– А вы читали рассказ «Васька»? – спрашивает Каганович.

– Я смотрел кино. Вас играет Калягин. Ходит в расстегнутом френче. Когда докладывает по телефону Сталину, застегивается.

– Какие настроения?

– Военные говорят, что скоро появится генерал Корнилов.

– Это опасно.

– Другие говорят: послушают, послушают эти выступления, придет матрос-партизан Железняк и скажет: «Караул устал». Люди сравнивают, как было при Сталине и как сейчас. Страна была бедная, а в магазинах что-то было. Говорят – за счет репрессированных. А когда сидело больше, тогда, или сейчас? По-моему, сейчас больше.

– Больше, – говорит Каганович.

– Но сейчас не сидят за политику.

– А воровство – это не политика? – вопрошает Каганович?

– Но тогда сажали за рассказанный анекдот.

– Верно, это было.

– Запад не ожидал, что им все так на блюдечке поднесут. Думаю, началось это при Хрущеве, похоже, что в конце пятидесятых годов была задумана грандиозная акция ЦРУ, которая им сейчас блестяще удалась. И сейчас мы окружили себя кольцом враждебных государств и приближаемся не к гражданской, а к третьей мировой войне.

– Верно, – говорит, Каганович. – Гражданской не будет.

– Я считаю тоже. А империализм не ослабевает. Мы же в одностороннем порядке разоружаемся.

– Главное – разоружаемся идеологически! – говорит Каганович. – Я помню, выступал у меня один старичок-кулачок, спрашивает хитро: «Вы мне скажите, товарищ начальник, що це воно такэ социализм, и на хрен он нам сдался?»

– Как вы ему ответили?

– Я ему ответил.

– А теперь скажут: тот кулачок был прав.

Говорим о Румынии, о том, что под видом свержения диктатуры Чаушеску совершен антикоммунистический переворот. Говорят, Чаушеску и его жену закололи штыками, а генерала, председателя суда, убили и написали, что застрелился. Чаушеску тоже был жулик, но расплатился с внешними долгами и дал квартиры рабочим.

– Почему не провели совещание коммунистических и рабочих партий? Встретился наш президент с Хоннекером и Чаушеску, потом была странная встреча в Киеве с Миттераном, и за две недели Восточная Европа распалась.

– Что говорят в Политбюро? – спрашивает Каганович.

– Разные люди в Политбюро. Лигачев считает, что классовая борьба есть, продолжается, а вскоре в «Правде» выступает Яковлев: кто-то говорит о классовой борьбе – какая классовая борьба? Считается главным советником Горбачева.

Я был недавно в Грузии, разговаривал с писателями. Группа их, человек семь, встречалась с Шеварднадзе. Он им сказал: «На нас не надейтесь, сами решайте. Мы ничего не знаем».

Каганович просит дать ему почитать, когда выйдет в свет, мою книгу «Сто сорок бесед с Молотовым».

– У вас взгляды совпадают, – говорю я. – Он вас не раз упоминает: «Вот, наверно, Каганович и Маленков, они моложе, лучше помнят, когда нас Сталин собрал 22 июня 1941 года – в час или в три ночи?»

…– При Сталине не было дефицита бюджета, – говорит Каганович. – Сталин очень строго следил за этим. У него была книжечка, куда он постоянно записывал, сколько у нас золота, валюты… Дефицит у нас начался в семидесятые годы, а сейчас достиг больших размеров. Две тысячи тонн золота Сталин оставил – никогда Россия столько не имела!

Я уехал в 19.30, пробыв у Кагановича два часа пятнадцать минут.

Сегодня в 17.10 был у Кагановича на Фрунзенской – два с половиной часа. Я заранее передал ему четыре вопроса. Каганович сказал, что болен и не подготовился к ответу. Я застал его в обычной комнатной обстановке, только сидел он не у стены возле костылей , перед вращающимся столиком, а за письменном столом и держал в руках свою книгу «Партия и советы», изданную в 1928 году тиражом 45 тыс. экземпляров.

– Вы уже одеты по-ялтински, – говорит Каганович, глядя на мой светлый пиджак.

– Я смотрю, у вас книга…

– Это моя книжка «Партия и советы». Довольно объемистая . В 1926 году издана.

– В двадцать восьмом, – говорю я.

– Это она переиздана. В двадцать шестом была издана. Единственный экземпляр у меня, подаренный жене, даже с надписью. Я как раз хотел спросить, это на тему дня «Партия и советы», это я написал по поручению секретариата ЦК партии. Я полемизирую с Зиновьевым, который говорил, что диктатура пролетариата есть диктатура партии.