Голос загремел мощно, будто через микрофон, усилитель и колонки, отдаваясь в каменных уступах и ударяя испуганных людей по нервам. Эхо вернулось и троекратно разбилось о террасу.

— Где прекраснораменная Гера, семьи охранитель?

Где колодец для путника хладный в тени кипарисов?

Где герои великие, славные делом и словом?

Где же девы, прекрасные ликом и верные сердцем?

Видно, мало, вложил я огня в ваше сердце и жилы,

Видно, много огня божьей искрой не высечь пигмеям…

Подарю на прощание вам свою искру живую,

Искру света, что вырвал из сердца, на вас уповая.

Пусть горит сквозь века не погибшее пламя Олимпа!..

Раиса обомлела: голос издавала статуя! Но как она понимала то, что говорил мраморный Прометей? Ведь это не русский язык, а греческого, тем более, древнегреческого она не знает!

Истеричные вопли с верхней площадки перешли в ультразвук, ведущий что-то исступлённо кричал в микрофон по-английски, стройные ряды гостей перемешались, превратившись в стаю возбуждённо галдящих варваров. На террасе воцарилась паника.

"Этот голос, — подумала Раиса, — это нечеловеческий голос. В нём что-то совсем нечеловеческое, будто он говорит не голосовыми связками, а…"

Внезапно покрывало из жёлтого шёлка заструилось на посеревшие от зноя плиты, и беломраморная скульптура резко уменьшилась в размерах, став ростом с человека. На парапет опустился высокий широкоплечий мужчина в пурпурном хитоне, скреплённом на плечах золотыми фибулами. Золотые кудри ослепительно сверкали на солнце, а удивительные голубые глаза смело смотрели на женщину. Гигант будто сошёл с рекламного плаката: гладкая кожа, ровный загар, ямочка на мужественном подбородке.

"Но ведь греки были черноволосыми? Или нет?.."

Раиса застыла от ужаса, когда к ней протянулась широкая ладонь, но закричать или отстраниться она не посмела: она так устала бояться, привыкнув к постоянному страху, что воспринимала шок, как нечто естественное. Гигант склонился над ней, зачерпнул пригоршню сухой земли с гипсовой клумбы и, шепча какие-то странные слова, растёр по животу женщины серую пыль. Хлопчатобумажный хитон сразу испачкался, и Раиса мгновенно представила недовольное лицо костюмера. Но на ум же ей пришли совсем другие мысли: "Прах к праху… и взял Господь кусок глины…"

Ожившая статуя что-то торопливо шептала, закрыв глаза, что-то, что Раиса не могла разобрать. Женщина внезапно поняла, что именно на таком языке разговаривали древние герои и, возможно боги. Вот почему она (да и все остальные гости, теперь она была уверена в этом) поняли от слова до слова всё, что сказал оживший Прометей: это язык души, язык божественного огня, не понять который невозможно.

Вместо холодного мрамора сквозь ткань она ощутила на животе горячие ладони, только не человеческие, нет, а какого-то иного существа. От этих рук и от земли шло странное живое тепло, и, вдруг женщина впервые за три года ощутила невыразимое блаженство и покой.

Кудри статуи бесцеремонно перебирал ветер, белесые ресницы закрытых глаз подрагивали, будто Прометей видел резкие вспышки, губы сосредоточенно шевелились, старательно выговаривая каждое слово.

А вокруг метались люди, падали сшибаемые скамейки и разбивались вазоны с цветами, кто-то истерично голосил из оркестровой ямы, кто-то истово молился на коленях, потрясая дорогущим распятием. К Раисе бежали задрапированные в чёрное охранники, полицейские в белых рубашках и беретах и персонал с расширившимися от ужаса глазами. Но они опоздали: всё произошло слишком быстро.

Прометей поднялся, гордо расправив широкую спину с крепкими мускулами и звучно, но уже устало, произнёс:

— Пусть лавровым венцом воссияет великое пламя Олимпа!

Сонмы новых героев грядут на пороге усталого века.

Пусть несут они знанье и свет, пусть ведут за собой человека!

Пусть воспрянет былое величье людей и титанов!

Статуя в мгновение ока приобрела свои прежние размеры, и террасу накрыла длинная тень. Золотоволосый гигант (невероятно!) покачнулся и направился вниз, по лестнице к песчаному пляжу. С пути Прометея во все стороны прыскали обезумевшие гости, а вслед за титаном, остервенело воя, катилась плотная озверелая толпа из спутанных париков, перекосившихся хитонов и босых ног, ослепительно взрывающаяся фотовспышками.

Глядя в спину уходящей статуи, Раиса почувствовала, что под сердцем что-то есть. Словно маленькая пичужка, билась новая жизнь в её теле. Дыхание женщины перехватило, на глазах выступили слёзы от этих забытых и исколотых болью ощущений. А ещё она поняла, что Максим ушёл. Она прощена, прощена!

Полицейские и охрана, убедившись, что женщине ничего не угрожает, ринулись вслед за возмутителем спокойствия. Пока толпа бесновалась, загорелая фигура Прометея по колено погрузилась в воду, медленно огибая навеки осиротелый постамент. Затем море нежно обняло грудь титана, скрыв золотые кудри в своих бирюзовых волнах. Люди ошалело кричали с берега, фотографировали и орали в мобильные телефоны, но остановить не пытался никто, очевидно, опасаясь. Мало ли что может выкинуть взбесившаяся статуя? А вдруг бросится разрушать Афины?