно откуда набежали тучи, день притих – вот-вот грянет дождь. Пробираясь через густой кустарник к входной двери Хантерс-Клоуз, Пуаро подумал: не хотел бы он жить в этой долине-впадине у подножия холма. Сам дом был сокрыт за деревьями, ветвистый плющ пленил все садовые дорожки. Тут бы пройтись с топором. С топором? Или с сахароколкой? Он нажал на звонок, не дождался ответа – позвонил еще раз. Дверь открыла Дейдри Хендерсон. Она явно удивилась. – О-о, – сказала она, – это вы. – Можно зайти? Я хочу поговорить с вами. – Я… да, что же, заходите. Она провела его в небольшую полутемную гостиную, где он однажды сидел в ожидании. На каминной полке он тотчас опознал старшего брата небольшого кофейника, какой стоял у Морин. Его огромный искривленный хобот-клюв в этой маленькой на западный манер комнатке словно был главным, намекал на некую восточную свирепость. – К сожалению, – извиняющимся тоном сказала Дейдри, – у нас сегодня неприятности на домашнем фронте. Наша служанка, немецкая девушка, от нас уходит. Прожила тут всего месяц. Похоже, она согласилась у нас работать, потому что хотела сюда переехать – у нее в Англии жених. А теперь у них все решилось, и сегодня она от нас съезжает. Пуаро прищелкнул языком. – Довольно бесцеремонно с ее стороны. – Вы тоже так считаете, да? Отчим говорит, она просто не имеет права. Может, и не имеет, но что тут поделаешь – она выходит замуж, а дальше ей хоть трава не расти. Мы бы вообще ничего не знали – это я случайно увидела, что она собирает свои вещи. А то просто ушла бы из дому, никому не сказав и слова. – Увы, в наше время бесцеремонность – вещь нередкая. – Да, – уныло согласилась Дейдри. – Наверное. Тыльной стороной ладони она потерла лоб. – Я устала, – призналась она. – Очень устала. – Понимаю, – учтиво произнес Пуаро. – Немудрено. – Вы что-то хотели, месье Пуаро? – Я хотел спросить у вас про сахарный молоток. – Сахарный молоток? – Она непонимающе посмотрела на него. – Такая медная штуковина, с птичкой, инкрустированная голубыми, красными и зелеными камешками, – со всей тщательностью описал Пуаро. – А-а, да, знаю. Но никакого интереса или оживления в ее голосе не послышалось. – Верно ли, что раньше он был здесь? – Да. Мама купила его на базаре в Багдаде. Мы его вместе с другой утварью отнесли в дом священника на распродажу. – «Приноси и покупай»? – Да. Такие распродажи у нас бывают часто. Доход идет церкви. Отдавать деньги просто так желающих все меньше, а избавиться от ненужного старья вроде и не жалко. А кто-то его покупает. – Значит, до Рождества этот молоток был здесь, в этом доме, а потом вы отдали его для торгов «Приноси и покупай». Верно я говорю? Дейдри нахмурилась. – Отдали, только не под Рождество. До этого были другие торги. В честь праздника урожая. – Праздник урожая? Это когда же? В октябре? В сентябре? – В конце сентября. В комнатке воцарилась тишина. Пуаро смотрел на девушку, она смотрела на него. Не лицо, а море в штиль – никаких всплесков, никакой ряби, никакого волнения. Кроется там что-то или нет, за этой стеной вялости и апатии? Может, и нет. Может, она и вправду просто устала… Он спросил спокойно, но настойчиво: – Вы уверены, что это были торги в честь праздника урожая? А не под Рождество? – Уверена. Глаза ее не мигая смотрели на него. Эркюль Пуаро ждал. Ну, дальше, дальше… Но того, чего он ждал, не последовало. Тогда, взяв официальную ноту, он произнес: – Не смею вас больше задерживать, мадемуазель. Она проводила его до двери. И вот он уже снова шел вниз по дороге. Итак, два взаимоисключающих заявления. Одно с другим – ну просто никак. Кто же говорит правду? Морин Саммерхейз или Дейдри Хендерсон? Если сахароколка – орудие убийства, то вопрос этот принципиальный. Праздник урожая отмечают в конце сентября. Рождество – известно когда. А в промежутке, двадцать второго ноября, убили миссис Макгинти. И кому же в это время принадлежала сахароколка? Он отправился на почту. Миссис Толк, всегда готовая помочь, и на этот раз оказалась на высоте. Да, она была на обоих торгах. И на всех предыдущих. Там можно наткнуться на какую-нибудь симпатичную вещицу. Она, кстати, помогала все раскладывать для продажи. Правда, почти ничего не присылали заранее – люди приносили с собой, что хотели отдать, а заодно приценивались к тому, что принесли другие. Медный молоток, похожий на топорик, с цветными камешками и птичкой? Нет, такого она не припомнит. Вещей, надо сказать, натащили множество, была настоящая неразбериха, и многое выхватывали в ту же секунду. Впрочем, погодите, что-то такое и вправду было… да, и поставили за пять шиллингов с кофейником в придачу, кофейник-то был с дыркой, так что не попользуешься, только как украшение. А вот когда было дело – этого она не помнит. Может, под Рождество, а может, и раньше. Как-то не отложилось в памяти… Она приняла к отправке сверток, принесенный Пуаро. Отправить заказной почтой? Да. Она записала адрес, и Пуаро заметил, беря квитанцию, что в ее черных живых глазах мелькнула искорка интереса. Пуаро, размышляя на ходу, неторопливо зашагал в гору. Скорее всего, ошибается Морин Саммерхейз – мозги у нее слегка набекрень, никогда ничего не помнит, суматошная и смешливая. Ей что урожай, что Рождество – один черт. Дейдри Хендерсон – медлительная, неловкая – должна ориентироваться в пространстве и времени куда точнее. Все так. Но занозой торчал в мозгу один вопрос. Незаданный. Он из нее что-то пытался вытянуть, она даже не поинтересовалась: зачем вам это надо знать? Ведь естественный вопрос, он же просто напрашивался? Но Дейдри Хендерсон его не задала. Глава 15 1 – Вам кто-то звонил! – крикнула Морин из кухни, едва Пуаро вошел в дом. – Звонил? Кто же? Действительно, кто? – Не знаю. Я черкнула номер на продовольственной книжке. – Спасибо, мадам. Он открыл дверь в гостиную и подошел к столу, среди бумаг отыскал продовольственную книжку – прямо возле телефона. На ней было написано: «Килчестер 350». Подняв трубку, он набрал номер. Женский голос мгновенно ответил: – «Бритер и Скаттл». Тугодумом Пуаро не был никогда. – Можно попросить мисс Мод Уильямс? После небольшой паузы женский контральто произнес: – Мисс Уильямс слушает. – Говорит Эркюль Пуаро. Вы мне звонили? – Да… да, звонила. Насчет собственности, о которой мы с вами вели речь в прошлый раз. – Собственности? – Секунду Пуаро соображал. Потом понял: Мод просто неудобно говорить. Кто-то стоит или сидит рядом, а раньше, когда звонила ему, она была в кабинете одна. – Если я правильно понимаю, вы звонили насчет Джеймса Бентли и убийства миссис Макгинти. – Правильно. Мы можем что-то для вас сделать? – Вы хотите помочь. Вам сейчас неудобно говорить? – Совершенно верно. – Ясно. Слушайте внимательно. Вы действительно хотите помочь Джеймсу Бентли? – Да. – Не пойдете ли вы в услужение к людям? Возможно, семейный климат в этом доме не самый благоприятный… – Пойду. – Вы можете освободиться от работы? Чтобы приехать, скажем, завтра? – О да, месье Пуаро. Думаю, мы сможем это уладить. – Вы поняли, что я вам предлагаю? Вы будете жить в семье, домработницей. Готовить умеете? В голосе послышалось легкое удивление: – Еще как. – О боже, да вы просто находка! Значит, так, я сейчас же выезжаю в Килчестер. Встретимся в том же кафе, где мы беседовали в ваш обеденный перерыв. – Да, конечно. Пуаро повесил трубку. Что же, достойная восхищения молодая особа. Сообразительная, толковая, самостоятельная… и даже неплохая повариха… Не без труда он откопал местную телефонную книжечку – на ней покоился трактат о разведении свиней – и посмотрел номер телефона Уэтерби. Трубку сняла миссис Уэтерби. – Алло. Алло. Это месье Пуаро… Вы, наверное, помните меня, мадам?.. – Боюсь, что… – Месье Эркюль Пуаро. – Ах да, разумеется… Простите. У нас тут неприятности на домашнем фронте… – Именно поэтому я вам звоню. Узнав о ваших трудностях, я изрядно огорчился. – Надо же быть такой неблагодарной. Эти иностранцы. Мы же ей проезд оплатили, и вообще. Терпеть не могу неблагодарности. – Да-да. Искренне вам сочувствую. Это просто чудовищно, поэтому спешу сказать вам, что, возможно, смогу вам помочь. По чистой случайности у меня на примете есть молодая женщина, которая желает пойти в услужение. Боюсь, правда, она не все умеет… – Кто теперь все умеет? Но, по крайней мере, она готовит? А то ведь многие и не готовят. – Да… да, кулинар она хороший. Тогда я вам ее пришлю, пусть поначалу на время? Ее зовут Мод Уильямс. – О, месье Пуаро, пожалуйста, присылайте. Вы так любезны. Лучше что-нибудь, чем ничего. Муж у меня такой привереда, страшно сердится на мою дорогую Дейдри, когда что-то в хозяйстве не так. Где мужчинам понять, как в наши дни все достается… я… Она умолкла на полуслове – кто-то вошел в комнату, и, хотя она прикрыла трубку рукой, ее приглушенный голос все же достиг ушей Пуаро: – Это тот маленький детектив… он знает кого-то, кто сможет заменить Фриду… Нет, не иностранка… англичанка, слава богу. Очень мило с его стороны, надо же, какой заботливый… Дорогая, только не возражай. Какая тебе разница? Сама знаешь, как Роджер кипятится… Он так любезен… думаю, она нас вполне устроит. Убрав руку, миссис Уэтерби заговорила елейным голоском: – Огромное вам спасибо, месье Пуаро. Мы вам безмерно благодарны. Пуаро положил трубку и взглянул на часы. Потом отправился на кухню. – Мадам, к обеду меня не ждите. Мне надо съездить в Килчестер. – Слава тебе господи, – обрадовалась Морин. – А то я пудинг проморгала. Вода выкипела, и он, подлый, подгорел. Вообще-то он вышел ничего, только с горчинкой. Я уж решила – если покажется невкусно, открою банку малинового варенья, она у меня с прошлого лета сохранилась. Сверху оно немножко заплесневело, но сейчас говорят, что это не страшно. Даже полезно – ведь это живой пенициллин. Пуаро вышел из дому довольный – бог уберег его от подгоревшего пудинга с пенициллиновым вареньем. Импровизации Морин Саммерхейз – штука опасная, лучше он перекусит в «Синей кошке» – макароны, заварной крем, оливки. 2 В Лэбернемсе затеялась легкая свара. – Разумеется, Робин, когда ты работаешь над пьесой, ты вообще ни о чем не помнишь. Робин был полон раскаяния: – Мадре, прости меня, Христа ради. Начисто вылетело из головы, что у Дженит сегодня свободный вечер. – Ладно, неважно, – холодно буркнула миссис Апуорд. – Очень даже важно. Я позвоню в театр и скажу, что мы приедем завтра. – Ни в коем случае. Договорились на сегодня, вот и поезжайте. – Но как же… – Никаких разговоров. – Давай я попрошу Дженит, пусть сегодня посидит, а в другой вечер мы ее отпустим. – Отпадает. Она терпеть не может, когда приходится менять свои планы. – Уверен, она не будет возражать. Если я ее как следует… – Ни о чем ее не надо просить, Робин. Ты ей только испортишь настроение. И хватит об этом. Чувствовать себя занудной старухой, которая отравляет удовольствие другим, – это мне совсем не по нраву. – Мадре, ты просто прелесть… – Ну хватит – идите и развлекайтесь. Я знаю, кто разделит мое одиночество. – Кто же? – Это моя тайна. – Миссис Апуорд снова повеселела. – Не суетись, Робин. – Я позвоню Шиле Рендел. – Я сама позвоню кому надо, спасибо. Все уже договорено. Перед уходом свари кофе, перелей в кофейник и поставь на мой столик, чтобы осталось только подогреть. И еще чашечку принеси – вдруг придется попотчевать гостя. Глава 16 Пуаро и Мод Уильямс обедали в кафе «Синяя кошка». Великий сыщик давал последние указания: – Вы поняли, что именно следует искать? Мод Уильямс кивнула. – На работе договорились? Она засмеялась: – У меня серьезно захворала тетушка! Я сама себе послала телеграмму. – Прекрасно. И вот еще что примите к сведению. По этой деревне разгуливает убийца. Ощущение не из самых приятных. – Вы меня предупреждаете? – Да. – Я в состоянии о себе позаботиться, – заверила его Мод Уильямс. – Эти слова следует отнести в разряд «крылатых», – пошутил Эркюль Пуаро. Она снова засмеялась, смех был искренний, веселый. Кое-кто за соседними столами повернул в их сторону голову. Пуаро поймал себя на том, что оценивающе наблюдает за ней. Полная сил и уверенная в себе молодая женщина, живая и энергичная, она рвалась в бой, жаждала взять на себя опасную миссию. Что ею движет? Перед его мысленным взором возник Джеймс Бентли – вялый, безжизненный голос, потухший взгляд. Да, природа – штука прелюбопытная. Мод сказала: – Вы ведь сами мне это предложили? Зачем же теперь отговариваете? – Я обязан четко объяснить вам, на что вы идете. – Не думаю, что мне угрожает опасность. – Голос Мод звучал уверенно. – Я тоже пока так не думаю. В Бродхинни вас кто-нибудь знает? Мод задумалась. – Пожалуй… Да, кое-кто знает. – Вы там бывали? – Пару-тройку раз… по делам фирмы, конечно… последний раз относительно недавно – месяцев пять назад. – Кого вы там видели? Где были? – Я приезжала к одной старушке… мисс Карстерс… или Карлайл… точно не помню. Она покупала небольшой участок земли, здесь, неподалеку, и я привезла ей разные бумаги, документ, составленный землемером, надо было задать какие-то вопросы. Она останавливалась там же, где и вы, – дом для приезжих или что-то в этом роде. – Лонг-Медоуз? – Он самый. Довольно убогое пристанище… от собак некуда деваться. Пуаро кивнул. – А миссис Саммерхейз или майора Саммерхейза вы видели? – Миссис Саммерхейз видела, наверное, это была она. Она провела меня наверх. Эта старая развалюшечка принимала меня в постели. – Миссис Саммерхейз вас запомнила? – Едва ли. А хоть и запомнила, невелика беда. Ну и что, я решила сменить работу, сейчас этим никого не удивишь. Вообще-то она на меня и не посмотрела. Такие ни на кого не смотрят. – Мод Уильямс сказала это с легким порицанием. – Кого-нибудь еще вы в Бродхинни видели? Мод неохотно призналась: – Да, мистера Бентли. – Ага, мистера Бентли. Случайно. Мод чуть поерзала в кресле. – Честно говоря, нет, я послала ему открытку. Написала, что в тот день приеду. Если честно, даже попросила его о встрече. Идти там, конечно, некуда. Дыра дырой. Ни тебе кафе, ни кино. Честно говоря, мы просто поболтали на автобусной остановке. Пока я ждала обратного автобуса. – Это было до того, как убили миссис Макгинти? – О да. Буквально за несколько дней. Помню, вскоре об этом затрубили все газеты. – Мистер Бентли когда-нибудь говорил с вами о своей домовладелице? – Как будто нет. – А еще с кем-нибудь вы в Бродхинни разговаривали? – Я… только с мистером Робином Апуордом. Я слышала, как он выступал по радио. А тут вижу, выходит из дому собственной персоной – я узнала его по фотографии, – я подошла и попросила его дать мне автограф. – И он дал? – О да, с большой охотой. Записной книжки у меня с собой не было, но я выудила из сумки какой-то листок, и он тут же его подмахнул. – Еще кого-то из Бродхинни вы знаете – хотя бы в лицо? – Ну конечно, Карпентеров. Они в Килчестер наезжают часто. У них шикарная машина, миссис Карпентер всегда в шикарных туалетах. Месяц назад она открывала ярмарку. Говорят, он будет нашим следующим членом парламента. Пуаро кивнул. Потом вытащил из кармана конверт, который всегда носил с собой. Разложил на столе четыре фотографии. – Вы узнаете кого-нибудь? Что случилось? – Вон мистер Скаттл. Видите, выходит отсюда. Надеюсь, он нас не заметил. Было бы нежелательно. Ведь о вас здесь говорят… что вас прислали сюда прямо из Парижа, из полиции – Сюрте или что-то в этом роде. – Вообще-то я не француз, а бельгиец, но это неважно. – Так что у вас за фотографии? – Она наклонилась над столом, чуть прищурилась. – Какие-то старинные, правда? – Самой старой из них тридцать лет. – Забавно смотреть на моду прошлых лет. Женщины в этих старинных одеждах выглядят такими глупыми. – Вы их раньше видели? – В смысле узнаю я кого-то из этих женщин или уже видела эти фотографии? – То и другое. – Вот эта кажется мне знакомой. – Палец ее остановился на фотографии Джейнис Кортленд в шляпе-колпаке. – То ли попадалась в какой-то газете, то ли еще где… только не помню когда. И эту девчонку, кажется, видела. Но когда? Вроде и не очень давно. – Все эти фотографии были напечатаны в «Санди компэниэн» в последнее воскресенье перед убийством миссис Макгинти. Мод резко вскинула голову. – Они имеют к этому какое-то отношение? И поэтому вы хотите, чтобы я… – Она смолкла. – Да, – сказал Эркюль Пуаро. – Именно поэтому. Он вытащил из кармана еще что-то и показал ей. Это была статья из «Санди компэниэн». – Вот, прочитайте, – предложил он. Она стала внимательно читать. Ее голова в золотистых локонах склонилась над малюсенькой вырезкой. Она подняла на него глаза. – Вот, значит, они кто? Вы это прочитали – и у вас возникли какие-то мысли? – Точнее не скажешь. – Но я все равно не понимаю… – Она задумалась. Пуаро молчал. Даже если собственные мысли его вполне устраивали, он всегда с готовностью внимал мыслям кого-то другого. – Вы полагаете, кто-то из них сейчас живет в Бродхинни? – Это вполне возможно. – Да, разумеется. Мало ли кого и куда забрасывает судьба… – Она ткнула пальцем в хорошенькое жеманное личико Евы Кейн. – Ей сейчас должно быть уже порядочно – примерно столько, сколько миссис Апуорд. – Примерно. – Я подумала… если она была такой женщиной… у многих мог на нее быть зуб. – Это лишь точка зрения, – медленно произнес Пуаро. – Да, точка зрения. – Потом добавил: – А дело Крейга вы помните? – Кто же его не помнит?! – воскликнула Мод Уильямс. – Ведь он стоит в музее мадам Тюссо! Я тогда была совсем девчонкой, но газеты и по сей день поминают это дело – для сравнения. Прямо незабвенная история! Пуаро метнул на нее быстрый взгляд. Откуда вдруг такое раздражение в голосе? Глава 17 Миссис Оливер, совершенно ошарашенная, пыталась как-то затеряться в углу крошечной театральной гардеробной. Но с ее габаритами разве затеряешься? Наоборот, она еще больше бросалась в глаза. Вокруг нее, стирая полотенцами грим с лица, так и роились бравые молодцы и то и дело навязывали ей теплое пиво. Доброе расположение духа вернулось к миссис Апуорд довольно быстро, и она благословила их перед уходом. Робин позаботился о том, чтобы все необходимое было у матушки под рукой, и, уже сев в машину, пару раз возвращался в дом, нанести последние штрихи. Когда он уселся за руль окончательно, на лице его поигрывала ухмылка. – Мадре уже звонит по телефону, а кому – так мне и не сказала. Вот старая шалунья! Но я и сам знаю. – Я тоже, – откликнулась миссис Оливер. – И кому, по-вашему? – Эркюлю Пуаро. – И я на него подумал. Решила из него что-нибудь выудить. Мадре обожает всякие тайны. Ладно, дорогая, насчет сегодняшнего спектакля. Вы должны мне сказать, как вам понравится Сесил – только, чур, честно, – и таким ли вы видите Эрика… Разумеется, Сесил Лич не имел ничего общего с Эриком, каким его видела миссис Оливер. Это было типичное не то. Сам спектакль доставил ей удовольствие, но после него пришлось «пообщаться с актерами», и это было для нее сущей мукой. Зато Робин чувствовал себя превосходно. Взяв Сесила за грудки (по крайней мере, миссис Оливер показалось, что это был Сесил), он трещал без умолку. Будучи от Сесила в ужасе, миссис Оливер отдала предпочтение некоему Майклу, который как раз занимал ее какой-то безобидной болтовней. Майкл, во всяком случае, не ждал от нее ответных излияний, собственно говоря, он предпочитал монолог. Некто Питер изредка встревал в их беседу, но хлипкий ручеек, в котором перемывались чьи-нибудь косточки, все-таки тек по воле Майкла. – …Это так мило со стороны Робина, – говорил он. – Мы так его упрашивали, так приглашали. Нет, мы понимаем, он же под каблуком у этой кошмарной женщины, да под каким! Ходит перед ней на задних лапках. Но человек на диво талантливый, правда? Робин очень талантливый. Возлагать такого на материнский алтарь – это просто грех! Ох эти женщины! Многие из них – настоящие чудовища. Знаете, как миссис Апуорд обошлась с несчастным Алексом Роскоффом? Сначала вцепилась в него мертвой хваткой и не выпускала целый год, а потом узнала, что никакой он не русский эмигрант. Понятное дело, он ей плел всякую всячину, расписывал свою прошлую жизнь, мы знали, что все это брехня, но, в конце концов, что тут такого, ей же с ним было весело. И тут она выясняет, что он всего-навсего сын портного из Ист-Энда, и в ту же секунду его бросает… Нельзя же быть таким снобом, верно, дорогая? Вообще-то Алекс был даже рад, что отделался от нее. Говорил: иногда она на него прямо ужас наводила, думал, у нее не все дома. А эти вспышки гнева! Робин, дорогой, мы как раз вашу замечательную мать вспоминаем. Жаль, что она не смогла приехать. Зато вы привезли миссис Оливер – это королевский подарок. Ее убийства – просто прелесть. Пожилой мужчина с низким гулким голосом схватил миссис Оливер за руку; ладонь его оказалась горячей и липкой. – Как мне вас благодарить? – воскликнул он проникновенным, полным меланхолии голосом. – Вы спасли мне жизнь – и не однажды. Потом все вышли на свежий воздух и перебрались в «Конскую голову», где легкие возлияния и театральные пересуды успешно были продолжены. Наконец пришло время ехать домой. Миссис Оливер изрядно устала. В машине она откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. У Робина же, наоборот, появилось второе дыхание – он трещал как сорока. – …Вам тоже кажется, что это отличная мысль, верно? – закончил он. – Что? Миссис Оливер вскинулась, распахнула глаза. Оказывается, она забылась в ностальгическом сне о доме. На стенах – чучела экзотических птиц, украшения из листьев. Рабочий стол, пишущая машинка, черный кофе, повсюду яблоки… Какое блаженство – ты предоставлена сама себе, никому ничего не должна… Какое блаженство! Писателю незачем вылезать на свет божий из своей тайной цитадели. Писатели – народ робкий, не очень общительный, не умея приноровиться к жизни в обществе, они изобретают себе спутников и говорят их устами. – Вы, кажется, устали, – заметил Робин. – Не сказала бы. Просто я не очень схожусь с людьми, вот и все. – Я людей обожаю, а вы? – счастливо проворковал Робин. – Нет, – твердо ответила миссис Оливер. – Не может быть. В ваших книгах столько людей. – Это другое. Я предпочитаю деревья, от них веет таким покоем. – А я без людей не могу, – констатировал Робин очевидный факт. – Они меня вдохновляют. Они подъехали к воротам Лэбернемса. – Идите в дом, – распорядился он. – А я поставлю машину. Миссис Оливер, как обычно, с трудом выбралась наружу и зашагала по дорожке. – Дверь не заперта, – напомнил Робин. Так оно и оказалось. Миссис Оливер толкнула дверь и вошла в дом. Свет не горел – не очень-то любезно со стороны хозяйки. Или это она из соображений экономии? Богатые – они нередко такие экономные. В холле улавливался запах духов, каких-то экзотических и дорогих. На секунду миссис Оливер даже засомневалась – не в чужой ли дом она зашла? Потом нащупала выключатель и повернула рычажок. Квадратный холл из дубовых досок озарился светом. Дверь в гостиную была приоткрыта, и в проеме она увидела ногу. Значит, миссис Апуорд спать так и не ушла. Она заснула в кресле, и, судя по тому, что свет был выключен, заснула давно. Миссис Оливер подошла к двери и включила свет в гостиной. – Мы вернулись, – начала она и тотчас осеклась. Рука ее метнулась к горлу. Там словно застрял тугой ком, и в нем увяз крик, бессильно рвущийся наружу. Она лишь сдавленно выдавила из себя: – Робин… Робин… Вскоре она услышала его шаги – насвистывая, он шел по дорожке, – быстро обернулась и побежала к входной двери встретить его. – Не входите туда… не входите. Ваша мама… она… она умерла… по-моему… ее убили… Глава 18 1 – Чисто сработано, ничего не скажешь, – пробормотал старший инспектор Спенс. И без того красное, его лицо фермера побагровело от гнева. Он перевел взгляд на Эркюля Пуаро, тот сидел напротив и строго внимал ему. – Чисто, но до чего мерзко, – продолжал он. – Ее задушили шелковым шарфом. Ее собственным, он был на ней, – кто-то оплел его вокруг шеи, перекрестил концы и потянул. Чисто, быстро, по-деловому. Таким способом убивали своих жертв разбойники в Индии. Никакой борьбы, никакого крика, зажимается сонная артерия – и все. – Такой способ убийства известен далеко не каждому. – Как сказать… но из этого ничего не следует. Вполне можно о нем где-нибудь прочитать. А практической трудности никакой. Тем более если жертва ни о чем не подозревает – как оно и было в нашем случае. Пуаро кивнул: – Да, с убийцей она была знакома. – Безусловно. Они вместе пили кофе – одна чашка перед ней, другая перед ее… гостем. С чашки гостя отпечатки пальцев стерли самым тщательным образом, а вот с помадой оказалось сложнее – едва заметные следы все-таки остались. – Выходит, это женщина? – Разве вы ждали другого? – Не ждал. Конечно, я полагал, что это женщина. Спенс продолжал: – Миссис Апуорд узнала одну из этих фотографий – фотографию Лили Гэмбол. Получается, тут есть связь с убийством миссис Макгинти. – Да, – согласился Пуаро. – Связь с убийством миссис Макгинти тут есть. Он вспомнил озорной огонек, блеснувший в глазах миссис Апуорд, когда она декламировала: Миссис Макгинти с жизнью рассталась, На небо улетела, на небе осталась. С жизнью рассталась, рассталась. А как? Высунулась сильно, как я, вот так! Спенс продолжал: – Она воспользовалась благоприятной, как ей показалось, возможностью – ее сын и миссис Оливер отправлялись в театр. Она позвонила этой особе и пригласила ее зайти. Вы так себе это представляете? Решила поиграть в детектива. – Похоже. Ею двигало любопытство. Что-то она знала, держала это при себе и решила выведать побольше. Ей и в голову не приходило, что все может кончиться печально. – Пуаро вздохнул. – Для многих убийство – просто игра. Увы, это далеко не игра. И я сказал ей об этом. Но она не захотела меня слушать. – Не захотела, теперь нам это известно. Что ж, все сходится. Когда молодой Робин перед самым отъездом забежал в дом, его мать как раз заканчивала телефонный разговор. И не захотела сказать Робину с кем. Напустила таинственности. Робин и миссис Оливер решили, что она звонила вам. – Если бы это был я, – сокрушенно произнес Эркюль Пуаро. – Но кому она все-таки звонила? Узнать это никак нельзя? – Как узнаешь? Вся связь у нас автоматическая. – А служанка не может помочь? – Нет. Она вернулась примерно в половине одиннадцатого – у нее свой ключ от задней двери. Прошла прямо в свою комнату – возле кухни – и легла спать. Света в доме не было, она решила, что миссис Апуорд уже спит, а остальные еще не приехали. Спенс добавил: – Она глухая и со своими причудами. Что творится вокруг, ее не сильно волнует, да и работой она, как я понимаю, особенно себя не утруждает, зато поворчать – тут она первая. – Верной и преданной дому ее не назовешь? – Совсем нет. У Апуордов она всего пару лет. В дверь просунулась голова полицейского. – Сэр, вас хочет видеть молодая дама, – объявил он. – Говорит, ей нужно вам что-то рассказать. Насчет вчерашнего вечера. – Насчет вчерашнего вечера? Пусть войдет. Вошла Дейдри Хендерсон. Бледное лицо напряжено, сама, как обычно, неуклюжая и неловкая. – Я решила, лучше прийти к вам, – сказала она. – Если только не отрываю вас от важных дел, – добавила она извиняющимся тоном. – Нисколько не отрываете, мисс Хендерсон. Спенс поднялся и пододвинул ей стул. Она уселась на него и распрямила спину – эдакая школьница, гадкий утенок. – Вы хотели что-то рассказать насчет вчерашнего вечера, – подбодрил ее Спенс. – Насчет миссис Апуорд? – Да. Неужели правда, что ее убили? Мне и на почте сказали, и булочник. А мама говорит, быть такого не может… – Она смолкла. – Боюсь, ваша мама, к сожалению, ошибается. Миссис Апуорд действительно убили. Итак, вы хотели сделать… хотели нам что-то рассказать. Дейдри кивнула. – Да, – сказала она. – Видите ли, я там была. Весь облик Спенса как-то неуловимо изменился. С одной стороны, манеры его стали совсем мягкими и вкрадчивыми, с другой – он весь как-то подобрался, принял официальный вид. – Вы были там, – повторил он. – В Лэбернемсе. В котором часу? – Точно не скажу, – смутилась Дейдри. – Примерно между половиной девятого и девятью. Может, около девяти. Во всяком случае, после ужина. Понимаете, она мне позвонила. – Миссис Апуорд вам позвонила? – Да. Она сказала, что Робин и миссис Оливер уехали в театр в Калленки, что весь вечер она будет дома одна и приглашает меня составить ей компанию и посидеть за чашечкой кофе. – И вы согласились? – Да. – И вы… пили с ней кофе? Дейдри покачала головой. – Нет, я пришла к дому… постучала в дверь. Но никто не ответил. Тогда я сама открыла и вошла в холл. Там было совсем темно, и в гостиной света не было, это я еще с улицы увидела. Ну, я удивилась. Позвала ее два или три раза, но она не откликнулась. Ну, я решила, тут какая-то ошибка. – Какая же именно? – Я подумала, может, она вместе с остальными уехала в театр. – И не предупредила вас? – Мне тоже это показалось странным. – А ничего другого вам в голову не пришло? – Ну, я еще подумала, может, это Фрида что-нибудь не так передала. С ней такое бывает. Как-никак иностранка. А тут она как раз вещи паковала – собиралась уезжать, – вот, может, в спешке что-нибудь и напутала. – И как вы поступили, мисс Хендерсон? – Ушла, и все. – Вернулись домой? – Да… не сразу. Сначала я немножко прогулялась. Была чудесная погода. Минуту-другую Спенс просто молчал, глядя на нее. Даже не на нее, заметил Пуаро, а на ее рот. Затем, словно освободившись от чар, деловито сказал: – Что ж, спасибо, мисс Хендерсон. Вы правильно сделали, что рассказали нам об этом. Мы чрезвычайно вам признательны. Он поднялся и пожал ей руку. – Я и сама думала, что надо рассказать, – призналась Дейдри. – А мама была против. – Даже сейчас? – А я решила – надо рассказать. – Вы поступили совершенно правильно. Он проводил ее к выходу и вернулся. Сел, побарабанил пальцами по столу и взглянул на Пуаро. – Помады на губах не было, – объявил он. – Или это только сегодня? – Нет, не только. Она вообще ею не пользуется. – В наши дни? Как-то странно. – Она вообще девушка странная. Неразвитая. – И никаких духов, насколько я могу судить. А миссис Оливер говорит, что сразу учуяла запах духов – к тому же дорогих, – едва вошла в дом. И Робин Апуорд это подтверждает. Во всяком случае, мать его такими духами не пользовалась. – Я думаю, эта девушка вообще не душится, – предположил Пуаро. – Пожалуй, вы правы, – согласился Спенс. – Она похожа на капитана хоккейной команды из старорежимного женского колледжа… Только ей, насколько я могу судить, уже под тридцать. – Примерно так. – Значит, запоздалое развитие? Пуаро задумался. Потом сказал: «Дело не только в этом». – Тут что-то не стыкуется, – хмуро вымолвил Спенс. – Ни помады, ни запаха духов. К тому же мать у нее самая настоящая, а из матери Лили Гэмбол вышибли дух в пьяной драке в Кардиффе, когда девочке было всего девять лет… так что вряд ли Дейдри Хендерсон может быть Лили Гэмбол. Но вчера вечером миссис Апуорд звонила именно ей – от этого никуда не денешься. – Он потер переносицу. – Да, есть над чем поломать голову. – А что говорит медицина? – Большой ясности они не внесли. Полицейский врач наверняка утверждает только одно: к половине десятого она уже была мертва. – То есть к тому времени, когда к Лэбернемсу подошла Дейдри Хендерсон? – Возможно, если девушка говорит нам правду. Либо она говорит нам правду… либо это очень крепкий орешек. Она сказала, что мать не пускала ее к нам. Это не наводит вас на какие-нибудь мысли? Пуаро задумался. – Как будто нет. Со стороны матери это естественная реакция. Ее мать из тех, кто сторонится всяких неудобств и неловких ситуаций. Спенс вздохнул. – Итак, Дейдри Хендерсон была на месте преступления. Возможно, кто-то побывал там до нее. Женщина. Женщина, которая пользуется помадой и дорогими духами. Пуаро пробурчал: – Вам придется провести расследование… Спенс его перебил: – Я его уже провожу. Пока без лишнего шума. Иначе можно кого-то вспугнуть. Чем занималась вчера вечером Ив Карпентер? Чем занималась вчера вечером Шила Рендел? Десять против одного, что они просто сидели у себя дома. Карпентер, насколько мне известно, был на каком-то собрании. – Ив, – задумчиво произнес Пуаро. – Мода на имена меняется, не правда ли? Вряд ли сегодня встретишь имя Ева. А Ив – имя вполне популярное. – Дорогие духи ей по карману, – как бы рассуждая вслух, сказал Спенс. Он вздохнул. – Нужно как следует покопаться в ее прошлом. Муж погиб на войне – очень удобная версия. Объявляешься где угодно, эдакая печальная вдовушка, скорбящая по какому-нибудь храбрецу-летчику. Ни у кого духа не хватит о чем-нибудь тебя расспрашивать. Он перевел разговор на другую тему: – Этот сахарный молоток, или как там его – то, что вы мне прислали, – думаю, тут вы попали в десятку. Это орудие убийства в деле миссис Макгинти. Доктор говорит, что такой удар вполне мог быть нанесен этим молотком. К тому же на нем – следы крови. Вымыть-то его вымыли, да не все знают, что даже крошечное количество крови можно выявить – если применить новейшие реагенты. И мы точно выяснили – на молотке была человеческая кровь. Но эта нить опять ведет нас к семейству Уэтерби и этой девице Хендерсон. Или нет? – Дейдри Хендерсон сказала без капли сомнения – сахарный молоток был ими отдан на распродажу «Приноси и покупай» в честь праздника урожая. – А миссис Саммерхейз абсолютно уверена, что дело было под Рождество? – Миссис Саммерхейз ни в чем и никогда не уверена абсолютно, – мрачно сказал Пуаро. – Она очаровательная особа, но в делах ее, в том, как она ведет хозяйство, отсутствует какой-либо порядок. Кроме этого, могу засвидетельствовать – а я живу в Лонг-Медоуз и знаю, – что двери и окна в этом доме всегда нараспашку. Кто угодно, свой или чужой, может войти и что-то забрать, а потом преспокойно положить на место, и ни майор Саммерхейз, ни миссис Саммерхейз даже не заметят этого. Если она вдруг хватится этого молотка, то решит: его взял муж, чтобы разделать кролика или нарубить дров, а он подумает, что она собралась рубить мясо для собак. Никто в этом доме не пользуется той утварью, какой положено, – здесь хватают первое, что попадается под руку, а потом кладут бог знает куда. И никто ничего не помнит. Будь такая жизнь у меня, я бы, наверное, совсем извелся, а им хоть бы хны. Спенс вздохнул. – Что ж, во всей этой истории есть один плюс – пока не будет полной ясности, Джеймса Бентли не казнят. Мы уже направили письмо в министерство внутренних дел. Значит, у нас будет время, которого нам так не хватало. – Пожалуй, – заключил Пуаро, – а я еще раз встречусь с Бентли – нам ведь стало кое-что известно. 2 Джеймс Бентли почти не изменился. Разве что немножко похудел, да руки стали какими-то беспокойными – в остальном это был тот же человек, тихий и безрадостный. Эркюль Пуаро говорил, тщательно подбирая слова. Появились новые факты. Полиция решила пересмотреть дело. Значит, есть надежда… Но Джеймс Бентли отнюдь не запрыгал от радости. Он сказал: – Все равно это ничего не даст. Что нового они могут найти? – Ваши друзья, – сказал Эркюль Пуаро, – очень хотят вам помочь. – Мои друзья? – Он пожал плечами. – Нет у меня друзей. – Зачем же так? Есть как минимум двое. – Двое друзей? Интересно знать, кто же это? В голосе его звучало лишь усталое неверие, ответ его словно и не интересовал. – Во-первых, старший инспектор полиции Спенс… – Спенс? Спенс? Полицейский, который скроил против меня дело? Это почти смешно. – Смеяться тут нечему. Можно только радоваться. Спенс очень проницательный и добросовестный полицейский. И он хочет быть абсолютно уверенным, что за решеткой сидит виновный. – Он в этом вполне уверен. – Представьте себе, что нет. И именно поэтому он, как я уже сказал, ваш друг. – Тоже мне друг! Эркюль Пуаро выжидательно молчал. И у Джеймса Бентли должны быть черты, присущие любому человеку. И Джеймсу Бентли должно быть свойственно обычное человеческое любопытство. И правда, Джеймс Бентли наконец спросил: – А кто же второй? – Второй ваш друг – Мод Уильямс. Похоже, Джеймс Бентли слышал это имя впервые. – Мод Уильямс? А кто это? – Она работала в компании «Бритер и Скаттл». – А-а… мисс Уильямс. – Именно, мисс Уильямс. – Но ей-то что до этого? Бывали моменты, когда личность Джеймса Бентли казалась Эркюлю Пуаро крайне непривлекательной, и тогда ему искренне хотелось верить в виновность Бентли. Но чем больше Бентли его раздражал, тем ближе ему становилась точка зрения Спенса. Ему все труднее было представить, что Бентли способен на убийство. Скорее всего, Джеймс Бентли считает, что убивать бессмысленно – этим все равно ничего не изменишь. Если дерзость и наглость, как настаивал Спенс, присущи любому убийце, Бентли, безусловно, убийцей не был. Сдерживаясь, Пуаро сказал: – Мисс Уильямс проявляет интерес к этому делу. Она убеждена, что вы невиновны. – Но что она может о нем знать? – Она знает вас. Джеймс Бентли моргнул. Потом недовольно проворчал: – Ну, знает чуть-чуть, совсем немного. – Вы вместе работали, да? Случалось вместе обедать? – Ну… да… раз или два. В кафе «Синяя кошка», очень удобно, оно прямо через дорогу. – А никогда вместе не прогуливались? – Вообще-то однажды было. Поднялись на вершину холма, побродили. Эркюль Пуаро вышел из себя: – Право же, ну почему я должен это вытягивать из вас клещами? Прогуляться в обществе хорошенькой девушки – разве это преступление? Разве это не естественно? Не приятно? Вас это должно возвышать в собственных глазах! – Не вижу причины, – сказал Джеймс Бентли. – В вашем возрасте наслаждаться женским обществом – это вполне естественно и правильно. – У меня и девушек знакомых почти нет. – Оно и видно! Но вы должны стыдиться этого, нашли чем бахвалиться! По крайней мере, мисс Уильямс вы знали. Вы с ней работали, разговаривали, иногда вместе обедали, а однажды даже отправились на прогулку по холму. И я говорю вам о ней, а вы даже не помните, как ее зовут! Джеймс Бентли вспыхнул: – Видите ли… у меня насчет девушек своего опыта мало. Но ведь она не из тех, кого называют «леди», верно? Нет, очень милая и все такое… но, боюсь, моей маме она бы показалась простоватой. – Важно то, что думаете о ней вы. Джеймс Бентли снова вспыхнул. – Взять ее прическу, – сказал он, – или как она одевается. Мама, конечно, была человеком старых понятий… Он не договорил. – Но вам-то мисс Уильямс казалась… как бы лучше сказать… симпатичной? – Она всегда была очень добрая, – медленно произнес Джеймс Бентли. – Но не совсем… если честно… не совсем меня понимала. Ее мама умерла, когда она была совсем ребенком. – А потом вы лишились работы, – вступил Пуаро. – Найти другую было не так просто. Однажды вы, если не ошибаюсь, встретились с мисс Уильямс в Бродхинни? Джеймс Бентли явно смутился. – Да… да. Она приезжала туда по делу и заранее послала мне открытку. Чтобы я ее встретил. Ума не приложу, зачем ей это понадобилось. Не так уж близко мы были знакомы. – Но вы с ней встретились? – Да. Зачем обижать человека? – И пошли с ней в кино? Или пообедать? Джеймс Бентли был шокирован. – Нет, что вы. Ничего такого не было. Мы… просто поговорили на остановке, пока она ждала свой автобус. – Несчастная девушка, наверное, получила массу удовольствия. Джеймс Бентли резко бросил: – У меня совсем не было денег. Вы об этом забываете. Совсем. – Да, конечно. Ведь это было за несколько дней до убийства миссис Макгинти? Джеймс Бентли кивнул. Потом неожиданно добавил: – Да, был понедельник. А ее убили в среду. – Хочу спросить вас еще кое о чем, мистер Бентли. Миссис Макгинти читала «Санди компэниэн»? – Да, читала. – А вы когда-нибудь эту газету открывали? – Она мне иногда ее предлагала, но я почти всегда отказывался. Моя мама такие газеты не признавала. – Значит, последний перед ее убийством номер «Санди компэниэн» вы не видели? – Нет. – И миссис Макгинти ничего вам о том номере не говорила, о том, что в нем напечатано? – Говорила, – неожиданно заявил Джеймс Бентли. – Можно сказать, взахлеб. – О-ля-ля! Говорила, да еще и взахлеб. Что же она говорила? Только потолковее. Это важно. – Ну, я теперь точно не помню. Там была статья про какое-то старое дело об убийстве. Кажется, дело Крейга… а может, и не Крейга. Во всяком случае, она сказала: кто-то, замешанный в том деле, сейчас живет в Бродхинни. Она прямо захлебывалась. Я даже не понял, почему она так разволновалась. – А она сказала, кто именно… живет в Бродхинни? Джеймс Бентли неуверенно ответил: – По-моему, это женщина, у которой сын пишет пьесы. – Она назвала ее по фамилии? – Нет… я… это ведь так давно было… – Умоляю вас – сосредоточьтесь. Вы ведь хотите вернуться на свободу? – На свободу? – Бентли даже удивился. – Да, на свободу. – Я… ну да, конечно… – Тогда вспоминайте! Что сказала миссис Макгинти? – Ну… что-то вроде «вся из себя довольная да гордая. А гордиться особенно и нечем, если все выйдет наружу». И что, мол, по фотографии никогда не скажешь, что это она и есть. Ну, понятное дело, снимок-то совсем старый. – Но почему вы решили, что речь шла именно о миссис Апуорд? – Даже не знаю… Откуда-то взялось такое впечатление. Перед этим она говорила о миссис Апуорд… мне было неинтересно, я отвлекся… а потом… вот сейчас пытаюсь вспомнить и не могу точно сказать, о ком шла речь. Миссис Макгинти вообще была болтушкой. Пуаро вздохнул. Потом сказал: – Лично я считаю, что речь не шла о миссис Апуорд. Миссис Макгинти имела в виду кого-то другого. Какая нелепость – попасть на виселицу из-за того, что, разговаривая с людьми, ты был невнимателен… А миссис Макгинти рассказывала вам о домах, где она работала, о своих домохозяйках? – Вообще-то бывало… но спрашивать меня об этом – пустое дело. Вы не хотите понять, месье Пуаро, что я в то время был занят собственной жизнью, собственными проблемами. Я тогда был весь на нервах. – На нервах! Сейчас у вас для этого гораздо больше причин! Вспомните, говорила ли миссис Макгинти о миссис Карпентер – тогда она была миссис Селкирк или о миссис Рендел. – Карпентер? Это у которого новый дом на вершине холма и шикарная машина? Он был обручен с миссис Селкирк… да, миссис Макгинти всегда эту миссис Карпентер чихвостила. Не знаю почему. «Выскочка» – вот как она ее называла. Что она этим хотела сказать, не знаю. – А Ренделы? – Он доктор, да? Про них она, кажется, ничего особенного не говорила. – А Уэтерби? – Об этих помню. – Джеймс Бентли был явно доволен собой. – «Все ей вынь да положь, вечно с какими-то дурацкими прихотями» – вот что она говорила. А про него: «Никогда слова не дождешься, ни доброго, ни злого. – Он помолчал. – Счастье в этом доме и не ночевало» – так она говорила. Эркюль Пуаро поднял голову. На секунду в голове Джеймса Бентли зазвучали нотки, каких Пуаро раньше не слышал. Бентли не просто послушно повторял то, что диктовала ему память. На какой-то короткий миг его мозг вышел из состояния апатии. Джеймс Бентли думал о Хантер-Клоуз, о жизни в этом доме, о счастье, которое там и не ночевало. Джеймс Бентли думал, словно пробудившись от тяжелого сна. Пуаро мягко спросил: – Вы их знаете? Мать? Отца? Дочь? – Не очень. И то благодаря силихемтерьеру. Собака попала в капкан. Хозяйка не могла ей помочь. Я ее вызволил. В голосе Бентли опять прозвучали новые интонации. «Я ее вызволил» – в этих словах пусть слабым отзвуком, но все-таки слышалась гордость. Пуаро вспомнил, что поведала ему миссис Оливер о своем разговоре с Дейдри Хендерсон. И негромко произнес: – А с хозяйкой собаки вы говорили? – Да. Она… рассказала мне, что ее мать очень страдает. Она свою мать очень любит. – А вы рассказали ей про вашу маму? – Да, – просто ответил Джеймс Бентли. Пуаро молчал. Он ждал. – Жизнь – очень жестокая штука, – сказал Джеймс Бентли. – И очень несправедливая. На долю некоторых совсем не достается счастья. – Возможно, – уклончиво заметил Эркюль Пуаро. – Не думаю, что она очень счастлива. Мисс Уэтерби. – Хендерсон. – Ах да. Она сказала, что у нее отчим. – Дейдри Хендерсон, – сказал Пуаро. – Печальная Дейдри. Красивое имя – только девушка некрасивая, если не ошибаюсь. Джеймс Бентли вспыхнул. – А мне, – произнес он, – она показалась довольно симпатичной… Глава 19 – Ты слушай, что я тебе говорю, – наставляла миссис Толк. Эдна шмыгнула носом. Она уже давно внимала миссис Толк. И этот бесполезный разговор шел не по первому кругу. Миссис Толк перепевала одно и то же на разные лады, а иногда повторяла себя дословно. Эдна же шмыгала носом, изредка бормотала что-то невнятное, и ее реальный вклад в этот разговор был вот какой: во-первых, не может она, и все тут! Во-вторых, отец с нее шкуру спустит, если узнает. – Может, и спустит, – согласилась миссис Толк. – Но убийство – это убийство, и ты не имеешь права скрывать то, что видела. Эдна шмыгнула носом. – Тебе давно полагалось бы… Миссис Толк оборвала себя на полуслове, чтобы обслужить миссис Уэтерби, пришедшую купить вязальные спицы и очередную унцию шерсти. – Что-то вас давно не видно, мадам, – бодрым голосом приветствовала гостью миссис Толк. – Мне в последнее время все как-то нездоровится, – пожаловалась миссис Уэтерби. – Сердце шалит. – Она тяжело вздохнула. – Приходится много лежать. – Я слышала, вы взяли новую работницу, – сказала миссис Толк. – Шерсть светлая, поэтому спицы лучше взять темные. – Да, верно. Она довольно толковая и готовит неплохо, но манеры! А внешность! Волосы покрашены, неуместные джемпера в обтяжку. – Увы, – поддержала ее миссис Толк. – Искусству прислуживать девушек в наши дни никто не обучает. Моя мама ходила в люди с тринадцати лет, каждое утро поднималась без четверти пять. Она дослужилась до старшей горничной, у нее в подчинении были три девушки. И она выучила их на славу. А сейчас времена не те. Девушек нынче не готовят – им просто дают образование, вон как Эдне. Обе женщины взглянули на Эдну – та стояла, облокотившись на почтовый прилавок, шмыгала носом и безмятежно посасывала леденец. Если она являла собой пример образованности, то системе образования это никак не делало чести. – Какая ужасная история с миссис Апуорд, правда? – подбросила тему миссис Толк, пока миссис Уэтерби выбирала среди разноцветных спиц нужную ей пару. – Кошмарная, – подтвердила миссис Уэтерби. – Мне даже боялись сказать. А когда сказали, у меня началось жуткое сердцебиение. Я такая чувствительная. – Для всех нас это было жуткое потрясение, – согласилась миссис Толк. – На молодого мистера Апуорда было страшно смотреть. Эта дама-писательница не отходила от него ни на шаг, пока не приехал доктор и не дал ему утоляющее или как там его. Ночевать он уехал в Лонг-Медоуз, там решил и пожить какое-то время, возвращаться в коттедж не захотел, и я его вполне понимаю. Дженит Грум, та уехала домой к племяннице, а ключи взяла себе полиция. А дама, что пишет книги про убийства, вернулась в Лондон, но приедет сюда, когда начнется следствие. Всю эту информацию миссис Толк выдала с большим наслаждением. Она гордилась тем, что всегда хорошо осведомлена. Не исключено, что миссис Уэтерби потому и решила обзавестись новыми спицами, что сгорала от желания узнать подробности. Она расплатилась. – Я так удручена, – сказала она. – Жить в нашей деревне становится просто опасным. Завелся какой-то маньяк. Подумать только, ведь моя доченька в тот вечер выходила из дому, на нее могли напасть, даже убить. Миссис Уэтерби закрыла глаза и чуть качнулась из стороны в сторону. Миссис Толк наблюдала за ней с интересом, но без тревоги. Открыв глаза, миссис Уэтерби разразилась следующей напыщенной тирадой: – Надо выставить охрану. Запретить молодежи выходить на улицу с наступлением темноты. Все двери держать запертыми и закрытыми на задвижки. Представляете, миссис Саммерхейз в Лонг-Медоуз двери вообще не запирает. Даже на ночь. Задняя дверь и окно в гостиную у нее распахнуты настежь, чтобы собакам и кошкам было вольготнее. Лично я считаю, что это – полное безумие, а она говорит: у них так всегда, и если грабители захотят забраться в дом, их все равно не остановишь. – Наверное, грабителям в Лонг-Медоуз особенно нечем поживиться, – заметила миссис Толк. Миссис Уэтерби грустно покачала головой и удалилась со своей покупкой. А миссис Толк и Эдна возобновили свой спор. – Скрывать истину – это не дело, – наставляла миссис Толк. – Добро есть добро, а убийство есть убийство. Скажи правду и посрами дьявола. Вот тебе мой сказ. – Отец с меня шкуру спустит как пить дать, – стояла на своем Эдна. – Я поговорю с твоим отцом, – предлагала миссис Толк. – Нет уж, не надо, – отказывалась Эдна. – Миссис Апуорд убили, – настаивала миссис Толк. – А ты видела что-то такое, о чем полиция не знает. Ты работаешь в почтовом ведомстве, правильно? Значит, ты – государственная служащая. И должна выполнить свой долг. Ты должна пойти к Берту Хейлингу… Эдна снова зашмыгала и засопела. – Нет, к Берту не могу. Как это я пойду к Берту? Мигом вся деревня узнает. С сомнением в голосе миссис Толк сказала: – Еще есть этот джентльмен-иностранец… – Нет, к иностранцу не могу. Только не к иностранцу. – Может, здесь ты и права. У здания почты, взвизгнув тормозами, остановилась легковая машина. Лицо миссис Толк просияло. – Майор Саммерхейз приехал. Ему все и расскажи, он тебе подскажет, как поступить. – Да не могу я, – тянула свое Эдна, но уже не так убежденно. Джонни Саммерхейз вошел в помещение почты, покачиваясь под тяжестью трех картонных коробок. – Доброе утро, миссис Толк, – весело приветствовал ее он. – Надеюсь, тут перевеса не будет? Миссис Толк приняла официальный вид и занялась оформлением посылки. Потом обратилась к Саммерхейзу, который с чинным видом наклеивал марки: – Извините, сэр. Я бы хотела с вами посоветоваться. – Да, миссис Толк? – Вы здесь старожил, сэр, вам виднее, как поступить. Саммерхейз кивнул. Феодальный дух и по сей день не выветривался из английских деревень – любопытно и трогательно. Лично его жители деревни знали мало, но, поскольку в Лонг-Медоуз жили его отец, дед и неизвестно сколько прадедов, считалось вполне естественным в случае надобности советоваться с ним – уж он-то разберется, как да что. – Насчет Эдны, – сказала миссис Толк. Та шмыгнула носом. Джонни Саммерхейз с сомнением глянул на Эдну. Не скажешь, что эта девушка располагает к себе, никак не скажешь. Прямо какой-то освежеванный кролик. Да и мозгами, похоже, бог обделил. Неужели ей, что называется, «приделали ребеночка»? Нет, кто же на такую позарится? Да и миссис Толк не стала бы с ним советоваться по такому делу. – Ну, – любезно откликнулся он. – Что там приключилось? – Это насчет убийства, сэр. В вечер убийства Эдна кое-что видела. Джонни Саммерхейз перевел взгляд своих быстрых темных глаз с Эдны на миссис Толк, потом обратно на Эдну. – И что же вы видели, Эдна? – спросил он. Эдна засопела. Слово взяла миссис Толк: – Конечно, до наших ушей долетает всякое. Что-то слухи, а что-то и правда. Но ведь доподлинно известно – какая-то дама в тот вечер пила с миссис Апуорд кофе. Верно я говорю, сэр? – Да, думаю, что так. – Уж это-то правда – нам ведь сам Берт Хейлинг сказал. Элберт Хейлинг – это был местный констебль, Джонни Саммерхейз хорошо его знал. Говорит медленно, со значением, считает себя важной птицей. – Понятно, – сказал Саммерхейз. – Но кто была эта дама – неизвестно, да? Ну вот, а Эдна ее видела. Джонни Саммерхейз взглянул на Эдну. Поджал губы, словно собираясь свистнуть. – Вы ее видели, Эдна? Она входила туда или выходила? – Входила, – сказала Эдна. В ней зашевелилось ощущение собственной важности, и язык развязался. – Я-то была на другой стороне дороги, под деревьями. Прямо где поворот в переулок, там темно. И видела ее. Она вошла в ворота, подошла к двери, постояла там немножко… а потом скрылась за дверью. Лоб Джонни Саммерхейза разгладился. – Все правильно, – сказал он. – Это была мисс Хендерсон. Полиции об этом известно. Она сама им все рассказала. Эдна покачала головой. – Это была не мисс Хендерсон, – сказала она. – Нет? Тогда кто же? – Не знаю. Лица я не видела. Ко мне-то она спиной была, сперва шла по дорожке, потом стояла. Но только это не мисс Хендерсон. – Как вы можете это утверждать, если не видели ее лица? – Так у нее волосы были светлые. А у мисс Хендерсон – темные. Джонни Саммерхейз смотрел на нее с явным недоверием. – Вчера стояла страшная темень. Разве можно было различить цвет волос? – А я вот различила. Над крыльцом горел свет. Некому было выключить – мистер Робин и дама, что детективы пишет, в театр уехали. А она прямо под светом и стояла. В темном пальто, без шляпы, а волосы так и блестели. Все я видела. Джонни медленно присвистнул. Глаза его посерьезнели. – В котором часу это было? – спросил он. Эдна шмыгнула носом. – Чего не знаю, того не знаю. – Примерно-то знаешь, вот и скажи, – подбодрила ее миссис Толк. – Ну, девяти еще не было. Я бы колокол с церкви услышала. А половину девятого уже пробило. – Значит, между половиной девятого и девятью. А внутри она долго оставалась? – Не знаю, сэр. Ждать-то я больше не стала. И не слыхала ничего. Криков там или стонов, ничего такого. – Эдна даже слегка опечалилась. Но Джонни Саммерхейз знал – никаких криков и стонов и не должно было быть. Суровым тоном он произнес: – Что ж, тут сомнений нет. Надо все рассказать полиции. Ответом были долгие шмыгающие всхлипывания. – Отец с меня шкуру спустит, – ныла Эдна. – Уж как пить дать. Она бросила умоляющий взгляд на миссис Толк и мигом скрылась в задней комнате. Миссис Толк уверенно взяла бразды в свои руки. – Дело вот в чем, сэр, – заговорила она, отвечая на вопросительный взгляд Саммерхейза. – Эдна ведет себя как последняя дурочка. Отец у нее – человек строгий, может, даже чересчур, но в наши дни и не поймешь, как оно лучше. В Каллавоне живет один вполне приличный парень, он за Эдной давно ухаживал, и у ее отца сердце радовалось, но этот Рег, он не особенно расторопный, а девушкам, им, сами знаете, побыстрее охота. Вот Эдна и переметнулась к Чарли Мастерсу. – Мастерс? Один из тех, кто работает на ферме Коула? – Он самый, сэр. Помощник фермера. Так ведь у него жена и двое детей. И ни одну девку не пропустит, развратник этакий. Ну, у Эдны мозги набекрень, чего от нее ждать, а ее отец решил это дело прекратить. И правильно. Так вот, Эдна в тот вечер якобы в Каллавон собралась, в кино сходить с Регом – так она отцу сказала. А на самом деле отправилась на свидание к этому Мастерсу. Вот и ждала его на углу переулка, видно, у них там обычное место. А он возьми и не приди. Может, с женой поцапался, и уйти было неудобно, может, наоборот, другую девку подцепил, но факт, что не пришел. Эдна ждала, ждала, да не дождалась. Ну вот, а теперь поди объясни, чего это она там стояла, вместо того чтобы на автобусе ехать в Каллавон, – неловко ей, ясное дело. Джонни Саммерхейз понимающе кивнул. Надо же, вот и не располагающая, а поди ж ты, расположила к себе сразу двух мужиков, значит, что-то сексуальное в ней есть? Но, подавив ненужное любопытство, он перешел к практической стороне дела. – Значит, она не хочет идти с этим к Берту Хейлингу, – быстро сориентировался он. – Именно так, сэр. Саммерхейз ненадолго задумался. – Боюсь, скрывать это от полиции нельзя, – негромко сказал он. – И я ей то же самое говорю, сэр, – поддакнула миссис Толк. – Я думаю, они проявят такт насчет… обстоятельств. Может, ей и не придется давать официальные показания. Она им просто расскажет, что видела, а они это оставят при себе. Я могу позвонить Спенсу и попросить его приехать сюда… нет, лучше я заберу вашу Эдну в Килчестер, отвезу на машине. Если она прямо там зайдет в полицейский участок, здесь об этом никто и знать не будет. Я им просто позвоню и предупрежу, что мы приедем. И вот после непродолжительного телефонного разговора шмыгающая носом Эдна, застегнув доверху пуговицы пальто и получив последнее благословение миссис Толк, села в фургон Джонни Саммерхейза, и машина быстро поехала в сторону Килчестера. Глава 20 Эркюль Пуаро находился в кабинете старшего инспектора Спенса в Килчестере. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, чуть прикрыв глаза, поигрывая перед собой кончиками пальцев. Старший инспектор принял какие-то сообщения, проинструктировал сержанта и наконец перевел взгляд на знаменитого сыщика. – Вас никак осенило, месье Пуаро? – спросил он. – Я просто анализирую, – сказал Пуаро, – оцениваю факты. – Я забыл у вас спросить. Ваша встреча с Джеймсом Бентли – она что-нибудь дала? Пуаро покачал головой. Потом нахмурился. Ибо в эту минуту его занимал именно Джеймс Бентли. Надо же, раздраженно думал Пуаро, в кои веки он предложил свои услуги бесплатно, исключительно из дружбы и уважения к честному и порядочному полицейскому, и именно в таком деле жертва обстоятельств оказалась начисто лишена романтической привлекательности. Ну почему на месте Бентли не миловидная девушка, загнанная в тупик, но совершенно безвинная, не достойный и прямодушный молодой человек, тоже загнанный в тупик, чья голова «хоть и в крови, но не склонилась», – Пуаро пришла на ум строчка, недавно вычитанная им в сборнике английской поэзии. А он что? Взвалил на себя ношу по имени Джеймс Бентли, случай, можно сказать, патологический, махровый эгоист, полностью замкнутый на себя. И ни капли благодарности к людям, которые пытаются его спасти, – ему их усилия, можно сказать, до лампочки. Так, может, пусть его и повесят, если ему до собственной жизни и дела нет? Ну нет, это уж чересчур… Старший инспектор Спенс кашлянул и нарушил эти мысли. – Наш разговор, – очнулся Пуаро, – оказался, я бы сказал, крайне непродуктивным. Если Бентли и мог вспомнить что-то полезное, он этого не сделал, а что вспомнил, ничего нам не дает – зацепиться не за что, все сплошь туман и неопределенность. Но одно я себе уяснил: статья в «Санди компэниэн» и вправду взбудоражила миссис Макгинти, она рассказала о ней Бентли и даже обмолвилась, что «кто-то, имеющий отношение к этому делу», живет в Бродхинни. – К какому делу? – быстро переспросил Спенс. – Тут у нашего друга уверенности нет, – сказал Пуаро. – Он упомянул, правда, дело Крейга, но, поскольку о других он раньше не слышал, не исключено, что в памяти засело именно это. Но этот «кто-то» – женщина. Тут он даже процитировал слова миссис Макгинти. Ей, мол, «гордиться особенно нечем, если все выйдет наружу». – Гордиться? – Ну да. – Пуаро кивнул, как бы оценивая проницательность Спенса. – Это слово о многом говорит, верно? – Но он не назвал ее, эту горделивую даму? – Представьте себе, назвал: миссис Апуорд. Но, насколько я понимаю, безо всяких на то оснований. Спенс покачал головой. – Может, просто потому, что эти черты – горделивая да властная – были ей еще как присущи. Но это не могла быть миссис Апуорд, потому что ее убили, причем убили по той же причине, что и миссис Макгинти, – она узнала женщину на фотографии. Пуаро с горечью произнес: – Я ведь ее предупредил. Спенс раздраженно забубнил: – Лили Гэмбол! По возрасту у нас кандидатки только две: миссис Рендел и миссис Карпентер. Девицу Хендерсон в расчет не беру – ее прошлое известно. – А двух других – нет? Спенс вздохнул. – Вы ведь знаете, какие нынче дела. Война все и вся перемешала, никаких концов не найдешь. В исправительную школу, где жила Лили Гэмбол, попала бомба, и все документы сгорели дотла. Или взять людей. Проверить прошлое живых людей – труднее задачи не придумаешь. Вот Бродхинни – о ком из местных жителей нам хоть что-то известно? Только о Саммерхейзах, которые живут здесь добрых триста лет, да о Гае Карпентере, он потомственный инженер. А все остальные – как бы это сказать? – слегка бесформенные. Доктор Рендел зарегистрирован в медицинском справочнике, и мы знаем, где он учился, где практиковал, но о корнях его нам не известно ничего. Жена у него откуда-то из-под Дублина. Ив Селкирк – так ее звали, пока она не вышла за Карпентера, – была молоденькой вдовушкой со времен войны. Военная вдовушка – что может быть проще, если надо замести следы? Любая может объявить себя таковой. А возьмите Уэтерби – похоже, они помотались по белу свету, и там были, и сям. А почему? По какой причине? Может, он совершил растрату в банке? Или они как-то оскандалились? Не хочу сказать, что мы не можем как следует покопаться в прошлом. Можем, но на это нужно время. Ведь сам никто ничего тебе не расскажет. – Им есть что скрывать, но это вовсе не значит, что они кого-то убили, – заметил Пуаро. – Разумеется. Мало ли: кто-то преступил закон, кто-то стесняется незнатного происхождения, кто-то скрывает старый скандал, а то и просто сплетни. Как бы то ни было, люди предприняли немалые усилия, чтобы поглубже закопать свое прошлое, – и выкопать его ох как непросто. – Но все-таки возможно. – Конечно, возможно. Но на это нужно время. Я считаю, что, если Лили Гэмбол сейчас в Бродхинни, это либо Ив Карпентер, либо Шила Рендел. Я их допрашивал, сказал им, что это простая формальность. Обе они в вечер убийства были дома, причем одни. Миссис Карпентер была сама невинность, миссис Рендел нервничала, но она, если на то пошло, вообще особа нервная. – Да, – задумчиво согласился Пуаро. – Она – особа нервная. Ему вспомнилась сцена в саду в Лонг-Медоуз. Миссис Рендел получила анонимное письмо – по крайней мере так она сказала. Интересно, что означали те ее слова? Он уже не раз спрашивал себя об этом… Спенс продолжал: – И мы должны быть осторожны – даже если одна из них и совершила преступление, другая совершенно невиновна. – А Гай Карпентер метит в парламент и на местном фоне фигура видная. – Да, и если он виновен в убийстве или является соучастником, это может выйти ему боком, – мрачно заявил Спенс. – Это понятно. Только нам надо знать наверняка, ведь так? – Так. Но вы не станете возражать, что убийца – либо одна, либо другая? Пуаро вздохнул: – Стану. Это будет слишком категорично. Возможны и другие варианты. – Какие? Пуаро отозвался не сразу, и голос его прозвучал почти беззаботно: – Зачем люди хранят фотографии? – Зачем? Господь их разберет! Зачем они вообще хранят вещи? Всякое старье, безделушки, хлам? Хранят – и все тут! – Отчасти я с вами согласен. Кто-то любит хранить вещи. А кто-то, наоборот, тут же все выбрасывает. У кого какой темперамент. Но я сейчас говорю только о фотографиях. Так вот, зачем все-таки хранят фотографии? – Ну я же говорю, кто-то вообще ничего не выбрасывает. Или потому что фотографии напоминают… Пуаро ухватился за эти слова: – Именно. Напоминают. А теперь зададим тот же вопрос – зачем? Зачем женщине хранить фотографию времен своей молодости? Первой и главной причиной я бы назвал тщеславие. Она была хорошенькой, вот и хранит свою фотографию, чтобы помнить, какой хорошенькой она была. И когда зеркало говорит ей жестокую правду, у нее как-то легче на душе становится, стоит взглянуть на старое фото. Достает она, допустим, такую фотографию, показывает ее подруге и говорит: «Вот какая я была в восемнадцать лет!» – и вздыхает… Согласны? – Да… да, думаю, вы правы. – Итак, это причина номер один. Тщеславие. Перейдем к причине номер два. Сентиментальность. – Разве это не одно и то же? – Нет-нет, не совсем. Это чувство заставляет тебя хранить не только собственные фотографии, но и чьи-то еще… Фотографию замужней дочери – вот она, малышка, в тюлевой накидке сидит на каминном коврике. – Встречались мне такие. – Спенс ухмыльнулся. – Да. Выросших детей такие снимки иногда смущают, а матерям – радость. С другой стороны, сыновья и дочери часто хранят фотографии матерей, особенно, скажем, если мать умерла молодой. «Это моя мама в молодости». – Я начинаю понимать, куда вы клоните, месье Пуаро. – А возможна, я полагаю, и третья категория. Не тщеславие, не сентиментальность, не любовь… Что скажете про ненависть? – Ненависть? – Да. Чтобы не угасала жажда мести. Кто-то вас здорово обидел – и вот вы как напоминание храните у себя фотографии обидчика. Возможно такое? – Но к нашему делу это явно не относится? – Так ли явно? – Что у вас на уме? Пуаро пробурчал: – Ошибки в газетных сообщениях – не редкость. В «Санди компэниэн» было написано, что Ева Кейн служила в доме Крейгов гувернанткой. Так оно и было на самом деле? – Да, так и было. Но разве мы с вами ищем не Лили Гэмбол? Пуаро внезапно выпрямился в кресле. По-наставнически поднял палец и погрозил им Спенсу. – А вы вглядитесь. Вглядитесь в фотографию Лили Гэмбол. Хорошенькой ее не назовешь – ну никак! Если честно, с этими зубами, в этих очках она просто уродина. Выходит, по первой причине хранить такую фотографию не стал бы никто. Нет женщины, которая станет хранить такое фото из тщеславия. Ив Карпентер и Шила Рендел – женщины интересные, особенно Ив Карпентер, и, будь это фотография кого-то из них в отрочестве, они бы первым делом разорвали ее на мелкие кусочки – не дай бог кто-нибудь увидит! – Да, в этом что-то есть. – Значит, первая причина отпадает. Теперь сентиментальность. Любил ли кто-нибудь Лили Гэмбол в том возрасте? В том-то и дело, что никто, и в этом трагедия всей ее жизни. Это был ребенок заброшенный и никому не нужный. Если кто и был к ней добр, так это ее тетка, но она умерла от удара тесаком. Стало быть, сентиментальные соображения тоже отпадают. Как насчет мести? Но и ненавидеть ее было некому. Ее убиенная тетка была женщиной одинокой, без мужа, без близких друзей. Кому было ненавидеть несчастную девчонку из трущоб? Кто-то мог ее разве что пожалеть. – Слушайте, месье Пуаро, у вас получается, что держать у себя это фото не мог никто. – Именно. Рассуждения привели меня как раз к этому выводу. – Но ведь кто-то держал ее у себя. Потому что миссис Апуорд ее видела. – Так уж и видела? – Черт подери. Вы же сами мне это сказали. А услышали от нее. – Да, услышал от нее, – согласился Пуаро. – Но покойная миссис Апуорд была во многих отношениях женщиной скрытной. Ей нравилось самой направлять ход событий. Я показал фотографии, и одну из них она узнала. Но по какой-то причине решила не раскрывать карты до конца. Более того, перетасовать их, запутать положение. Ей так было интереснее. И поэтому, будучи женщиной сообразительной, цепкой, она нарочно указывает не на ту фотографию. И правда не становится достоянием окружающих. – Но зачем ей это? – Я же говорю: чтобы разыграть всю партию самой. – Вряд ли она хотела кого-то шантажировать. Ведь она – богатейшая женщина, вдова промышленника с севера. – Нет-нет, шантаж тут ни при чем. Скорее это было благодеяние. Скажем, к этой особе она относилась по-доброму и не хотела разглашать ее тайну. Но любопытство есть любопытство. Она решила поговорить с этой особой наедине. И по ходу разговора выяснить, имеет ли эта особа отношение к убийству миссис Макгинти. Что-то в этом роде. – Но тогда три остальные фотографии нельзя сбрасывать со счетов? – Именно. Миссис Апуорд решила связаться с интересующей нас особой при первой возможности. Случай представился, когда ее сын и миссис Оливер отправились в театр в Калленки. – И она позвонила Дейдри Хендерсон. Стало быть, Дейдри Хендерсон снова в списке подозреваемых. А заодно и ее мать! Старший инспектор Спенс грустно поглядел на Пуаро и покачал головой. – Вы нарочно все усложняете, месье Пуаро? – спросил он. Глава 21 Миссис Уэтерби возвращалась домой с почты, и походка ее была удивительно бойкой для хронического больного. Но, войдя в дом, она, уже едва волоча ноги, с трудом доплелась до гостиной и рухнула на диван. Под рукой был звонок, и она нажала на кнопку. Ничего не произошло, и она позвонила снова, на сей раз не торопясь убирать палец с кнопки. Вскоре появилась Мод Уильямс. На ней был цветастый комбинезон, в руке она держала щетку для пыли. – Вы звонили, мадам? – Звонила, и дважды. Когда я звоню, я жду, что на мой зов откликнутся немедленно. А вдруг со мной опасный приступ? – Извините, мадам. Я была наверху. – Знаю. Вы были в моей комнате. Я слышала ваши шаги над головой. Вы выдвигали и задвигали ящики. Интересно знать – зачем? Совать нос в мои вещи – это в ваши обязанности не входит. – Я и не думала совать нос. Просто убрала в ящики то, что лежало не на месте, навела порядок. – Вздор. Вы все только и делаете, что шпионите. Я этого не потерплю. Я едва на ногах держусь. Мисс Дейдри дома? – Она пошла прогулять собаку. – Что за недомыслие. Могла бы сообразить, что может мне понадобиться. Принесите мне взбитое яйцо с молоком, добавьте немного бренди. Бренди стоит в столовой, на буфете. – В доме осталось только три яйца на завтрак. – Значит, кто-то обойдется без яйца. Извольте поторопиться. Что вы стоите и пялитесь на меня? На вас слишком много косметики. Здесь она неуместна. В холле раздался собачий лай, и в гостиную, пропустив выходившую Мод, вместе с силихемтерьером вошла Дейдри. – Я услышала твой голос, – запыхавшись, проговорила Дейдри. – Ты ее за что-то отчитала? – Ничего особенного. – Она была прямо как фурия. – Я просто поставила ее на место. Будет знать, как дерзить. – Мамуля, дорогая, ну зачем? Ведь так трудно кого-нибудь найти. А готовит она хорошо. – А то, что она так нагло себя ведет, это неважно? Ладно, мне уже недолго осталось вас мучить. – Миссис Уэтерби закатила глаза и несколько раз прерывисто вздохнула. – Ну и находилась же я, – пробормотала она. – Зачем, дорогая мамочка? Почему не сказала мне, что тебе куда-то надо? – Решила, что прогулка по свежему воздуху мне не помешает. Тут прямо дышать нечем. Впрочем, какая разница? Если ты для людей обуза, то и жить не хочется. – Никакая ты не обуза, мамочка. Я без тебя просто умру. – Ты у меня хорошая, но я же вижу, как я изматываю тебя, как действую тебе на нервы. – Не говори так… это неправда, – пылко возразила Дейдри. Миссис Уэтерби вздохнула, и веки ее опустились. – Мне трудно много разговаривать, – пробормотала она. – Надо полежать спокойно. – Пойду потороплю Мод, что она там запропастилась с напитком? Дейдри выбежала из комнаты. В спешке она задела локтем за стол, и бронзовый божок бухнулся на пол. – До чего неловкая, – буркнула миссис Уэтерби, чуть нахмурившись. Открылась дверь, и вошел мистер Уэтерби. Минутку постоял молча. Миссис Уэтерби открыла глаза. – О, это ты, Роджер. – Что у вас за шум стоит? В доме невозможно спокойно почитать. – Это всего лишь Дейдри, дорогой. Вернулась с собакой. Мистер Уэтерби наклонился и поднял с пола бронзовое чудовище. – До каких пор Дейдри, как малое дитя, будет все сметать на своем пути? – Просто она немножко неловкая. – В ее возрасте быть неловкой – это ни в какие ворота не лезет. И неужели она не может унять эту собаку? Псина все время лает. – Я поговорю с ней, Роджер. – Раз уж она живет здесь, пусть считается с нашими желаниями, а то ведет себя, будто она здесь одна. – Ты, наверное, предпочел бы, чтобы она с нами не жила? – пробормотала миссис Уэтерби. Сквозь полуприкрытые веки она наблюдала за мужем. – Нет, вовсе нет. Конечно, нет. Пусть живет с нами, я не против. Пусть только проявляет чуть больше здравого смысла, чуть больше заботится об окружающих. – Потом добавил: – Ты куда-то выходила, Эдит? – Да. Прошлась до почты. – Насчет этой бедняги, миссис Апуорд, ничего нового? – Убийцу полиция пока не нашла. – Похоже, что и не найдет. А мотив какой? Кому достанутся ее деньги? – Сыну, наверное. – Да… тогда, скорее всего, это и вправду какой-нибудь бродяга. Скажи этой девице, пусть следит, чтобы входная дверь была всегда заперта. А ближе к сумеркам если будет ее для кого-то открывать, то только через цепочку. С этими бродягами надо ухо держать востро, такое наглое отребье! – У миссис Апуорд как будто ничего не пропало. – Странно. – Не то что у миссис Макгинти, – добавила миссис Уэтерби. – Миссис Макгинти? А-а! Поденщица. Но что общего между миссис Макгинти и миссис Апуорд? – Она у нее работала, Роджер. – Не говори ерунды, Эдит. Миссис Уэтерби снова закрыла глаза. Когда мистер Уэтерби вышел из комнаты, миссис Уэтерби улыбнулась каким-то своим мыслям. Потом в испуге открыла глаза – перед ней стояла Мод со стаканом в руках. – Ваш напиток, мадам, – сказала Мод. Голос ее звучал громко и четко. Для могильной тишины дома эхо было очень гулким. Миссис Уэтерби с неосознанным чувством тревоги подняла голову. Какая она высокая, эта девушка, какая прямая у нее спина. Она стояла над миссис Уэтерби, как… как страшный судия… Миссис Уэтерби стало не по себе, что вдруг ей в голову пришло такое страшное сравнение! Она приподнялась на локте и взяла стакан. – Спасибо, Мод, – поблагодарила она. Мод повернулась и вышла из комнаты. Ощущение смутной тревоги все не покидало миссис Уэтерби. Глава 22 1 Наняв машину, Эркюль Пуаро вернулся в Бродхинни. От непрерывных размышлений у него даже заболела голова. Думать – это всегда утомительное занятие. А тут еще раздумья эти не приносили результатов. Так бывает: в материал вплетен совершенно четкий узор, вот ты держишь ткань в руках, а узор разглядеть не можешь. Но узор есть. В этом все дело. Есть, конечно же. Но до того однотонный, до того неуловимый, что никак его не распознать. Когда они выехали из Килчестера, навстречу попался фургон Саммерхейзов. За рулем сидел Джонни, рядом еще кто-то. Пуаро едва их заметил, так был поглощен своими мыслями. Вернувшись в Лонг-Медоуз, он прошел в гостиную. Сел в самое удобное кресло, предварительно убрав стоявший на нем дуршлаг со шпинатом. Сверху доносился негромкий перестук пишущей машинки. Это Робин Апуорд сражался с собственной пьесой. Он признался Пуаро, что три варианта уже разорвал. Никак не удается сосредоточиться. Что ж, может, он безмерно любил свою мать и был глубоко опечален ее смертью, но все равно остался Робином Апуордом – человеком, для которого собственные интересы превыше всего. – Мадре, – провозгласил он торжественно, – хотела бы, чтобы я продолжал работать. Подобные слова Эркюль Пуаро слышал не раз. Это была довольно удобная посылка – мы, мол, знаем, каким было бы желание покойника. Безутешные родственники никогда не сомневались насчет сокровенных желаний усопшего, и эти желания обычно не противоречили их собственным намерениям. Но в данном случае большого греха против истины в этих словах, скорее всего, не было. Миссис Апуорд искренне верила в талант Робина и, несомненно, гордилась им. Пуаро откинулся в кресле и прикрыл глаза. Он стал думать о миссис Апуорд. Что же она была за человек, эта миссис Апуорд? Ему вдруг вспомнились слова, услышанные им как-то от одного полицейского чина: «Мы разберем его на части и посмотрим, что у него внутри». Так что же было внутри у миссис Апуорд? Раздался какой-то грохот, и в комнату влетела Морин Саммерхейз. Волосы ее развевались, будто на сильном ветру. – Не представляю, что могло случиться с Джонни, – сказала она. – Он поехал на почту получить заказанный товар. Уже час, как должен был вернуться. Надо, чтобы он приделал дверь в курятнике. Истинный джентльмен, с испугом подумал Пуаро, галантно предложил бы свои услуги – где он, этот ваш курятник? Но Пуаро предлагать свои услуги не стал. Он хотел размышлять – о двух убийствах и о личности миссис Апуорд. – И не могу найти бланк из министерства сельского хозяйства, – сокрушалась Морин. – Прямо обыскалась. – На диване лежит шпинат, – чем мог, помог Пуаро. Но шпинат Морин в данную минуту не интересовал. – Этот бланк прислали еще на той неделе, – рассуждала она. – Значит, я его куда-то сунула. Кажется, я как раз штопала Джонни пуловер. Она кинулась к комоду и начала вытягивать ящики. Почти все содержимое она безжалостно выбрасывала на пол. Наблюдать за ней было для Эркюля Пуаро настоящей пыткой. Вдруг она издала победный клич: – Нашла! – И в восторге бросилась вон из комнаты. Эркюль Пуаро вздохнул и вновь предался размышлениям. Нужно все упорядочить, разложить по полочкам… Он нахмурился. Внимание его отвлекла масса предметов, в беспорядке разбросанных по полу. Хороший способ поиска, ничего не скажешь! Упорядоченно и методично – только так. Тогда будет результат. Упорядоченно и методично… Он развернул кресло чуть в сторону, но хаос на полу все равно оставался в поле его зрения. Какая-то штопка, носки, письма, шерсть для вязания, журналы, сургуч, фотографии, пуловер… Нет, это просто невыносимо! Пуаро поднялся, подошел к комоду и быстрыми ловкими движениями принялся распихивать вещи по открытым ящикам. Пуловер, носки, шерсть для вязания. Следующий ящик – сургуч, фотографии, письма… Зазвонил телефон. Так пронзительно, что Пуаро даже подскочил. Он подошел к телефону и поднял трубку. – Алло! Алло! Алло! – произнес он. Ему ответил голос старшего инспектора Спенса: – Ага, месье Пуаро. Вы-то мне и нужны. Голос Спенса был почти неузнаваем. Тревога и озабоченность куда-то подевались, их сменила деловитость, уверенность в себе. – Ваша история насчет не той фотографии – чистой воды выдумки, – заявил он с легким упреком, но снисходительно. – У нас есть новые показания. Майор Саммерхейз только что привез сюда работницу почты в Бродхинни. Как я понимаю, в тот вечер она стояла прямо напротив коттеджа Апуордов и видела, как туда вошла женщина. Где-то от восьми тридцати до девяти. Не Дейдри Хендерсон. У женщины были светлые волосы. И стало быть, мы возвращаемся к тому, от чего едва не ушли, – это либо Ив Карпентер, либо Шила Рендел. Вопрос только в том: кто именно? Пуаро открыл рот, но не произнес ни слова. Осторожно, аккуратно он положил трубку на место. Какое-то время он стоял, незряче уставившись в пространство. Телефон зазвонил снова. – Алло! Алло! Алло! – Можно попросить месье Пуаро? – Эркюль Пуаро у телефона. – Так и поняла. Это Мод Уильямс. На почте через четверть часа. – Буду. Он повесил трубку. Потом взглянул на ноги. Переобуться? Ноги слегка побаливали. Впрочем, ладно – какая разница? Решительно нахлобучив шляпу, Пуаро вышел из дому. Он спускался с холма, когда его окликнул один из людей Спенса, только что вышедший из Лэбернемса. – Доброе утро, месье Пуаро. Пуаро вежливо ответил. От его внимания не укрылось, что сержант Флетчер выглядит возбужденным. – Инспектор послал меня все еще раз проверить, – объяснил он. – Мало ли, вдруг не заметили какую-то важную мелочь? Всяко бывает, правда же? Письменный стол мы, ясное дело, и тогда обшарили, но инспектору взбрело в голову поискать – вдруг там есть потайной ящичек? Начитался небось шпионских историй. В общем, никакого потайного ящичка не оказалось. Но потом я занялся книгами. Иногда люди суют письмо прямо в книгу, которую читают. Вы, наверное, с таким сталкивались? Пуаро сказал, что сталкивался. – Вы что-то нашли? – вежливо спросил он. – Письма или чего-то в этом роде – нет. Но находка есть. И, как мне кажется, весьма интересная. Посмотрите. Он развернул газету и извлек на свет божий потертую и обветшавшую книгу. – Стояла на одной из полок. Старая, издана много лет назад. Но вот посмотрите. – Он открыл чистый лист в начале книги. Карандашом поперек было написано: «Ивлин Хоуп». – Интересно, не правда ли? Ведь это, если вы забыли, имя… – Имя, которое взяла Ева Кейн, уехав из Англии. Я помню, – сказал Пуаро. – Получается, миссис Макгинти узнала на фотографии как раз нашу миссис Апуорд? И дело, выходит, усложняется? – Усложняется, – с нажимом произнес Пуаро. – Смею вас уверить, когда вы принесете старшему инспектору Спенсу это маленькое вещественное доказательство, он начнет рвать на себе волосы – да, именно рвать. – Надеюсь, до этого дело не дойдет, – усомнился сержант Флетчер. Пуаро не ответил. Он пошел дальше вниз по холму. Ему вдруг расхотелось думать. Карточный домик в очередной раз рухнул. Он зашел на почту. Мод Уильямс уже была там, она разглядывала выкройки для вязанья. Пуаро не стал с ней заговаривать, а прошел к почтовой стойке. Когда Мод расплатилась за покупку, миссис Толк подошла к Пуаро, и он купил у нее марки. Мод вышла на улицу. Миссис Толк была словно чем-то озабочена. Во всяком случае, заводить разговор не стала. В итоге Пуаро отправился следом за Мод Уильямс довольно быстро. Вскоре он догнал ее и зашагал рядом. Миссис Толк, наблюдавшая за ним из окна почты, истолковала увиденное по-своему. Она неодобрительно воскликнула: – Ох уж эти иностранцы! Все кобели, все до одного. Он ей в дедушки годится, а туда же! 2 – Итак, – заговорил Пуаро. – Вы хотите мне что-то сказать? – Не знаю, насколько это важно. Кто-то пытался проникнуть в комнату миссис Уэтерби через окно. – Когда? – Сегодня утром. Сама она ушла, девушка прогуливала собаку. А заплесневелый сухарь, как всегда, торчал у себя в кабинете. Я в это время обычно на кухне – она выходит на другую сторону дома, как и кабинет, – но тут подумала: вот подходящая возможность… понимаете? Пуаро кивнул. – Ну, я прошмыгнула наверх в комнату ее величества Ехидны. И увидела – к окну приставлена лестница, и какой-то мужчина пытается открыть задвижку. У нее после убийства все на засовах и на задвижках. Свежего воздуха впустить – ни-ни! Ну, этот человек меня заметил и дал деру, только его и видели. А лестница – садовника, он подстригал плющ и отошел перекусить. – Кто был этот мужчина? Описать его можете? – Я видела его только мельком. Пока подлетела к окну, он уже соскочил с лестницы и убежал, а в первую секунду лица я не разглядела – за его спиной было солнце. – Вы уверены, что это был мужчина? Мод задумалась. – Одет он был как мужчина… на голове старая фетровая шляпа. Вообще-то, могла быть и женщина… – Интересно, – пробурчал Пуаро. – Очень интересно… Еще что-нибудь? – Пока ничего. А сколько в доме хлама! Эта старуха, должно быть, совсем выжила из ума. Сегодня утром устроила мне выволочку: я, мол, только и знаю, что шпионю. В другой раз я ее пристукну. Если кого и стоит убить, так это ее. Такая мерзкая, что не приведи господь! Пуаро пробурчал, будто про себя: – Ивлин Хоуп… – Почему вы назвали это имя? – Она встрепенулась, уставилась на него. – Так оно вам знакомо? – Ну да… Его взяла эта Ева… как там ее… когда отчалила в Австралию. Об этом… об этом было в газете… «Санди компэниэн». – В «Санди компэниэн» было много чего, но как раз этого не было. В доме миссис Апуорд полиция нашла книгу, на которой стояло это имя. Мод воскликнула: – Так это была она!.. И она там совсем не умерла… Майкл был прав… – Майкл? Мод решительно прервала разговор: – Больше задерживаться не могу. Надо кормить хозяев обедом. Вообще-то у меня все в духовке, но вдруг подсохнет? И она убежала. Пуаро стоял и смотрел ей вслед. Миссис Толк, приклеившись к окну почты, недоумевала: неужели этот иностранец сделал ей предложение известного свойства?.. 3 Вернувшись в Лонг-Медоуз, Пуаро разулся и надел шлепанцы. Они не были шикарными, не были, как он считал, элегантными – зато какое облегчение! Он снова сел в кресло и принялся напряженно думать. Работы для мозга хватало. Поначалу он кое-что упустил… некоторые мелочи… Итак, узор стал вырисовываться. Ну-ка, попробуем его оживить… Морин, со стаканом в руке, мечтательным голосом несет какую-то ахинею… задает вопрос… Миссис Оливер рассказывает о вечере в театре. Сесил? Майкл? Конечно, она называла какого-то Майкла… Ева Кейн, гувернантка у Крейгов… Ивлин Хоуп… Конечно же! Ивлин Хоуп! Глава 23 1 Ив Карпентер вошла в дом Саммерхейзов, как это делали почти все, через первую попавшуюся дверь или окно. Ей был нужен Эркюль Пуаро, и, найдя его, она не стала ходить вокруг да около. – Послушайте, – начала она. – Вы детектив, и якобы неплохой. Раз так, я вас нанимаю. – Кто вам сказал, что меня можно нанять? Боже, я же не таксист! – Вы частный детектив, а частные детективы работают за деньги, разве нет? – Да, так принято. – Я про это и говорю. Я вам заплачу. Хорошо заплачу. – За что? Что вы хотите мне поручить? Ив Карпентер резко бросила: – Чтобы вы защитили меня от полиции. Они совсем спятили. Им взбрело в голову, что эту Апуорд убила я. И вот они лезут ко мне со всякими расспросами, что-то такое вынюхивают. Мне это не нравится. Так человека и до психбольницы довести недолго. Пуаро взглянул на нее. Доля правды в ее словах явно была. Со дня их первой встречи прошло несколько недель, а постарела она на несколько лет. Круги под глазами – верный признак бессонных ночей. От уголков рта к подбородку пробежали морщинки, а когда она закуривала, руки ее сильно дрожали. – Вы должны это прекратить, – потребовала она. – Должны, и все. – Мадам, но как это сделать? – Отгоните их, вам виднее как. До чего обнаглели! Будь Гай мужчиной, он бы сразу это прекратил. Не позволил бы им трепать мое имя. – А он… ничего не предпринимает? Она хмуро ответила: – Я его об этом не просила. Вот он и разглагольствует с надутым видом, что полиции, мол, нужно всячески помочь. Ему хорошо. Он в тот вечер был на каком-то своем дурацком собрании. – А вы? – Я просто сидела дома. Слушала радио. – Но если вы можете доказать… – Как я могу это доказать? Я предложила Крофтам немалые деньги, чтобы они сказали: вечером мы почти не отлучались, и хозяйка была дома. Так он, неблагодарная свинья, отказался! – С вашей стороны это был очень неразумный поступок. – Что тут неразумного? Согласись они, все бы уладилось. – Наверное, теперь ваши слуги убеждены, что вы и вправду совершили убийство. – Ну… я ведь все равно заплатила Крофту за… – За что? – Нет, ничего. – Не забывайте, что вы просите меня о помощи. – Да так, ничего серьезного. Просто ее приглашение передал мне Крофт. – Ее? Миссис Апуорд? – Да. Она пригласила меня прийти к ней вечером. – А вы отказались? – А что мне у нее делать? Старая зануда. Идти туда, поглаживать ее по руке – только этого мне не хватало! У меня и в мыслях не было туда идти. – А когда она позвонила? – Меня не было. Точно не знаю когда – наверное, где-то от пяти до шести. С ней разговаривал Крофт. – И вы дали ему деньги, чтобы он забыл про этот телефонный звонок. Но зачем? – Не задавайте идиотских вопросов. Я не хотела, чтобы меня в это впутывали. – А потом вы предложили ему деньги, чтобы он сделал вам алиби? Что, по-вашему, думают теперь он и его жена? – Кому есть дело до того, что они думают? – Например, это может заинтересовать суд присяжных, – строго предположил Пуаро. Она уставилась на него: – Вы серьезно? – Абсолютно. – Что же, они поверят прислуге, а не мне? Пуаро взглянул на нее. Какая немыслимая бестактность, какая непроходимая глупость! Эти люди могли бы ей помочь, а она настроила их против себя. Близорукая примитивная политика. Близорукая… Какие очаровательные большие голубые глаза. Он сказал спокойно: – Почему вы не носите очки, мадам? Вам они нужны. – Что? А-а, иногда ношу. В детстве носила. – И скобы для укрепления зубов тоже. Она пристально посмотрела на него: – Было и такое. А к чему вы это? – Гадкий утенок превращается в лебедя? – Да, особой красотой я тогда не блистала. – Ваша мама тоже так считала? Она буркнула: – Маму я не помню. Но что это, черт возьми, за разговор? Беретесь вы за эту работу или нет? – К сожалению, взяться за нее я не могу. – Почему? – Потому что в этом деле я представляю интересы Джеймса Бентли. – Джеймс Бентли? А-а, это тот полоумный, который пристукнул поденщицу. Но какое отношение он имеет к Апуордам? – Вполне возможно, что никакого. – Так в чем же дело? В деньгах? Сколько? – В этом самая большая ваша ошибка, мадам. Вы все меряете деньгами. Они у вас есть, и вы искренне убеждены, что других ценностей не существует. – Деньги у меня были не всегда, – сказала Ив Карпентер. – Не всегда, – согласился Пуаро. – Я и сам так думал. – Он едва заметно кивнул. – Это многое объясняет. И кое-что оправдывает… 2 Ив Карпентер вышла тем же путем, что и вошла, не вполне уверенно двигаясь на свету; Пуаро вспомнил, что и раньше обращал на это внимание. Пуаро негромко произнес: – Ивлин Хоуп… Итак, миссис Апуорд позвонила и Дейдри Хендерсон, и Ив Карпентер. И может, не только им? Может… С грохотом в комнату влетела Морин: – Теперь пропали ножницы. Извините, с обедом задержка. В доме трое ножниц, и ни одних не могу найти. Она бросилась к комоду, и процедура, с которой Пуаро был хорошо знаком, повторилась. На сей раз поиски увенчались успехом довольно быстро. Взвизгнув от радости, Морин убралась восвояси. Почти машинально Пуаро подошел к комоду и начал складывать вещи в выдвинутый ящик. Сургуч, писчая бумага, корзинка для рукоделия, фотографии… Фотографии… Он вгляделся в снимок, который держал в руке. Из коридора снова донесся топот бегущих ног. Пуаро был человеком подвижным, несмотря на возраст. Прежде чем в комнате снова появилась Морин, он успел бросить фотографию на диван, прикрыть ее подушкой и усесться сверху. – Черт возьми, куда же я сунула дуршлаг со шпинатом?.. – Вон он, мадам. Он показал на дуршлаг, покоившийся рядом с ним на диване. – Ага, вот где он, милый. – Она схватила его. – Отстала сегодня на всех фронтах… – Взгляд ее упал на Пуаро, который сидел, вытянувшись в струнку. – Что вы себе такое место выбрали? Хоть и с подушкой, все равно сидеть на этом диване неудобно. Все пружины поломаны. – Знаю, мадам. Просто я… наслаждаюсь этим полотном. Морин перевела взгляд на написанную маслом картину – на ней был изображен морской офицер возле телескопа. – Да, картина хорошая. Пожалуй, единственная достойная вещь в этом доме. Возможно, это даже Гейнсборо. – Она вздохнула. – Но Джонни ее нипочем не продаст. Это его прапра, а то и еще какой-то более древний дед, он приплыл на своем корабле и совершил какой-то жутко отважный поступок. Джонни этим страшно гордится. – Да, – мягко подтвердил Пуаро, – вашему мужу есть чем гордиться! 3 В три часа Пуаро стучался в дверь дома доктора Рендела. Незадолго до этого он съел жаркое из кролика со шпинатом и недоваренной картошкой, а десерт состоял из какого-то странного пудинга, на сей раз неподгоревшего. Зато, как объяснила Морин, «в нем откуда-то взялась вода». Все это он запил мутным кофе. И чувствовал себя не лучшим образом. Дверь открыла миссис Скотт, пожилая экономка, и он спросил, можно ли видеть миссис Рендел. Миссис Рендел сидела в гостиной и слушала радио, приход Пуаро явно застал ее врасплох – встрепенувшись, она поднялась со своего места. Пуаро помнил, какое впечатление миссис Рендел произвела на него при первой встрече. Настороже, смотрит с опаской, словно боится его или того, что он олицетворяет. Сейчас это впечатление подтвердилось. Впрочем, с прошлого раза она еще больше побледнела, на лице залегли какие-то тени. Резче обозначились черты. – Я хочу задать вам один вопрос, мадам. – Вопрос? Какой же? – Звонила ли вам миссис Апуорд в день ее смерти? Она уставилась на него. Потом кивнула. – В котором часу? – Трубку брала миссис Скотт. Часов в шесть, кажется. – Что миссис Апуорд просила передать? Чтобы вечером вы пришли к ней? – Да. Она сказала, что миссис Оливер и Робин уезжают в Килчестер, у Дженит выходной и она будет дома одна. И не хочу ли я составить ей компанию. – На какое время она вас пригласила? – На девять часов или позже. – И вы пошли? – Собиралась. Хотела пойти. Но как-то вышло, что после ужина я взяла и заснула. А проснулась уже после десяти. Ну и решила, что уже поздно. – А полиции о звонке миссис Апуорд вы не сказали? Она сделала большие глаза. Это был взгляд невинного ребенка. – А что, надо было? Раз я туда не пошла, о чем рассказывать? Я даже чувствовала себя немножко виноватой. Пойди я к ней, может, сейчас она была бы жива. – Она вдруг судорожно вздохнула. – Ужасно, если это именно так. – Это не совсем так, – уточнил Пуаро. Он помолчал, потом спросил: – Скажите, мадам, чего вы боитесь? Она снова судорожно вздохнула: – Чего боюсь? Ничего. – Нет, боитесь. – Какая ерунда. Чего… чего я должна бояться? После минутной паузы Пуаро произнес: – Мне показалось, что вы боитесь меня… Она не ответила. Но глаза ее расширились. Медленно, с каким-то вызовом она покачала головой. Глава 24 1 – Кажется, я вот-вот созрею для Бедлама [4] , – произнес Спенс. – Ну, не так все плохо, – утешил его Пуаро. 4 Бедлам – старейшая психиатрическая лечебница в Лондоне. – Что вы меня успокаиваете? Я уже не знаю, куда деваться от этих новых сведений. Все только усложняется. Теперь вы мне говорите, что миссис Апуорд звонила трем женщинам. И всех их пригласила прийти вечером. Но почему трех? Она что, не знала, кто из них Лили Гэмбол? Или Лили Гэмбол тут вообще ни при чем? Ведь на книжке написано: «Ивлин Хоуп». Разве из этого не следует, что миссис Апуорд и Ева Кейн – одно лицо? – И у Джеймса Бентли сложилось такое впечатление после разговора с миссис Макгинти. – Кажется, он говорил об этом без уверенности. – Да, полной уверенности не было. Но Джеймс Бентли из тех, кто ни в чем не уверен полностью. Миссис Макгинти он слушал вполуха. И тем не менее, если у Джеймса Бентли сложилось впечатление, что миссис Макгинти вела речь о миссис Апуорд, вполне возможно, что так оно и есть. От впечатлений отмахиваться не стоит. – По последним сведениям из Австралии (кстати, она уехала именно туда, а не в Америку), интересующая нас «миссис Хоуп» почила там двадцать лет назад. – Мне об этом уже говорили, – заметил Пуаро. – Вам, месье Пуаро, всегда все известно, да? Пуаро пропустил колкость мимо ушей. Он сказал: – Итак, с одной стороны, у нас есть «миссис Хоуп», которая отдала богу душу в Австралии, а с другой?.. – С другой – миссис Апуорд, вдова богатого промышленника с севера. Они жили около Лидса, у них родился сын. Вскоре после рождения мальчика муж умер. Мальчик был подвержен вспышкам туберкулеза, и после смерти мужа она в основном жила за границей. – И когда же началась эта сага? – Эта сага началась через четыре года после того, как Ева Кейн уехала из Англии. Апуорд познакомился с будущей женой где-то за границей и после свадьбы привез ее домой. – То есть миссис Апуорд вполне могла быть Евой Кейн. А ее девичья фамилия известна? – Харгрейвз, насколько я знаю. Но в этом ли дело? – Вот именно! Ева Кейн, или Ивлин Хоуп, могла умереть в Австралии, а могла инсценировать собственную кончину и возродиться в другом месте под фамилией Харгрейвз и удачно выйти замуж. – Все это дела давно ушедших лет, – сказал Спенс. – Но предположим, что так все и было. Предположим, она сохранила у себя старую фотографию, а миссис Макгинти ее увидела. Тогда напрашивается вывод, что миссис Макгинти была убита именно миссис Апуорд. – Вам это кажется невозможным? Робин Апуорд в тот вечер выступал на радио. А что говорила миссис Рендел, помните? Она в тот вечер приходила в коттедж Апуордов, но не смогла достучаться. А миссис Толк, со слов Дженит Грум, утверждала, что миссис Апуорд не была такой уж калекой, а больше делала вид. – Все это очень хорошо, Пуаро, но ведь убили именно ее, причем после того, как она кого-то узнала на фотографии. Или теперь вы станете уверять меня, что эти две смерти одна с другой не связаны? – Ну зачем же? Очень даже связаны. – Тогда я сдаюсь. – Ивлин Хоуп. Вот ключ к решению загадки. – Ив Карпентер? Вот куда вы клоните? Не Лили Гэмбол – а дочка Евы Кейн? Что же, выходит, она порешила собственную мать? – Нет-нет. Матереубийство здесь ни при чем. – Знаете, Пуаро, с вами не соскучишься. Сейчас вы мне скажете, что и Ева Кейн, и Лили Гэмбол, и Джейнис Кортленд, и Вера Блейк – все они окопались в Бродхинни. Все четверо подозреваемых. – У нас их больше, чем четверо. Помните, Ева Кейн была в доме Крейгов гувернанткой? – Ну и что? – Если есть гувернантка, должны быть и дети – хотя бы один ребенок… Куда девались дети Крейгов? – Если не ошибаюсь, у Крейгов были девочка и мальчик. Их забрали какие-то родственники. – Ага, вот вам еще двое. Еще двое могли хранить фотографию по третьей из упомянутых мной причин – месть. – Я в это не верю, – сказал Спенс. Пуаро вздохнул: – Отмахиваться от этой версии все равно нельзя. Мне кажется, я уже знаю правду, хотя один факт меня крайне озадачивает. – Рад слышать, что вас хоть что-то озадачивает, – подпустил шпильку Спенс. – Мне нужно кое-что прояснить, дорогой Спенс. Ева Кейн уехала из Англии до того, как был казнен Крейг? – Совершенно верно. – И тогда она ждала ребенка? – Совершенно верно. – О боже! До чего же я глуп, – пробормотал Эркюль Пуаро. – Ведь дело-то – проще не придумаешь, верно? После этих слов едва не произошло третье убийство – старший инспектор полиции Килчестера Спенс едва не убил великого сыщика Эркюля Пуаро. 2 – Мне нужно, – потребовал Эркюль Пуаро, – позвонить по личному делу. Миссис Ариадне Оливер. Но позвонить миссис Оливер оказалось делом непростым. Миссис Оливер работала и просила ее не отвлекать. Пуаро, однако же, ничего не желал слышать. Наконец на другом конце провода раздался голос писательницы. Он был сердитым, дыхание – прерывистым. – Ну, что у вас там?! – воскликнула писательница. – Неужели это не могло подождать? Мне пришла в голову блестящая идея для романа – убийство совершается в магазинчике трикотажных изделий. Знаете, такой старомодный магазинчик, где продают трико и всякие забавные вязаные жакеты с длинными рукавами… – Нет, не знаю, – прервал этот восторженный поток Пуаро. – Во всяком случае, я хочу сообщить вам нечто более важное. – Едва ли вам это удастся, – усомнилась миссис Оливер. – Может, для кого-то важное, но не для меня. Мне надо немедля набросать план романа, иначе идея улетучится! Но эти муки творчества не тронули Пуаро. Категоричным тоном он принялся задавать четкие вопросы, на которые миссис Оливер стала давать туманные ответы. – Да… да… небольшой театр с постоянной труппой… как называется, не помню… Да, одного из них действительно звали Сесил, фамилию не помню, а того, с кем я разговаривала, звали Майкл. – Великолепно. Это все, что я хотел узнать. – Но почему вас интересуют Сесил и Майкл? – Мадам, можете спокойно возвращаться к трико и жакетам с длинными рукавами. – Не понимаю, почему вы еще не арестовали доктора Рендела, – удивилась миссис Оливер. – Будь я начальником Скотленд-Ярда, я бы давно это сделала. – Если бы да кабы… Желаю успешного убийства в трикотажном магазинчике. – Вся идея уже улетучилась, – пожаловалась миссис Оливер. – А по чьей вине? По вашей. Пуаро принес ей свои глубочайшие извинения. Положив трубку, он с улыбкой взглянул на Спенса. – Теперь мы поедем – если вы не можете, я поеду сам – поговорить с молодым актером по имени Майкл, который занят на второстепенных ролях в театре в Калленках. Уповаю на бога в надежде, что это тот Майкл, который нам нужен. – Но за каким, черт подери… Пуаро не мешкая отвел от себя праведный гнев, который готов был выплеснуть на него инспектор Спенс. – Знаете ли вы, мой друг, что такое секрет Полишинеля? – У нас с вами что, урок французского? – спросил преисполненный ярости инспектор. – Секрет Полишинеля – это секрет, который доступен всем. Но если кто-то про этот секрет ничего не знает, он так и живет в неведении – никто ему об этом секрете не говорит, ибо зачем же говорить об общеизвестном? – Уму непостижимо, как я вас до сих пор не задушил, – заявил в ответ на эту тираду инспектор Спенс. Глава 25 Дознание было закончено. Оно признало: миссис Апуорд была убита одним лицом или несколькими лицами. После дознания по приглашению Эркюля Пуаро все присутствовавшие перебрались в Лонг-Медоуз. Пуаро с присущим ему тщанием навел в гостиной какое-то подобие порядка. Стулья были расставлены аккуратным полукругом, псов Морин хоть и не без труда, но удалось выдворить, и Эркюль Пуаро, взявший бразды правления в свои руки, отошел в конец комнаты и, смущенно прокашлявшись, открыл заседание. – Дамы и господа… – Он выдержал паузу. А потом, ко всеобщему удивлению – что за нелепость? – продекламировал: Миссис Макгинти с жизнью рассталась, На небо улетела, на небе осталась. С жизнью рассталась, рассталась. А как? Стоя на колене, как я, вот так! Миссис Макгинти с жизнью рассталась, На небо улетела, на небе осталась. С жизнью рассталась, рассталась. А как? Вытянув руку, как я, вот так! Миссис Макгинти с жизнью рассталась, На небо улетела, на небе осталась. С жизнью рассталась, рассталась. А как? Вот так… Видя озадаченные лица собравшихся, он продолжал: – Только не считайте меня сумасшедшим. Да, это считалочка из детской игры, но это вовсе не значит, что я впал в детство. Возможно, в детские годы кто-нибудь из вас тоже играл в эту игру. Миссис Апуорд в нее играла. Она даже повторила мне эти строчки – только с небольшим изменением. Она сказала: «Миссис Макгинти с жизнью рассталась, на небо улетела, на небе осталась. С жизнью рассталась, рассталась. А как? Высунулась сильно, как я. Вот так!» Да-да, она сказала именно это, именно это она и сделала. Сильно высунулась – и рассталась с жизнью, как и миссис Макгинти… Чтобы провести наше расследование, давайте вернемся к самому началу – к миссис Макгинти, которая, стоя на коленях, скребла полы в чужих домах. Миссис Макгинти убили. По подозрению в убийстве был арестован Джеймс Бентли, его судили и приговорили к смертной казни. По некоторым причинам старший инспектор полиции Спенс, ведший это дело, усомнился в справедливости приговора и виновности Бентли, хотя улик было вполне достаточно. Я с ним согласился. И приехал сюда, чтобы выяснить: как и почему рассталась с жизнью миссис Макгинти? Не буду занимать ваше внимание долгими и запутанными историями. Скажу лишь, что на след меня навела очень простая вещь: бутылочка чернил. В газете «Санди компэниэн», которую миссис Макгинти прочитала в последнее в своей жизни воскресенье, были напечатаны четыре фотографии. Вам про эти фотографии уже все известно, поэтому скажу лишь, что одну из них миссис Макгинти узнала – такую же она видела в одном из домов, куда ходила убираться. Она сказала об этом Джеймсу Бентли, но он тогда – да и потом – не отнесся к ее словам серьезно. Он вообще слушал ее вполуха. Однако у него создалось впечатление, что миссис Макгинти видела эту фотографию в доме миссис Апуорд и, когда она говорила о женщине, которой будет нечем гордиться, если все выйдет наружу, она имела в виду миссис Апуорд. Полагаться на Бентли в этом деле мы не можем, но слова насчет гордости, безусловно, были сказаны, а миссис Апуорд, несомненно, была женщиной горделивой и надменной. Как всем вам известно – кто-то из вас присутствовал при этом лично, остальные узнали от очевидцев, – я показал эти четыре фотографии в доме миссис Апуорд. Я заметил, что в глазах миссис Апуорд мелькнула искорка удивления – она явно кого-то узнала, – и не преминул сказать ей об этом. Ей пришлось признаться, что так оно и есть. Она видела одну из этих фотографий, только не помнит где, – так она сказала. Когда я спросил, о какой фотографии идет речь, она указала на маленькую Лили Гэмбол. Но это, позвольте вам сообщить, было неправдой. По каким-то своим соображениям миссис Апуорд решила пока не обнародовать свое открытие. И показала не на ту фотографию, чтобы отделаться от меня. Но одного человека она не могла обмануть – убийцу. Один человек точно знал, какую именно фотографию узнала миссис Апуорд. Я не буду ходить вокруг да около – речь идет о фотографии Евы Кейн, женщины, которая была соучастницей, жертвой, а может быть, и вдохновительницей в нашумевшем деле Крейга. Назавтра вечером миссис Апуорд была убита. Причина убийства та же, что и в случае с миссис Макгинти. Обе они высунулись – и их постигла одна участь. Незадолго до смерти миссис Апуорд в квартирах трех женщин зазвонил телефон. Миссис Карпентер, миссис Рендел и мисс Хендерсон получили приглашение навестить вечером миссис Апуорд. У ее служанки был выходной, а Робин Апуорд вместе с миссис Оливер отправились в Калленки. Логично предположить, что с каждой из этих трех дам она хотела поговорить наедине. Но зачем говорить с тремя? Знала ли миссис Апуорд, где она видела фотографию Евы Кейн? Или только знала, что видела где-то, а где именно – не помнила? Было ли у этих женщин что-то общее? Пожалуй, ничего, кроме возраста. Каждой из них приблизительно около тридцати. Наверное, все вы читали статью в «Санди компэниэн». Там есть сентиментальные строчки о дочери Евы Кейн, выросшей в счастливом неведении. По своему возрасту каждая из женщин, приглашенных миссис Апуорд, вполне могла быть дочерью Евы Кейн. Сказанное позволяет предположить, что в Бродхинни живет молодая женщина, дочь знаменитого убийцы Крейга и его любовницы Евы Кейн, можно предположить и другое – женщина эта пойдет на все, чтобы сохранить свою родословную в тайне. Даже на убийство – на два убийства. Ведь когда миссис Апуорд нашли мертвой, на столе стояли две чашки из-под кофе, из обеих явно пили, и на чашке гостя оказались слабые следы помады. Вернемся к трем женщинам, получившим в тот вечер приглашение навестить миссис Апуорд. Миссис Карпентер говорит, что решила в Лэбернемс не ходить. Миссис Рендел собиралась пойти, но заснула в кресле. Мисс Хендерсон пошла в Лэбернемс, но в доме не было света, достучаться она не смогла и потому вернулась домой. Так утверждают сами эти женщины, но есть факты, которые противоречат сказанному. Во-первых, имеется вторая чашка со следами помады на ней, во-вторых, у нас есть свидетельница, работница почты Эдна, и она твердо заявляет, что видела, как в дом входила светловолосая женщина. В-третьих, в доме пахло духами – дорогими и экзотическими, какими из названных дам пользуется только миссис Карпентер. Тут повествование было прервано. Ив Карпентер выкрикнула: – Это ложь! Злонамеренная и жестокая ложь! Это была не я! Меня там и близко не было. Гай, что ты сидишь и молчишь, когда на меня так гнусно клевещут? Гай Карпентер побелел от гнева. – Позвольте напомнить вам, месье Пуаро, что за клевету можно пойти под суд, и все сидящие здесь – свидетели. – Я сказал лишь, что ваша жена пользуется определенным сортом духов и определенным сортом помады, если на то пошло – где же здесь клевета? – Это чушь! – воскликнула Ив. – Полная чушь! Мои духи там мог разбрызгать кто угодно. Пуаро неожиданно одарил ее сияющей улыбкой. – Вот именно! Кто угодно. Не очень изящный ход, но вполне очевидный. Неуклюжий и прямолинейный. Столь неуклюжий, что был достигнут результат, обратный желаемому, – таково мое личное мнение. Скажу больше. Этот ход дал мне, как говорится, пищу для размышлений. Да, пищу для размышлений. Итак, запах духов и следы помады на чашке. Но удалить помаду с чашки – дело простое, уверяю вас, следы помады уничтожаются очень легко. Кстати, чашки можно было вообще унести и вымыть. Почему бы нет? В доме – ни души. Но сделано это не было. Возникает вопрос: почему? И вот до чего я додумался: меня пытаются убедить, что это дело рук женщины, что убийство совершила женщина. Я стал размышлять о телефонных звонках трем женщинам – всем трем приглашение было передано! Ни одна из них не говорила с миссис Апуорд лично. Так, может быть, спросил я себя, им звонила вовсе не миссис Апуорд? А кто-то другой, кто очень хотел вовлечь в это преступление женщину – причем любую? Я опять спросил себя: почему? И нашел только один ответ – миссис Апуорд была убита не женщиной, ее убил мужчина. Он оглядел аудиторию. Все сидели не шелохнувшись. Лишь двое как-то выразили свое отношение к его словам. Ив Карпентер с облегчением перевела дух: – Теперь вы говорите дело! А миссис Оливер, энергично закивав головой, сказала: – Разумеется. – К какому же выводу я пришел? Обе женщины – и миссис Апуорд, и миссис Макгинти – были убиты мужчиной! Но кем именно? Причина убийства одна и та же – узнанная фотография. Кому она принадлежала? Это первый вопрос. И почему хранилась? На второй вопрос ответить, пожалуй, несложно. Допустим, поначалу она хранилась из сентиментальности. После того как миссис Макгинти была… устранена, убийца решил, что уничтожать фотографию вроде бы и незачем. А вот после второго убийства… Тут уже было ясно, что убийство и фотография связаны напрямую. Хранить ее теперь опасно. Поэтому, вы со мной согласитесь, фотографию надо немедленно уничтожить. Он оглядел собравшихся, и все закивали головами. – Однако фотография не была уничтожена! Нет, не была! Мне это точно известно, потому что я ее нашел. Нашел несколько дней назад. В этом самом доме. В ящике комода, что стоит у стены. Вот она. Он извлек из кармана выцветшую фотографию девушки с жеманной улыбкой. В руках – розы. – Да, – сказал Пуаро. – Это Ева Кейн. На обороте – карандашная надпись. Два слова. Сказать, что там написано? «Моя мама…» Глаза его, строгие и обвиняющие, остановились на Морин Саммерхейз. Она откинула волосы со лба и, пораженная, уставилась на него вытаращенными глазами. – Не понимаю… У меня никогда… – Конечно, миссис Саммерхейз, не понимаете. Сохранить фотографию после второго убийства – тут могли быть только две причины. Первая – сентиментальность самого невинного свойства. У вас – подчеркиваю, у вас – чувства вины не было, вот вы и сохранили фотографию. Вы как-то сами сказали в доме миссис Карпентер, что были приемным ребенком. Думаю, вы никогда не знали, каково было имя вашей настоящей матери. Но это знал кто-то другой. Кто-то, для кого семья – нечто незыблемое, предмет гордости, и гордость эта заставляет его жить в доме своих предков, он гордится ими, гордится своей родословной. Человек этот скорее умрет, чем позволит миру – и собственным детям – узнать, что Морин Саммерхейз – дочь убийцы Крейга и Евы Кейн. Человек этот, повторяю, скорее умрет. Только что даст его смерть? И вот вам серьезнейший мотив для убийства. Джонни Саммерхейз поднялся со своего места. Голос его, когда он заговорил, был спокойным, почти дружелюбным. – Вам очень нравится пороть чушь, да? Разглагольствуете тут, теоретизируете. Но теория – она теория и есть! Оскорбляете мою жену… Гнев его вдруг выплеснулся наружу: – Грязная свинья, черт вас дери… Он кинулся к Пуаро так стремительно, что никто и слова не успел вымолвить. Пуаро, однако же, проворно отскочил в сторону, и между ним и Саммерхейзом возник невесть откуда взявшийся инспектор Спенс. – Успокойтесь, майор Саммерхейз, полегче… полегче… Саммерхейз тотчас взял себя в руки. Пожав плечами, сказал: – Извините. Но это и правда бред! В конце концов… сунуть фотографию в ящик мог кто угодно. – Совершенно верно, – подхватил Пуаро. – Фотография эта интересна еще и тем, что на ней нет отпечатков пальцев. Он сделал паузу, потом легонько кивнул. – А ведь они были бы, – продолжал он, – принадлежи фотография миссис Саммерхейз, она ведь хранила бы ее без всякой задней мысли и, естественно, оставила бы на ней отпечатки своих пальцев. Морин воскликнула: – Вы просто сумасшедший. Я в жизни не видела этой фотографии – только в тот раз у миссис Апуорд. – На ваше счастье, – сказал Пуаро, – я знаю, что вы говорите правду. Фотографию подбросили в ящик комода всего за несколько минут до того, как я ее там нашел. В то утро содержимое этого ящика выбрасывалось на пол дважды, дважды я клал вещи на место; в первый раз фотографии среди них не было, а во второй – была. Стало быть, в этот отрезок времени ее и положили – и я знаю, кто это сделал. В голосе его незаметно возникла новая нотка. Это уже не был смехотворный человечек с нелепыми усами и крашеными волосами, это был охотник, который чувствовал – преследуемый зверь где-то рядом. – Оба эти преступления совершил мужчина, и причина, толкнувшая его на убийство, была до смешного простой – деньги. В доме миссис Апуорд найдена книга, на чистом листе ее вначале стоит надпись: «Ивлин Хоуп». Хоуп – эту фамилию взяла Ева Кейн, когда уехала из Англии. Если ее подлинное имя было Ивлин, она вполне могла наречь этим именем и своего ребенка. Но Ивлин – имя не только женское, но и мужское. Почему мы решили, что у Евы Кейн родилась девочка? Скорее всего, потому, что так сказано в «Санди компэниэн»! Но в действительности в «Санди компэниэн» ничего такого не сказано, там упоминается дочь, но лишь как следствие романтического интервью с Евой Кейн. Между тем Ева Кейн уехала из Англии еще до рождения ребенка – поэтому никто не мог сказать, мальчик у нее родился или девочка. Меня и самого это ввело в заблуждение. Романтическая неточность прессы. Ивлин Хоуп, сын Евы Кейн, приезжает в Англию. Он – человек одаренный и привлекает внимание богатой женщины, которая ничего не знает о его происхождении – лишь придуманную им романтическую историю (история была замечательная, о трагической судьбе молодой балерины, умершей в Париже от туберкулеза!). Женщина она одинокая, недавно потеряла собственного сына. И вот молодой одаренный драматург берет ее фамилию. Но на самом деле вы Ивлин Хоуп, не так ли, мистер Апуорд? Робин Апуорд завизжал: – Конечно, не так! Я вообще не понимаю, о чем речь! – Запираться бесполезно. Есть люди, которые знают вас под этим именем. Имя Ивлин Хоуп в книге написано вашим почерком – тем же почерком на обороте этой фотографии написаны слова «моя мама». Миссис Макгинти увидела эту фотографию и надпись на ней, когда разбирала ваши вещи. Прочитав статью в «Санди компэниэн», она сказала вам об этом. Миссис Макгинти решила, что на фотографии изображена миссис Апуорд в молодости, потому что и понятия не имела, что миссис Апуорд – не настоящая ваша мать. Но вам было ясно – если миссис Макгинти начнет болтать и разговор этот дойдет до миссис Апуорд, всему конец. У нее были совершенно фанатичные взгляды на наследственность. Она ни минуты не стала бы терпеть приемного сына, чей отец – прогремевший на всю страну убийца. Не простила бы она и того, что вы ей солгали с самого начала. Итак, миссис Макгинти надо заставить замолчать – любой ценой. Возможно, вы обещали ей маленький подарок – чтобы держала язык за зубами. На следующий вечер по дороге в радиостудию вы заглянули к ней – и убили ее! Вот так… Резким движением Пуаро схватил с полки молоток для колки сахара, завращал им и с силой опустил вниз, словно нанося сокрушительный удар по голове Робина. Жест вышел таким зловещим, что несколько человек, сидевших полукругом, вскрикнули. Закричал и Робин Апуорд. Это был вопль ужаса. Он завопил: – Не надо… Не надо… Это вышло случайно. Клянусь, все вышло случайно. Я не собирался ее убивать. Просто потерял голову. Клянусь вам! – Вы смыли кровь и положили молоток туда, откуда взяли, – в эту самую комнату. Но наука теперь определяет наличие крови новыми методами – и выявляет невидимые отпечатки пальцев. – Говорю вам, я не собирался ее убивать… Все это – сплошная ошибка… И вообще я не виноват… Я за свои действия не отвечаю. Это у меня наследственное. Помимо моей воли. Вы не можете меня повесить за то, в чем я не виноват… Спенс едва слышно пробурчал: – Не можем? Еще как можем! А вслух произнес строго и официально: – Должен предупредить вас, мистер Апуорд: все, что вы скажете, может быть использовано против вас… Глава 26 – Не представляю, месье Пуаро, как вы могли заподозрить Робина Апуорда. Пуаро не без самодовольства оглядел повернувшиеся к нему лица. Давать объяснения – это он любил. – Странно, что я не заподозрил его раньше. Ключом, простейшим ключом были слова, которые произнесла миссис Саммерхейз на вечере с коктейлями. Она сказала Робину Апуорду: «Мне не нравится быть приемным ребенком, а вам?» Вот он, ключ, – в двух последних словах «а вам?». Эти слова могли значить только одно – миссис Апуорд не была родной матерью Робина. Миссис Апуорд сама жаждала скрыть правду – не дай бог, кто-нибудь узнает, что Робин не ее сын. Возможно, ей не раз доводилось слышать соленые шутки насчет блестящих молодых людей, которые живут со стареющими женщинами и за их счет. Правду знали очень немногие – узкий театральный круг, где она впервые встретилась с Робином. Близких друзей в Англии у нее почти не было – она слишком долго жила за границей, во всяком случае, она решила обосноваться здесь, подальше от родного Йоркшира. Иногда она встречалась с друзьями былых лет, и они, само собой разумеется, полагали, что этот Робин и есть тот самый мальчик, которого они знали ребенком, а она не считала нужным их разубеждать. Но атмосфера в Лэбернемсе с самого начала показалась мне какой-то неестественной. Робин относился к миссис Апуорд не как испорченный ребенок, не как преданный сын. Он относился к ней, как протеже относится к своему патрону. В его неизменном обращении к ней «мадре» было что-то театральное. А миссис Апуорд, хоть и явно любила Робина, все же подсознательно обращалась с ним, как с ценной собственностью, за которую заплачены большие деньги. Итак, Робин Апуорд прекрасно устроен, кошелек «матери» оплачивает все его смелые начинания, и вдруг в этот безоблачный мир вторгается миссис Макгинти – она узнала фотографию, хранимую им в ящике, фотографию с надписью «моя мама» на обороте. А ведь он сказал миссис Апуорд, что его мама – молодая одаренная балерина, умершая от туберкулеза! Миссис Макгинти, разумеется, считает, что на фотографии изображена миссис Апуорд в молодости, потому что у нее и в мыслях нет, что Робин – не сын миссис Апуорд. Не думаю, что миссис Макгинти решилась на шантаж в чистом виде, скорее всего, она рассчитывала на «скромный подарок» в награду за молчание, потому что, если давно забытая сплетня вдруг всплывет, такой «горделивой» женщине, как миссис Апуорд, это явно придется не по вкусу. Но Робин Апуорд решил не рисковать. Он похищает молоток для колки сахара, о котором миссис Саммерхейз со смехом говорит, что это – идеальное орудие для убийства, и на следующий вечер по пути в радиостудию заходит к миссис Макгинти. Она, ничего не подозревая, проводит его в гостиную, и там он ее убивает. Он знает, где она хранит свои сбережения – об этом, кажется, знает вся деревушка, – и инсценирует ограбление, пряча деньги за домом. Подозрение падает на Бентли, и того арестовывают. Умный Робин Апуорд празднует победу, его горизонт снова безоблачен и чист. Но тут я показываю четыре фотографии, и миссис Апуорд узнает фотографию Евы Кейн – ведь это же фотография балерины, матери Робина! Ей нужно немного подумать. Шутка ли – совершено убийство! Возможно ли, что Робин?.. Нет, она отказывается в это верить. Какие шаги она бы предприняла, мы не знаем. Но Робин опять-таки решил не рисковать. Он разрабатывает всю мизансцену. Поездка в театр, когда в доме нет Дженит, телефонные звонки, кофейная чашка, тщательно вымазанная губной помадой, взятой из сумочки Ив Карпентер, он даже покупает флакон ее духов с характерным запахом. Сцена была срежиссирована блестяще, с применением реквизита. Пока миссис Оливер ждала в машине, Робин дважды забегал в дом. На убийство ушло всего несколько секунд. Потом быстренько пошел в ход реквизит. Миссис Апуорд умерла и оставила ему по завещанию большие деньги, а сам он вне подозрений – все решат, что убийство совершила женщина. Ведь в тот вечер в коттедж должны были прийти три женщины. Ясно, что подозрение падет на одну из них. Так, собственно, и случилось. Но Робин, как все преступники, проявил легкомыслие, слишком уверовал в собственную безнаказанность. Мало того, что в коттедже хранилась книга, на которой стояло его подлинное имя, он по ему одному известным причинам решил сохранить роковую фотографию. Было бы безопасней ее уничтожить, но он, видимо, посчитал, что она ему пригодится – поможет кого-то в нужный момент скомпрометировать. Наверное, он остановил свой выбор на миссис Саммерхейз. Скорее всего, по этой причине он и переселился из коттеджа в Лонг-Медоуз. В конце концов, молоток для колки сахара принадлежал ей, а сама миссис Саммерхейз – он это знал – была приемным ребенком, пусть попробует доказать, что она – не дочка Евы Кейн! Но тут Дейдри Хендерсон призналась, что была на месте убийства, и у него возникла мысль подбросить фотографию ей. Он попытался это сделать, воспользовавшись лестницей, которую садовник оставил под окном. Но миссис Уэтерби нервничала и настояла на том, чтобы все окна были заперты, и Робину не удалось проникнуть в дом. Он вернулся сюда и положил фотографию в ящик, с содержимым которого, к несчастью для него, я незадолго до этого ознакомился. Итак, мне стало известно, что фотографию подбросили, понял я и чьих рук это дело – в доме, кроме меня, находился еще один человек, и человек этот прилежно стучал на машинке у меня над головой. Поскольку имя Ивлин Хоуп стояло на книге из коттеджа, мне стало ясно: Ивлин Хоуп – это либо миссис Апуорд… либо Робин Апуорд… Имя Ивлин ввело меня в заблуждение – я связал его с миссис Карпентер, потому что ее зовут Ив. Но Ивлин – это не только женское имя, но и мужское. Я вспомнил о разговоре в маленьком театре в Калленках, который мне пересказала миссис Оливер. Она разговаривала с молодым актером, который мог подтвердить мою теорию – теорию о том, что Робин не был родным сыном миссис Апуорд. Я понял, что этому актеру известны подлинные факты. Он рассказал миссис Оливер о том, как миссис Апуорд без особых раздумий покарала молодого человека, сказавшего ей неправду о своем происхождении. Это не могло не навести меня на размышления. Откровенно говоря, я должен был докопаться до истины гораздо раньше. Но я допустил одну серьезную ошибку, и она замедлила ход расследования. Я был уверен, что на вокзале кто-то специально пихнул меня, намереваясь столкнуть на рельсы, – и это был убийца миссис Макгинти. Однако Робин Апуорд оказался чуть ли не единственным человеком в Бродхинни, который не мог быть на вокзале в Килчестере в то время. Джонни Саммерхейз неожиданно хмыкнул. – Может, это была какая-нибудь старая торговка с корзиной. Пихаться – их любимое занятие. Пуаро сказал: – Между прочим, Робин Апуорд вообще не принимал меня всерьез – настолько был уверен в себе. Это, впрочем, характерно для убийц. Может, оно и к лучшему. Потому что в этом деле улик нам явно не хватало. Миссис Оливер пошевелилась. – Вы хотите сказать, – молвила она, потрясенная, – что Робин убил свою мать, пока я сидела в машине и ни о чем таком не подозревала? Да у него просто не было на это времени! – Оказывается, было. Представления людей о времени подчас до смешного ошибочны. Никогда не замечали, как быстро меняется декорация на сцене? В нашем случае на организацию реквизита ушло больше времени, чем на само убийство. – Хорошенький театр, – машинально пробормотала миссис Оливер. – Да, это было в высшей степени театральное убийство. Убийце не откажешь в выдумке и изобретательности. – А я сидела себе в машине – и ни о чем не подозревала! – Боюсь, – с улыбкой провозгласил Пуаро, – что ваша женская интуиция в тот день взяла выходной… Глава 27 – В «Бритер и Скаттл» я не вернусь, – заявила Мод Уильямс. – Все равно это не фирма, а болото. – К тому же свое предназначение она уже выполнила. – Что вы хотите этим сказать, месье Пуаро? – Зачем вы приехали в эти края? – Раз вы такой мистер Всезнайка, вам, наверное, известно и это? – Есть у меня одна идея… – И что же это за идея? Пуаро окинул задумчивым взглядом волосы Мод. – Я, признаться, умолчал кое о чем, – сказал он. – Все поняли так, что женщина, вошедшая в дом миссис Апуорд, светловолосая женщина, которую видела Эдна, была миссис Карпентер и что она отрицала это просто из страха. Поскольку миссис Апуорд была убита Робином, уже не имело значения, кто туда заходил: миссис Карпентер или мисс Хендерсон. И все-таки я не думаю, что там была миссис Карпентер. Я думаю, мисс Уильямс, что Эдна видела вас. – Почему меня? В голосе ее зазвучали жесткие нотки. Пуаро ответил вопросом на вопрос: – Почему эта деревушка, Бродхинни, вас так интересовала? Почему, приехав туда, вы попросили у Робина Апуорда автограф – вы ведь не из тех, кто охотится за автографами. Вам что-то было известно про Апуордов? Зачем вы вообще приехали в эти края? Как узнали, что Ева Кейн умерла в Австралии, как узнали, под каким именем она уехала из Англии? – Все загадки разгадали, да? Что ж, мне скрывать нечего, греха на мне нет. Она открыла сумочку. Из потертого бумажника вытащила небольшую газетную вырезку, пожелтевшую от времени. С фотографии на него смотрело так хорошо ему теперь известное, жеманное личико Евы Кейн. Поперек снимка было написано: «Она убила мою маму…» Пуаро вернул фотографию. – Да, так я и думал. Ваша настоящая фамилия – Крейг? Мод кивнула. – Меня воспитала какая-то родня – хорошие, порядочные люди. Когда это случилось, я была уже не такая маленькая, чтобы все забыть. И много об этом думала. Думала о ней. Она ведь была жуткая дрянь – дети это чувствуют! А мой отец… он был просто слабак. И она опьянила его, вскружила голову. А ответ пришлось держать ему. За то, что сделала она, – да-да, я никогда в этом не сомневалась. Знаю, конечно, он соучастник, потому что скрыл правду от властей, но что же сталось с ней? Когда я подросла, наняла детективов, чтобы выяснить это. Они обнаружили ее след в Австралии и в конце концов сообщили, что она умерла. У нее остался сын – и звали его Ивлин Хоуп. Казалось бы, можно поставить точку. Но тут я подружилась с одним молодым актером. И услышала от него, что из Австралии приехал некий Ивлин Хоуп, он пишет пьесы, но живет здесь под другим именем – Робин Апуорд. Я, естественно, навострила ушки. Как-то вечером мне его показали – и он был со своей матерью. Выходит, подумала я, Ева Кейн вовсе не умерла. Наоборот, живет по-королевски, купается в деньгах. Я устроилась сюда на работу. Меня разбирало любопытство – нет, просто любопытством это не назовешь. Что ж, могу признаться, как-то поквитаться с ней мне хотелось… И когда вы раскопали всю подоплеку дела Джеймса Бентли, я, недолго думая, решила: убийца миссис Макгинти – это миссис Апуорд. Ева Кейн взялась за старое. Случайно я узнала от Майкла Уэста, что к ним на спектакль в Калленки приедут Робин Апуорд и миссис Оливер. И я решила поехать в Бродхинни и войти в логово к этой тигрице. Я хотела… сама толком не знаю, чего я хотела. Я сейчас говорю вам всю правду… в сумочке у меня лежал маленький пистолет, оставшийся с войны. Чего я хотела? Напугать ее? Или… Сама не знаю, говорю как на духу… В общем, пришла я к этому дому. Изнутри – ни звука. А дверь не заперта. Я вошла. В каком виде я ее застала, вы знаете. Она сидела там мертвая, лицо распухло, посинело. И тут все, чем я жила последнее время, показалось такой глупостью, такой мелодрамой… Я поняла, глядя на нее, что у меня никогда не поднялась бы рука на человека… Но поняла и другое – попробуй объясни, каким ветром меня занесло в этот дом? Вечер был прохладный, я была в перчатках, значит, отпечатков пальцев оставить не могла, а что меня кто-то заметил, мне и в голову не пришло. Вот и все. – Она помедлила, потом резко спросила: – Как вы теперь поступите? – Никак, – ответил Эркюль Пуаро. – Просто пожелаю вам счастья в жизни. Эпилог Эркюль Пуаро и старший инспектор Спенс праздновали победу в «Старой бабушке». Когда подали кофе, Спенс откинулся на спинку кресла и, донельзя удовлетворенный, перевел дух. – Харчи здесь явно недурны, – одобрительно заметил он. – Слегка на французский манер, скажем прямо, но где сегодня умеют готовить приличный бифштекс с жареной картошкой? – Я здесь обедал в тот самый вечер, когда вы впервые приехали ко мне, – предался воспоминаниям Пуаро. – Да, много воды утекло с тех пор. Но надо отдать вам должное, месье Пуаро. Вы этот номер провернули ловко. – Он чуть улыбнулся, и закаменелые черты его лица сразу ожили. – Ведь какое везенье, что этот молодой наглец не сообразил – улик-то у нас кот наплакал. Толковый адвокат стер бы нас в порошок вместе с нашей версией! Но он совсем очумел от неожиданности и бросил карты на стол. Сам себя закопал, так можно выразиться. Тут нам здорово повезло! – Дело не только в везенье, – с укором произнес Пуаро. – Я ведь его вел, как ведут крупную рыбу! Вот он думает, что улику против миссис Саммерхейз я воспринимаю всерьез, – и тут выясняется, что ничего подобного, он страшно переживает, нервничает. К тому же он трус. Когда я замахал молотком, он и вправду подумал, что сейчас я его ударю. А внезапный страх всегда заставляет говорить правду. – Хорошо еще, что вам не досталось от мистера Саммерхейза. – Спенс ухмыльнулся. – Человек он вспыльчивый, а быстрый – прямо ртуть! Я едва успел между вами вклиниться. Он вас простил? – Да, мы теперь первейшие друзья. А миссис Саммерхейз я подарил поваренную книгу и лично научил ее готовить омлет. Бог мой, какие страдания я претерпел в этом доме! Он прикрыл глаза. – Да, тут было над чем поломать голову, – в раздумье произнес Спенс, не обращая внимания на тягостные воспоминания Пуаро. – Вся эта история показывает, насколько верна старая поговорка: у каждого рыльце в пушку. Взять миссис Карпентер: еще чуть-чуть – и ее обвинили бы в убийстве! Уж больно подозрительно она себя вела, а какая за ней вина? Так, тьфу. – Итак, какая же? – полюбопытствовал Пуаро. – Обычная история – сомнительное прошлое. Она была профессиональной партнершей в дансинге – девица видная, от мужчин не было отбоя. Приехала в Бродхинни и заявила, что она – военная вдова! Куда там! Состояла с кем-то, как теперь говорят, в гражданском браке. Но напыщенному чистоплюю вроде Гая Карпентера такая партия ни к чему, вот она и наплела ему про мужа, что погиб на войне. Понятное дело, когда мы стали копать, кто да откуда взялся, она прямо взбеленилась – не дай бог правда о ее прошлом выйдет наружу! Он отхлебнул кофе, потом негромко хмыкнул: – Или Уэтерби. Прямо не дом, а какое-то осиное гнездо. Ненависть и злоба. Неуклюжая и обездоленная девушка. А что за всем этим? Да ничего особенного. Деньги, и не более того. Самые обыкновенные фунты, шиллинги и пенсы. – Только и всего? – У девушки есть деньги – и немалые. Достались по наследству от тетки. Мать вцепилась в нее, будто клещ, – упаси господи запросится замуж! А отчим, тот ее ненавидит лютой ненавистью, потому что звонкая монета – у нее, по счетам платит она. Сам-то он, наверное, неудачник – за что в жизни ни брался, все впустую. Сволочной тип… А миссис Уэтерби – это чистый яд в сахарной оболочке. – Согласен с вами. – Пуаро удовлетворенно кивнул. – Очень удачно, что у мисс Хендерсон есть деньги. Ей будет гораздо легче заключить брак с Джеймсом Бентли. Лицо старшего инспектора Спенса отразило удивление. – Брак с Джеймсом Бентли? Дейдри Хендерсон и Джеймс Бентли? Кто это сказал? – Я, – ответил Пуаро. – Потому что самолично занимаюсь этим делом. Нашу маленькую проблему мы разрешили, и у меня образовался избыток свободного времени. Вот я и взял на себя хлопоты, связанные с их женитьбой. Правда, заинтересованные стороны на этот счет пока в полном неведении. Но их тянет друг к другу. Оставь их на произвол судьбы – и ничего не произойдет… но Эркюль Пуаро обязательно скажет свое веское слово. Увидите! Дело сдвинется с мертвой точки. Спенс ухмыльнулся. – Вы не прочь, как говорится, запустить палец в чужой пирог? – Ну, мой дорогой, это удар ниже пояса, – укоризненно сказал Пуаро. – Да, вы правы. Все равно, какой-то он жалкий, этот Джеймс Бентли. – Пожалеть его стоит, это верно! Ведь он сейчас наверняка удручен – узнал, что виселица от него отвернулась. – Он должен на коленях перед вами ползать от благодарности, – заметил Спенс. – Скорее перед вами. Правда, он, наверное, так не считает. – Вот тюфяк. – Может, и так, но не забывайте – две женщины проявили к нему неподдельный интерес. Природа – штука непредсказуемая. – Я думал, что ему в пару вы прочите Мод Уильямс. – Выбирать он будет сам. – Пуаро пожал плечами. – Он сам – как бы это сказать? – вручит яблоко своей избраннице. Но полагаю, выбор его падет на Дейдри Хендерсон. Мод Уильямс уж слишком бойкая, так и пышет энергией. С ней он совсем забьется в свою раковину. – Не понимаю одного – что они в нем находят? – Пути господни воистину неисповедимы. – В общем, теперь у вас работы непочатый край. Сначала Джеймса Бентли надо подготовить к плаванию по морю любви, а потом даровать девушке свободу, вырвать ее из когтей пропитанной ядом матери. О-о, эта кошка еще даст вам бой, покажет свои коготки! – Орудия крупного калибра – залог успеха. – Вы, наверное, хотите сказать – усы крупного калибра. Спенс расхохотался. Пуаро самодовольно погладил усы и предложил: – Не выпить ли бренди? – Не откажусь, месье Пуаро. Пуаро сделал заказ. – Да, – спохватился Спенс. – Едва не забыл. Вы помните Рендела? – Естественно. – Так вот, мы проверяли его, и выяснилась довольно странная вещь. Оказалось, когда его первая жена умерла в Лидсе – он там в то время практиковал, – в полицию на него пришло несколько анонимных писем. Довольно мерзких. Собственно, в них говорилось, что жену он отравил. Разумеется, такие сплетни – не новость. Доктор, что проводил экспертизу, был человеком посторонним, с надежной репутацией, и он твердо заявил: жена доктора Рендела умерла своей смертью. Зацепиться было не за что, сомнение вызывало одно: каждый из них застраховал свою жизнь в пользу другого… но ведь такое не редкость… Тоже не бог весть какая зацепка, и все-таки… Что скажете? Пуаро вспомнил: миссис Рендел словно была чем-то испугана. Намекала на какие-то анонимные письма, уверяла, что в них нет и слова правды. И не сомневалась: расследование дела миссис Макгинти – всего лишь предлог. Пуаро приехал с другой целью. – Надо полагать, – задумчиво произнес он, – что анонимные письма получала не только полиция. – Его новая жена тоже? – Думаю, что да. Когда я появился в Бродхинни, жена мистера Рендела решила, что я приехал по его душу, а миссис Макгинти – всего лишь предлог. Это же подумал и он… Вот все и сошлось! В тот вечер столкнуть меня под поезд пытался доктор Рендел! – Думаете, он и эту жену попытается спровадить на тот свет? – Думаю, ей не следует страховать свою жизнь в его пользу, – сухо заявил Пуаро. – Но если он поймет, что он у нас на заметке, – возможно, проявит благоразумие. – Что ж, это нам по силам. Будем держать нашего приветливого доктора под наблюдением, да так, чтобы от него это не укрылось. Пуаро поднял стакан с бренди. – За миссис Оливер, – провозгласил он. – Почему вдруг за нее? Вам что-то припомнилось? – Женская интуиция, – ответил Пуаро. На минуту установилась тишина, потом Спенс медленно проговорил: – Робин Апуорд предстанет перед судом на следующей неделе. Знаете, Пуаро, ничего не могу с собой поделать, но… Пуаро в ужасе перебил его: – Бог мой! Вы что же, теперь сомневаетесь в виновности Робина Апуорда? Только не говорите, что хотите начать все сначала! Старший инспектор Спенс успокоил его, широко улыбнувшись: – Бог мой, с чего вы взяли? Уж он-то точно убийца! – Потом добавил: – Такой дерзкий да наглый – ни перед чем не остановится!