Теренций никак не ожидал такого вопроса, не был готов ответить.

Симон повторил:

— Так это Никий убил Агриппину?

— Я же не видел, Симон! — проговорил Теренций и, тут же почувствовав, что ответ вышел глупым, добавил: — Я ничего точно не знаю, откуда мне знать!

— Она, конечно, была не лучше своего сынка,— сказал Симон,— но все-таки убить женщину... А, Теренций, ты смог бы убить женщину?

— Я никого не убивал. Никогда,— с нескрываемой обидой отозвался Теренций.

— Ну, ладно,— Симон потянулся и дотронулся до колена Теренция,— я не хотел тебя обидеть. Прости. Помнишь тот день, когда ты приходил к Онисиму, накануне его смерти?

— Да, помню.

— Я попал в нехорошую историю, Теренций,— вздохнув, с грустью выговорил Симон.— Тогда я смог убежать от людей Онисима, но потом...

Он замолчал, неподвижно смотря вдаль. Теренций переждал некоторое время, потом решился спросить:

— Что? Что потом, Симон?

— Потом,— криво усмехнувшись, сказал Симон,— убили Онисима. Люди из римской общины христиан стали говорить, что это сделал Никий и что я помог ему в этом. Они охотились за мной, как за диким зверем. Каждый из членов общины считал за благо расправить-ся со мной. Мне пришлось бежать. Они охотились на меня, а римляне на них. Почти все они погибли. Ну, тебе это, наверное, известно. И я остался один. Совсем один, ты понимаешь это, Теренций?

— Я понимаю,— грустно заметил Теренций, подумав о своем.— Но почему ты не ушел из Рима совсем? Ты мог бы отправиться в Эдессу.

— Я мог бы возвратиться в Эдессу?! Я? — Симон постучал своим корявым пальцем по груди.— Как же я мог вернуться, Теренций, что ты говоришь?!

— Но почему же ты не мог вернуться? Там, наверное, остались твои родные.

— Да,— глядя на Теренция горящими глазами, вскричал Симон,— там остались мои родные, там остались мои друзья, там много чего осталось! Но как я мог уехать, если учитель Павел сказал, что я должен быть при Никии во что бы то ни стало. Во что бы то ни стало, Теренций. Во что бы то ни стало! Я слышал это собственными ушами.— Симон дотронулся ладонью до уха,— Ты понимаешь это?!

— Да, да,— осторожно покивал Теренций,— я понимаю, но ведь обстоятельства могли измениться, неужели учитель Павел не мог отменить своего...

— Учителя Павла нет,— быстро сказал Симон,— он умер. Разве ты не знал этого?

— Нет,— испуганно помотал головой Теренций,— мне неоткуда было узнать об этом.

— А Никий? — спросил Симон.

— Что Никий?

— Разве он не сказал тебе?

Теренций находился в замешательстве: сказать правду было невозможно, лгать не хотелось. Он ничего не ответил, только грустно посмотрел на Симона.

— Значит, он больше не разговаривает с тобой? — спросил тот.

Теренций отрицательно покачал головой:

— Мы уже давно... мы уже давно так... не разговариваем.

— Что же мне делать, Теренций? Скажи, что же мне делать?

— О чем ты, Симон, я не понимаю.

— Мне нужно увидеться с Никием,— твердо выговорил Симон, пристально глядя на Теренция.— Ты сможешь помочь мне?

— Я? — Теренций спросил так, будто не понял вопроса.

— Конечно, ты, кто же еще.

И тут Теренций сдался. Посмотрев на Симона взглядом, в котором было безраздельное страдание — теперь нескрываемое,— он ответил:

— Боюсь, Симон, я не смогу этого сделать.

— Почему же? Ты не хочешь?

— Я не могу.

— Но почему, почему, ответь!

Теренций ответил не сразу. Он долго смотрел себе под ноги, потом медленно поднял голову:

— Я маленький человек, Симон, что я могу! Я не имею права осуждать своего господина.

— Ты не раб, Теренций, ты не раб! — вскричал Симон, потрясая руками перед самым лицом Теренция.

Теренций грустно улыбнулся — грустно и виновато:

— Нет, Симон, ты ошибаешься, я раб. Я родился рабом и умру им, я ничего не могу с этим поделать. Это воля Бога — вашего или другого, я не знаю. Я хотел бы чувствовать, как ты, Симон, но я не умею. Я раб своего господина, кто бы он ни был. Я многое вижу, думаю, кое-что понимаю, но как я могу осуждать господина? Скажи, Симон, как?

— Значит, ты все-таки осуждаешь Никия? Ты имеешь на то свои причины? Скажи мне о них, Теренций.

— Я боюсь.

— Чего же ты боишься? Мы одни. Или ты думаешь, что я выдам тебя? Не бойся, я никогда этого не сделаю.

— Нет, нет,— Теренций отрицательно помахал рукой,— не в этом дело. Я не тебя боюсь и даже не Никия, я сам не знаю, чего или кого боюсь. Может быть, Бога, но я не уверен.

— Скажи,— жестко выговорил Симон, и это прозвучало как приказ, который Теренций не мог не выполнить.

Он произнес, прямо глядя в глаза Симону:

— Никий убил Онисима. Я знаю. Он ударил его ножом. Вот так.— И Теренций провел пальцем по горлу, от уха до уха.