Шрифт:
— Я не интересуюсь чудесами, — ответил Драко. — Мне нужно могущество. Верно ли говорят, что этот меч придаст мне силы?
— Он даст тебе столько могущества, что его может оказаться для тебя слишком много, — сказал демон.
Драко-из-сна рассмеялся:
— Я этому не верю, — произнёс он.
— Ты должен понимать, что во всем существует естественное равновесие, — сказал демон. — Одно дело — выгода, а другое — плата за неё. Ничто не даётся даром. Ты многого достигнешь, используя этот меч, но сначала ты должен заплатить.
И Драко почувствовал, как его руки — настоящие руки из плоти и крови, совсем как наяву — поднялись к горлу и расстегнули пряжку на шее. Он отбросил плащ и распахнул рубаху под ним, так что теперь его грудь была открыта.
— Возьмите свою плату, — предложил он.
Демон поднял свою омерзительную руку и несколько раз сжал и разжал свои гибкие пальцы. Затем он резким движением погрузил свою руку в грудь Драко — как будто боксер пробил кулаком тонкую картонную перегородку. Боль была внезапной и чудовищной, но она продолжалась всего секунду. Драко закричал, и демон вынул руку из его груди. В окровавленных пальцах билось что-то светящееся — оно мерцало, как пламя свечи.
Демон улыбнулся, обнажив длинные острые зубы.
— Меч твой, — сказал он. — Преисподняя удовлетворена.
— Малфой! Малфой! Проснись!
Кто-то тряс его за плечо. Он рывком отвернулся и спрятал лицо в ладонях. В ушах всё ещё звучал чей-то истошный крик. Чужие руки пытались поднять его, открыть лицо.
— Проснись! — тот же голос — безнадёжный, отчаявшийся. — Малфой, ну пожалуйста!
Он открыл глаза. Крик прекратился, и неожиданно наступила блаженная тишина.
…Это я кричал, — понял Драко. — Это был я.
В комнате было темно. Только серебряный свет луны струился через окно и освещал девочку, находящуюся перед ним, её темные испуганные глаза и длинные вьющиеся волосы. В полумраке она выглядела как…
— Эрмиона? — прошептал ещё сонный Драко.
— Нет, это Джинни.
Он медленно убрал ладони от лица.
— Ну конечно, — сказал он. — Конечно, ты не она. Она зовёт меня по имени, — он сморгнул и уставился на неё: — Что ты здесь делаешь?
— Что я здесь делаю? — возмутилась Джинни. — Да ты орал как резаный — вот что я здесь делаю. Я думала, тебя убивают. Посмотри, где ты, Малфой!
Драко сел и удивлённо огляделся. Он полулежал на полу, посреди кучи смятых простыней. Он не помнил, когда и как свалился с кровати… но, с другой стороны, он не помнил и своего крика. Только сон. Драко со свистом выдохнул сквозь зубы — сразу вернулась боль, которую причинили вонзившиеся в грудь руки демона. Жар. Меч.
— Малфой… — голос Джинни дрожал.
— Что?
— У тебя кровь.
Поражённый, он опустил глаза и увидел, как на рубашке, прямо против сердца, расплывается красное пятно размером с тарелку. Драко ощупал пятно — на пальцах осталась кровь. Свежая, не запёкшаяся. Он посмотрел на Джинни.
— Приведи Гарри, — хрипло выдохнул он. Джинни поднялась на ноги и направилась к двери, но голос Драко остановил её на полпути: — Стой!
Она обернулась. Он поднялся на колени среди кучи одеял и снял рубашку. Грудь под ней была совершенно незагорелой — и совершенно целой, ни намёка на рану.
— Неважно, — произнес он. — Не беспокойся. Кажется, со мной всё в порядке.
— Так это что… не твоя кровь? — спросила она в замешательстве.
Он поднял голову, и в лунном свете его серебристые глаза сверкнули холодными искорками:
— Не знаю. Но, кажется, начинаю понимать. И мне это совсем не нравится.
— Это связано с твоим кошмаром?
— Да, — кивнул Драко. — То есть нет… В смысле, я не уверен, что это был кошмар. Думаю, это было воспоминание, сцена из жизни или галлюцинация. Либо это было воспоминание посреди галлюцинации. Такое бывает?
Джинни изумлённо распахнула глаза:
— Я позову Гарри…
Но Драко покачал головой.
— Не дёргай Поттера, — сказал он. — Просто посиди со мной ещё минутку.
Джинни застыла в нерешительности. Выражение лица Драко было практически невозможно понять. Его глаза отражали слабый лунный свет подобно глазам кота. Она медленно подошла ближе и села рядом с ним на одеяло. Чувствуя себя крайне неудобно рядом с полураздетым молодым человеком, она напряжённо уставилась на ночной столик и сказала первое, что пришло в голову: