С малых лет Василий Горбунов только и знал, что нужду да работу. Тринадцати лет уже пас скотину, так и не доучившись до пятого класса. Семья была бедной-пребедной, а едоков много. До ученья ли? Так и ходил пастухом, стерег чужую скотину. Потом поступил на курсы трактористов, работал трактористом в МТС, бригадиром полеводческой бригады, заведующим свиноводческой фермы. А для того чтобы стать заведующим фермы, окончил курсы в городе Мологе. Там и вступил в комсомол.

Он рос и мужал вместе с родным, некогда захудалым, лапотным краем, и к тому времени, когда здесь стало разливаться первое в нашей стране искусственное Рыбинское море, Василий Горбунов уже стал ни много ни мало комсомольским вожаком большого колхоза.

Как и все его сверстники, он с трепетным уважением относился к родной Красной Армии, к ее командирам, которых встречал на улицах Мологи и Ярославля. В воображении возникали образы Чапаева и Буденного, картины боев за Каховку и Перекоп. Обо всем этом он любил читать в книжках, смотреть в кинокартинах, слушать рассказы бывалых людей. Ну, и о границе, конечно. О басмачах и шпионах. О том, как их ловят.

В деревне Банево жил интересный человек — Василий Яковлевич Комаров, демобилизованный с дальневосточной границы. Он рассказывал ребятишкам о своей службе. В тридцать четвертом году ушел служить на границу старший брат Василия Александр. Ушел неграмотным, а на заставе выучился читать и писать, присылал письма оттуда. Сообщал, что коноводом у начальника заставы, что на границе служить беспокойно, но интересно.

И вот уже сам он четвертый год на границе. Провожали его всей многочисленной родней, всей деревней, с гармошкой, с лихими песнями и наказами, чтобы служил исправно, не срамил род Горбуновых. И он старался. Военная служба оказалась ему по душе, по его настойчивому, упорному характеру. Сразу же после учебного пункта его направили в школу младшего комсостава. Он ее окончил отлично, получил звание помкомвзвода и был послан на шестимесячные курсы младших лейтенантов. После курсов его назначили помощником начальника на одну из застав в самом центре Пинских болот. Чтобы не провалиться в трясину, Василий обувал широкие лапти; от комаров защищался марлевой сеткой; пил ржавую болотную воду. И ничего, привык, закалился. В сентябре тридцать девятого с боем участвовал в освободительном походе по Западной Белоруссии, потом встал вместе со всеми на Западном Буге, был назначен начальником заставы здесь, в Новоселках.

Горбунов был, пожалуй, самым молодым начальником заставы во всем отряде и носил самое маленькое командирское звание. И ничего, не хуже других. Командует людьми, которые постарше его и годами и званием. Политрук Горбачев на два года старше, а лейтенант Цибулько, заместитель по боевой, на три. Неделю назад Цибулько вместе с семьей уехал в отпуск, а то бы сейчас был рядом.

Четвертый год на границе, вроде бы и срок небольшой, а сколько ночей недосыпал, сколько раз по тревоге выскакивал, а главное — сколько сил потратил на обучение бойцов! Ведь что ни человек, то характер. Своего подхода требует, отдельного обращения. Шестьдесят бойцов на заставе.

И вот теперь, судя по всему, наступило самое главное испытание для всех и для каждого в отдельности. Предстоит первый настоящий бой. Не стрельба по фанерным мишеням, не наступление на условного «противника», а смертельная схватка. Выдержат ли? Хватит ли сил и воли?

Прибежал Горбачев. Стремительный. Подтянутый.

— Что случилось?

Горбунов в двух словах объяснил.

— Я так и знал! — возбужденно сказал политрук. — Помнишь, три дня назад я докладывал про немецких солдат. Вот, пожалуйста!

Да, три дня назад два немецких солдата вышли на тот берег и на песчаной косе начертили огромными буквами: «СССР». По-русски. Чтобы мы видели. И тут же зачертили их крест-накрест. Тоже, чтобы мы видели. Постояли немного и скрылись в кустах.

— Это они нам грозили, — сказал Горбунов.

— Нет. Предупреждали, — возразил Горбачев. — Понимаешь, два рабочих парня, которых Гитлер заставил воевать, может, симпатизируют нам…

— Прямо уж… симпатизируют, — проворчал Горбунов.

— Точно, точно! — горячо настаивал замполит. — Немцы ведь разные в Германии. Одни за Гитлера, другие за пролетарскую революцию.

Замполит был всегда немного восторженным человеком. Горбунов усмехнулся и охладил его пыл:

— Ну, хватит спорить. Я решил выслать усиленный наряд на правый фланг, к переправе. Как думаешь?

— Да, будем драться! — поддержал Горбачев. — И пошлем туда кого посильнее.

Они перебрали многих, пока не остановились на ефрейторе Иване Сергееве и ефрейторе Владимире Чугрееве. Сергеев недавно окончил трехмесячные курсы вожатых служебных собак и ходил на границу с овчаркой. Комсомолец Чугреев был отличным спортсменом. Словом, этих двух и нужно послать к переправе.

Горбунов позвал дежурного и приказал ему разбудить Сергеева и Чугреева, вручить им ручной пулемет, три диска с патронами, по два боекомплекта на винтовку и по четыре гранаты. Сергееву передать приказание, чтобы взял свою овчарку Зильду.

Горбунов сказал обо всем этом дежурному спокойным, ровным тоном, как приказывал всегда, не подчеркивая ничем исключительность обстановки и серьезность задания, которое должны были получить оба ефрейтора.

И вот они вошли в канцелярию — в полном боевом снаряжении, как и было приказано. Сергеев на голову выше своего напарника, плотный, сбитый, румяный. Про таких говорят: кровь с молоком. Взгляд — открытый, серьезный, прямой. А Чугреев сухощав, смугл, востроглаз. Все это хорошо запомнил младший лейтенант Горбунов, пока Сергеев, как старший, докладывал, что пограничный наряд прибыл за получением боевого приказа на охрану и оборону государственной границы Союза Советских Социалистических Республик.