Вопрос:Вот заключение врача: «Сильная стадия опьянения о потерей ориентации во времени и — пространстве…» Вы полагаете, что врач мог ошибиться?

Ответ:Не знаю, не знаю! Но пьяным я не был!

Вопрос:Хорошо, расскажите снова, как вы попали на стадион?

Ответ:В пятницу был финал кубка, играли «Спартак» и «Торпедо». Матч начинался в шесть часов. Я болельщик, очень люблю футбол и хожу на все интересные матчи, а тут всю неделю дел было невпроворот, и я не успел заранее купить билет. Я понадеялся купить билет около стадиона. Походил около касс, вижу — надежды никакой, билетов совсем нет, а желающие толпами снуют. Тут подходит ко мне какой-то гражданин и говорит: «Слушайте, у меня есть лишний билет, но я просто боюсь его доставать из кармана: эти фанатики меня на части разнимут. Идите со мной, я вам у входа оторву билет, а вы мне потом отдадите деньги». Ну, поблагодарил я его, конечно. Оторвал он билет: у него их было два, он объяснил, что товарищ не смог прийти, отдал я ему рубль. А жара стояла больше тридцати градусов. Минут за пять до перерыва между таймами он мне говорит: «Подержите, пожалуйста, мое место, чтобы никто не уселся, а я сбегаю займу очередь в буфет — пивца хлебнуть». Скоро он вернулся и принес мне бутылку пива и бутерброд с колбасой. Я его, естественно, поблагодарил за такую внимательность, а он мне говорит, что есть латинская поговорка — не могу вспомнить, как он это сказал, и перевел: кто, мол, дал однажды, тот даст и дважды. Выпил я эту бутылку пива, поговорили мы маленько про футбол. И чувствую я, что от пива совсем у меня жажда не прошла, а даже еще сильнее пить захотелось. Жарко невыносимо, голова начала кружиться, все перед глазами зелено и круги плывут. Хочу соседу сказать, что сомлел я на жаре и голоса своего не слышу. Все заплясало в голове и больше ничего не помню…

Вопрос:Пивная бутылка была закупорена или открыта?

Ответ:Не помню.

Вопрос:Что значит «не помню»? Вы открывали бутылку?

Ответ:Не помню, не могу сейчас сказать.

Вопрос:Доводилось ли вам когда-нибудь встречать ранее этого человека?

Ответ:Нет, никогда.

Вопрос:Запомнили вы его?

Ответ:Плохо. Лет ему на вид около тридцати пяти.

Вопрос:Сможете ли вы отработать его портрет на фотороботе?

Ответ:Попробую, хотя не уверен. У меня до сих пор в голове все кружится.

Вопрос:В случае встречи с этим человеком беретесь ли вы с уверенностью опознать его?

Ответ:Думаю, что смогу.

Вопрос:Есть ли у вас какое-либо объяснение случившемуся?

Ответ:Нет, никак не могу я этого объяснить.

Вопрос:Но вы понимаете, что, если все в действительности было так, как вы рассказываете, значит, вас хотели отравить?

Ответ:Не знаю, хотел ли он меня отравить, но я ведь всю правду рассказываю! Дочерью своей клянусь…»

Я положил на стол листы стенограммы, а Шарапов поднял вверх палец:

— Вот именно — отравить хотели! Почему?

Я пожал плечами:

— Можно ведь и по-другому спросить — зачем?

— Какая разница! — махнул рукой Шарапов.

— Разница, мне кажется, существует, — усмехнулся я. — В «почему» есть момент законченности, вроде акта мести. А «зачем» — это только начало каких-то предстоящих событий.

— Не занимайся словоблудием, умник. Лучше подумай обо всей это петрушке: тут есть над чем мозги поломать.

— Это уж точно. Но у меня бюллетень не закрыт, я еще болен.

— А тебе что — открывая бюллетень, мозги отключают? Я ведь тебе не работать, а думать пока велю!

— С вашего разрешения, товарищ генерал, я бы об этой истории думать не хотел…

Шарапов сдвинул очки на лоб, внимательно посмотрел на меня, медленно произнес:

— Не понял?..

Я поерзал, поверился на стуле, потом собрался с духом:

— Ну как же не понимаете? Вы поручаете мне расследование по делу моего товарища…

— А ты что, знаешь Позднякова?

— Да, конечно, не знаю — сегодня первый раз его фамилию услышал. Но это ведь не имеет значения, мы с ним воленс-неволенс товарищи. И мне надо будет провести служебное расследование именно потому, что начальство само не знает — правду говорит Поздняков или все это дурацкий вымысел…

Генерал откинулся на спинку кресла, уселся поудобнее, сдвинул очки обратно на нос, прищурившись, внимательно поглядел на меня:

— Говори, говори, красиво излагаешь…

— А чего там еще говорить? Вы же знаете, я никогда ни от каких дел не отказываюсь. Но там я жуликов на чистую воду вывожу, а тут мне надо будет устанавливать — не жулик ли мой коллега. И мне от этого как-то не по себе…

Шарапов невыразительно, без интонаций спросил:

— А отчего же тебе не по себе?

— Ну как отчего? Вы же знаете, что зелье это не только монахи приемлют! Скорее всего выяснится, что Поздняков безо всякой отравы — по жаре-то такой — принял стопку-другую с пивцом и сомлел, а пистолет просто потерял. Позднякова — под суд, Тихонову — благодарность и славу к репутации…

Шарапов покачал головой, добро сказал:

— Хороший ты человек, Тихонов. Во-первых, добрый: понимаешь, что со всяким в жизни может такое случиться. Во-вторых, порядочный: не хочешь своими руками товарища под суд сдавать. Ну и, конечно, бескорыстный: сам ты орден получил недавно, теперь другим хочешь дать отличиться. Ну а то, что Поздняков сейчас по уши в дерьме завяз, так это же не ты его туда загнал. Ты вообще о нем раньше не слыхал. Неясно только, сам он попал в дерьмо или его туда, не добив до смерти, бросили? Так это уж подробности — стоит ли из-за этого ломаться, рисковать репутацией хорошего парня и верного товарища? Лучше пусть Поздняков урок извлечет, на стадион больше не ходит…