В нашем случае тело не было найдено и нет прямого доказательства преступных действий со стороны подсудимого, хотя цепочка косвенных доказательств в высшей степени полна и неопровержима. Тем не менее это все лишь косвенные доказательства, и по законам штата Нью-Йорк подсудимого наказать нельзя. У меня нет выбора. Закон не позволяет в данном случае вынести обвинительный вердикт, хотя, вероятно, каждый из нас внутренне уверен в виновности подсудимого. Таким образом, господа присяжные заседатели, я вынужден требовать, чтобы подсудимый был признан невиновным.

— Господин судья, — прервал его старшина присяжных, вскакивая со скамьи, — мы не можем вынести такой вердикт под присягой; мы знаем, что этот человек виновен.

— Сэр, — сказал судья, — это вопрос права, и в нем не могут быть учтены пожелания жюри. Секретарь подготовит оправдательный вердикт, который вы как председатель подпишете.

Среди зрителей послышался недовольный ропот, который рос и становился все громче. Судья постучал по столу и тут же приказал приставам подавлять любые действия со стороны зала. Затем он> велел старшине присяжных подписать подготовленный секретарем вердикт. Когда это было сделано, он повернулся к Виктору Анконе; лицо его было суровым, глаза холодно блестели.

— Подсудимый, — сказал он, — вы предстали перед судом по обвинению в хладнокровном жестоком убийстве.

Предъявленные против вас доказательства настолько убедительны и неоспоримы, что они, по-видимому, не оставили ни малейшего сомнения в умах присяжных, как и в умах всех прочих присутствующих в зале суда.

Будь вопрос вашей виновности оставлен на рассмотрение этих двенадцати арбитров, результатом, несомненно, стал бы обвинительный вердикт и смертный приговор. Но закон, строгий, непредвзятый, бесстрастный, встал между вами и гневом ваших собратьев и спас вас от него. Я не жалуюсь на бессилие закона — наверное, несовершенное творение человеческого разума не может быть более мудрым. Я скорблю от того, что злой гений позволяет преступникам изощренными способами ускользать из рук правосудия. У меня для вас нет слов ни порицания, ни увещевания, Виктор Анкона. Закон штата Нью-Йорк вынуждает меня оправдать вас. Я лишь его глашатай, мои личные желания не принимаются в расчет. Я говорю только то, что велит мне сказать закон.

Теперь вы можете покинуть зал суда, едва ли невиновный в убийстве, но, по крайней мере, избавленный от наказания. Люди могут увидеть каинову печать на вашем челе, но для закона она незрима.

Когда зрители поняли, что сказал судья, воцарилась изумленная тишина. Они твердо знали — так твердо, как только могли, — что Виктор Анкона виновен в убийстве, и вот он выходит из зала суда свободным. Может ли быть, что закон защищает только от неумелого негодяя? Они столько слышали о хваленой универсальности закона, над совершенствованием которого служители правосудия трудятся с незапамятных времен, а теперь, когда ловкий мерзавец сумел обойти его, они увидели, насколько закон слаб.

Свадебный марш из «Лоэнгрина» плыл из епископальной церкви Святого Марка, чистый и благозвучный, но, возможно, заключающий в себе парадокс предупреждения [64] . Храм, где должно было свершиться это обручение, утопал в розах, на которые не хватило бы налогов с целого округа. Присутствовала высшая — милостию чековой книжки — каста Манхэттена, облаченная в изящный парижский пурпур и искусно отделанные тонкие ткани.

Наверху, на собственной скамье [65] , сияющая алмазами и облаченная в одежды, над которыми работали умелые руки многих ткачей, сидела миссис Мириам Стьювисант, надменная и самодовольная, как королева — или как генерал, одержавший победу. Для нее происходящее было своеобразной триумфальной процессией, славящей ее генеральские способности. С ней сидело несколько избранных представителей рода Homo,те, что встречаются на пятичасовых чаепитиях, учрежденных, как говорят мудрецы, для того, чтобы разбавлять чаем священные воды Леты.

— Царица, — прошептал Реджи дю Пюйстер, подаваясь вперед, — я преклоняюсь перед вами. Церемония sub jugum [66] превосходна.

— Уолкотт — славный малый, — ответила миссис Стьювисант, — знаете, Реджи, ни слабостей, ни пороков.

— Да, императрица, — вступили остальные, — в сеть угодил праведник. У алтаря сама непорочность. Vive la vertu! [67]

Самюэль Уолкотт, все еще загорелый после путешествия, стоял перед алтарем с единственной дочерью Сент-Клеров — Сент-Клеров, в чьих жилах текла голубая кровь. Честное лицо его было спокойно и голос тверд. Это была жизнь, а не романтическая сказка. Крышка гроба захлопнулась, и он выскользнул из-под нее. Отныне и впредь рука его, обагренная при убийстве, будет так же чиста, как и руки братьев его.

Священник возвысил голос, провозглашая заключение божественного союза, и эта чета, наполовину чистая, наполовину порочная, ставшая в святом таинстве единой плотью, склонилась в глубоком поклоне. Ничья кровь не возопила из-под земли. Полуденное солнце, казалось, благословляло их своими лучами, падавшими сквозь окна.

Реджи дю Пюйстер на заднем сиденье ложи миссис Стьювисант опустил вниз большой палец.

— Habet! [68] — сказал он.

1850–1933

Перевод и вступление Валентины Сергеевой

Матиас Макдоннелл Бодкин — профессиональный адвокат, член ирландского парламента и одновременно писатель, автор детективов, создавший двух весьма примечательных сыщиков: Дору Мирл (одну из первых литературных дам-детективов) и неподражаемого Пола Бека. В конце концов сыщики Бодкина объединили свои усилия, вступив в законный брак.