Костю Сабурова даже сравнивали с новым Гонгадзе. Когда он сидел свои два месяца в тюрьме Севастополя, ему не раз намекали, что он может разделить судьбу этого журналиста. Конечно, но понимал, что его пугали, что слишком большие силы были заинтересованы в его освобождении. Но чем черт не шутит? Отведут на берег моря, шлепнуть и кинут в воду. Скажут, что утонул при бегстве. Даже когда его этапировали в 'Казачью лопань', он не предполагал, чем все кончится. Вначале он не знал, куда его везут в плотно запечатанном вагоне — на восток или на запад. Потом уже по солнцу сориентировался.

Поэтому в Москве Костя все время ощущал на себе груз этой давней истории. Но когда ему предложили возглавить группу, которая направлялась в восточную Украину, где назревали военные события, он не минуты не колебался. Правда, Ирка испугалась и долго плакала в последний вечер. И ночь у них получилась скомканная в прямом и переносном смысле. В прямом — потому что от простыней ничего не осталось, а в переносном — потому что они просто не выспались от ее истерик, любви, секса и слез.

Утром Костя сбежал с громадным облегчением. А теперь все время думал о Ирке. Женить или не женить? Черт его знает? — думал он. Вроде как она искренна и любит меня до безумия. А с другой стороны… Его пугала Иркина способность к сценам, хотя ее шикарный ноги, похожие на тюленей, ему по-прежнему нравились. Может, постепенно переделаю под себя, наивно думал он. Надо основательно почитать Фрейда и Юга, в универе я как-то пропустил этих авторов. Почему-то он был уверен, что классики психоанализа помогут ему разобраться в личной жизни.

Бензин слили из 'BMW', и Костя, который плохо знал город, то и дело спрашивал у Игоря, куда рулить.

Инстинктивно Игорь Божко стремился отъехать от квартала ППУ подальше. Черт знает, может, у них там снайперы сидят? — подумал он, крутя баранку. Поэтому они рванули в сторону улицы Артема, выскочили напротив стадиона 'Локомотива' и свернули направо в центр. Дорога оказалась свободной, хотя две недели назад пиндосы здесь учинили большую пробку автомобилей и сожгли же ее с удовольствием. Теперь об этом напоминали лишь груды искореженного металла на тротуаре под обгорелыми тополями да выбитые окна в домах справа. Памятник Бубке устоял.

На пересечении с проспектом Мира, как раз там, где с одной стороны находилась кафешка 'Украинские стравы', а по диагонали от него стояла 'Царь-пушка', когда, казалось, что опасность миновала и можно вздохнуть с облегчением, их нагнал черный 'джип-чероки' и с пронзительным визгом перегородил дорогу.

— Черт! — выругался Костя.

Его заслуга состояла в том, что он не заглушил двигатель и что 'газель' стала боков по отношению к 'джипу', а это давало некоторое преимущество в плане обзора. Видно, те, кто сидели в 'джипе' были очень уверены в себе.

Все застыли, как парализованные, в ожидании развития событий. За тонированными стеклами ничего не было видно. Однако как только передняя дверца со стороны пассажира с щелчком приоткрылась, Игорь ударом ноги распахнул боковую дверь и высунул ствол ПКМ, клацнув при этом затвором. Сашка судорожно дернулся со своим АК-74М. Но Игорь зло и резко произнес:

— Сиди, не рыпайся!

Костя бросил взгляд на зеркало заднего обзора: Елизавета, кусая губы, забилась за ящик в углу, Игорь, сидел, упершись ногами в стенки салона и у него было хищное лица с нехорошим оскалом, как у хищного зверя. Сейчас он их всех убьет, на фиг, понял Костя.

Дверь 'джипа' все-таки открылась, и из-за нее появился тот, кого он ожидал увидеть меньше всего — начальник следственного отдела Каюров, который участвовал в допросах, когда Костя сидел в сизо Севастополя.

— О! — воскликнул Каюров, но из-за капота не вышел, заметив Игоря с пулеметом. — Старые знакомые! А я думаю, кто здесь партизанит?! Чувствуете себя здесь, как в Крыму?

— Вы здесь тоже сидите, как на вулкане! — ответил Костя, приоткрыв дверцу. — Похоже, ваша власть кончилась.

— Ну, это мы еще посмотрим, — заметил Каюров. — А пока надо ответить за нападение на государственное учреждение.

Каюров был толстым, лысым, короткопалым якутом, с круглой, как блин, лицом держиморды. Он между делом любил пошутить насчет моря, побега и пули в затылок, и был ярким представителем этномутантов, которые быстренько приспособились к фашиствующей власти и плохо говорили даже на украинском суржике. В основном его интересовала идея ассимиляция русских, как к этому относятся в России и насколько далеко можно зайти в этом вопросе, чтобы ее не раздражать. Помнится, они даже поспорили об Иванах, не помнящих родства своего. Каюров выразил мнение, что для этого потребуется два-три поколения этномутантов, и дело будет в шляпе.

— Но это же не менее ста лет, — сказал Костя.

— Мы ускорим процесс.

— Каким образом?

— Не важно, но ускорим. А антирусинам мы дадим то, чего у вас нет!

— Чего же?

— Крепкую руку.

— А кто не захочет?

— Кого-то купим, кого-то запугаем, а для остальных: чемодан-вокзал-Россия, или смерть на оккупированных территориях. Евреев тоже можете забрать к себе. Они нам не нужны.

— А они у вас и не остались, — парировал Костя. — Где они? Ау, украинские евреи!