— Не вижу необходимости во взаимопонимании, — съязвила она. — У нас так мало времени впереди!

Он прищурился.

— Ты так говоришь, словно я собираюсь раствориться, как дым. Я ведь буду продолжать работать в Концерне, и нам придется встречаться, хотя бы на заседании совета директоров.

— Еще неизвестно, как долго ты будешь в совете директоров, — протянула она.

— А ты что, замышляешь дворцовый переворот? — усмехнулся Алекс, протягивая ей сандвич.

— Я имела в виду другое. Дела теперь пошли лучше, так что тебе нет необходимости все свое время уделять работе Концерна. Ты можешь вернуться… ну, туда, где работал раньше.

— Рассказать тебе, где я работал раньше? — предложил Алекс.

— Нет, не надо.

— А тебе не кажется, что супруги должны интересоваться делами друг друга? — не унимался Алекс.

— Должны, наверное. Если это настоящая семья. Но к нам это не относится.

— Это верно, — тихо сказал он. — Но мне это не помешало интересоваться твоими делами. И я был удивлен, когда узнал, как выросли твои доходы за последний год.

Он что, издевается? — мрачно подумала Розмари. По сравнению с тем, что она получала в журнале, ее зарплата сократилась почти вдвое. На новом для себя поприще она сначала чувствовала себя, словно щепка, которую несет и вертит, и швыряет бурный поток. Постепенно она стала ориентироваться в деле, хотя Том до нее умудрился превратить связи с общественностью в стрельбу по движущимся мишеням: попадать ему удавалось редко, а вот распугать потенциальных клиентов оказалось очень легко. Так что на премиальные Розмари рассчитывать не приходилось.

— Этот год был очень трудным для меня, — в оправдание сказала Розмари. — Мне пришлось многому учиться.

— Да-да, я заметил. Ты оказалась очень способной ученицей, — скривил губы Алекс. — Но я думаю, что совет директоров найдет возможность облегчить тебе ношу.

Странно. На словах вроде бы он ей сочувствует. Но откуда тогда эти жесткие презрительные нотки? В его словах есть скрытый смысл, которого она не понимает. Тот же неуловимый подтекст, что почудился ей на пляже, когда Алекс так неожиданно заговорил с ней.

Розмари задумчиво сделала глоток вина, наслаждаясь изысканным вкусом. Она нервничала, но не хотела, чтобы Алекс видел это.

— Ты не слишком разговорчива, — заметил он.

— Я всегда чувствую себя немного скованно с чужими, — улыбнулась Розмари.

— Вот, значит, как ты о нас думаешь, — пробормотал Алекс.

— Честно признаться, о нас я вообще не думаю, — холодно возразила Розмари.

— И все же я — часть твоей жизни; а ты — часть моей. Так уж сложилось.

Снизу донесся звон разбитого стекла, шум и крики. Розмари взволнованно вскочила.

— Ураган! — взвизгнула она. — Здание рушится!!

— Стойка бара точно рушится, — усмехнулся Алекс. — Думаю, это беженцы решили со страху упиться до самозабвения. Так что в этой комнате тебе будет спокойнее.

— Я вполне способна о себе позаботиться! — гордо вскинула голову Розмари.

— Будем надеяться, что сегодня тебе не придется доказывать свою самостоятельность, — пожал плечами Алекс. — Но на всякий случай подкрепись. Вдруг тебе понадобятся силы!

И он протянул ей тарелку с паштетом. Розмари подозрительно взглянула на угощение, но взяла. Некоторое время они молча ели. Первой не выдержала Розмари:

— Как ты думаешь, сколько нам придется сидеть здесь взаперти?

— А тебе разве скучно? Я стараюсь как могу! Скажи, чем еще тебя развлечь, чтобы скрасить долгие часы ожидания?

Он даже не взглянул в сторону постели. Ему и не нужно было этого делать. Неуловимое движение уголком губ и сердце Розмари заколотилось, как бешеное, и кровь прилила к щекам. Она инстинктивно стянула полы халата и сразу же отругала себя за слабость — этот человек не должен знать, о чем она думает!

— Пожалуйста, не беспокойся из-за меня. Но… долгие часы ожидания — ты что, думаешь, что мы тут надолго?

— Откуда мне знать? По официальным прогнозам мы должны были бы уже лететь к Европе, но Минна, как все женщины, ведет себя непредсказуемо.

— Эта демонстрация мужского шовинизма совершенно неуместна.

— Извини. Но мне так нравится тебя дразнить. Неужели ты хочешь лишить меня этой единственной радости семейной жизни?

Но это же несправедливо! Розмари прикрыла глаза, чтобы он не видел блеснувшие в них слезы. Несправедливо! Это он сам отказался, отверг ее. И она теперь терзается воспоминаниями о самом страшном унижении в жизни! Неужели он забыл? Что ж, она не станет об этом напоминать.