— Я видел, как вчера утром вы зашли в ратушу! Я ждал больше часа, когда вы выйдете, но так и не дождался! Уж не вызвали ли вас на допрос в полицию в связи с кражей на вилле?

— По правде сказать, я единственный из нас троих, у кого есть неоспоримое алиби, — мягко сказал доцент. — Я ходил в ратушу, потому что не у всех нас есть средства, чтобы предоставить фирме Шюттельмарка carte blancheв сборе необходимых сведений.

— Значит, вы суете нос в чужие бумаги! — взревел банкир.

— Очень редко. И только если мне подают дурной пример!

— Есть разница между книгами и личными заметками!

— Согласен. Вот почему я и предложил предоставить в ваше распоряжение все, что мне известно.

Трепка расхохотался.

— Чтобы без труда добраться до моих сведений! Продолжайте ваши исследования в ратуше, друг мой… А когда мы послезавтра встретимся, дайте мне знать о результатах.

— Непременно, — пообещал доцент.

Банкир засеменил прочь. А Люченс бросил взгляд на часы.

— У вас свидание? — с удивлением спросил Эбб, увидев, как раззолоченный мальчик-посыльный передал доценту обернутый в бумагу букет цветов.

— Да, — с важностью подтвердил шведский коллега, — свидание. Но не с дамой, а с врачом!

— И вы идете к врачу с букетом? — воскликнул Эбб. — Я начинаю думать, что вы дурачите честного поэта. Сначала вы говорите, что бюст на моем столе подтолкнул вас к разгадке тайны, а теперь хотите меня уверить, что идете с цветами к доктору!

— И тем не менее и то и другое — правда, — уверил Эбба Люченс и удалился. И Эбб должен был признать, что если в темных глазах доцента и блеснула искорка, то это отнюдь не была искорка юмора.

Члены детективного клуба сообща наняли такси, чтобы ехать на виллу Лонгвуд. Проезжая мимо кондитерской, которую однажды посетил Люченс, доцент вздрогнул, увидев за стеклом два знакомых профиля — юного Джона и Жаннины. В этот раз они предпочли сигаретам блюдо с пирожными и, казалось, всей душой отдаются этому удовольствию. На мгновение доценту захотелось привлечь к парочке внимание Эбба, но, подавив это желание, он смолчал. Быть может, его наблюдение пригодится позднее…

Когда они подъехали к вилле, парк золотили лучи заходящего солнца. Как и в тот раз, когда они впервые посетили виллу, в прихожей их встретил Мартин Ванлоо. С тех пор он, казалось, постарел лет на десять. Он безостановочно говорил, потом внезапно замолкал, озираясь вокруг, словно чего-то страшился, и с трудом скрывал свою тоску по сервировочному бару на колесиках.

— Привет, Эбб… давненько… Впрочем, тут моей вины нет, с тех пор как мы в последний раз виделись, я живу как во сне или, скорее, как в кошмарном сне. Привет, Люченс! Привет, Трепка! Рад вас видеть, хотя дом и утратил часть своих достопримечательностей, я имею в виду не только моих бедных покойных братьев, но и кое-что другое, но об этом вам наверняка подробно расскажет Granny. Дорогу вам показывать не нужно, ведь Трепка ее знал до того, как в первый раз увидел. Заходите же, Granny ждет вас в гостиной!

Как и во время их первого посещения, миссис Ванлоо сидела в глубине комнаты в мягком кресле, положив ноги на скамеечку черного дерева и сжимая в руках желтый веер. Рядом в камине был разведен огонь, но в открытое окно свободно струился вечерний весенний воздух, напоенный запахом роз и вьющихся по стене глициний. Старая дама приветствовала гостей учтивой улыбкой и поблагодарила их за любезную готовность прийти.

Они, как полагается, отвечали на ее слова. Директор банка сообщил, что это его прощальный визит, так как он собирается завтра уехать.

— Выходит, сотрудничество знаменитого детективного клуба закончено? — спросила она. — Я бы считала, что вам следовало бы задержаться здесь и перейти от теории к практике. Разве вы не слышали о пропаже моих реликвий? Взгляните на мои витрины. Вам, месье Трепка, должно быть особенно понятно, чтоя потеряла.

Банкир взглянул на витрины и покачал головой.

— Искренно вам сочувствую. Письмо Наполеона Балькомбу сохранилось, это утешает. Но в остальном!..

— Вы правы, — кивнула она, — меня лишили почти всех ценностей, которые имеют реальную рыночную стоимость.

— И никаких следов?

Она пожала плечами.

— Наша великолепная полиция утверждает, будто никаких. Но поскольку выяснилось, что двери во флигель в ту ночь были открыты, вы понимаете сами, следов может оказаться слишком много. Виновата я сама. Я не должна была держать слугу, который почти мне ровесник! Я не могу ругать его за то, что по старости он стал забывчив.