Моих лет дамочка, непонятный стиль в одежде, да мне — наплевать, выпью — и будь здорова, красотка. Пока рассматривал — спутник опрокинул в рот порошок кодеина. “Третью рюмку поставьте…” — предложено было мною, но дама отказалась, “попозже” — так объяснила. Кодеинщик подцепил вилкой что-то с тарелки и отказался от дальнейшего застолья, ушел. Я сидел, внимая телом первому наплыву мыслей после рюмки. Дама подсела, выпила. Познакомились: Диана, с “Ленфильма”, здесь в командировке, квартиру эту сняла ей студия, без мужа ей плохо, сейчас — рада, что за мужчиной, то есть за мной, можно и надо ухаживать.

Не то чтобы хороша или привлекательна, но удобна, при ней можно даже вслух помечтать; фигуристый бабец, по-мужски выражаясь, и одета так, что испытываешь уважение к портнихе, сшившей юбку: покроем ее сотворен намек.

Подушка брошена на диван. Планы на сегодня намечены. Я сплю, потому что в таком виде выпускать меня на улицу — преступление, Диана едет на “Мосфильм”, он неподалеку, ей звонить будут из Ленинграда, возвращается сюда, и вечером — культурно-развлекательные мероприятия, фильм хороший найдется, два кинотеатра рядом, “Пионер” и “Призыв”, и на “Мосфильме” могут прокрутить нечто иностранное.

Дверь закрыта, лязгнули замки, я провалился в сон, до двух часов дня, Диана застала меня на кухне у раскрытого холодильника, принесла она пиво, села рядом, вгляделась.

— Тебе никуда не надо спешить?.. Расскажи о себе.

Ее удовлетворило то, что в радиотехнике называется скелетной схемой: когда родился, кто родители, профессия, где работаю… Поскольку работы не было, то и о зарплате не стоило упоминать. Семейное положение? Да живу где придется. Плохо живу, дорогая Диана.

— Нам повезло, — сказала Диана, — мне прислали кучу денег, на освоение темы. — Пригубила пиво. — Где-то рядом универмаг. Туда схожу. А ты пока — в ванную и под душ.

Вновь я заточен, но зато — впервые за последние годы нашлась истинно заботливая женщина. И не бестактная, как мать, ни словечка не сказала Диана о том, какой грязный я и, наверное, вонючий. Майка, трусы, носки и рубашка — это принесла она из универмага; я не осмелился потянуться к ней в поисках более ощутимой ласки, робкая попытка пресеклась ею поцелуем и смехом: “У нас впереди вечность…”

Пошли в “Призыв”. Она подолгу стояла в разных точках начинавшейся Дорогомиловки, рассматривая вход через арку, застыла в помещении кассы, на вопросы мои отвечала: “Потом, потом, дня через два-три…” Вернулись к ней, в квартиру, и я услышал:

— Не нравится мне — спать на хозяйском брачном ложе… Буду с тобой на диване…

Через два дня утром проснулся я от, наверное, убывания теплоты: Дианы след простыл! Вскочил, заорал, она испугалась, прибежала. “Я здесь, здесь!…”

Нет, это какие-то дурные сны пробудили меня, они же вырвали из меня признание:

— Когда уедешь в свой Ленинград, я с горя напьюсь до посинения.

Это было равносильно объяснению в любви. И Диана, польщенная, обняла меня. Посвятила наконец в суть дела, на которое “Ленфильм” отпустил ей много, много денег. Утвержден литературный сценарий фильма, но на стадии режиссерского появилась куча нестыковок, несовпадений и вообще ошибок. В одном эпизоде действие происходит у кинотеатра “Родина”, где мы были вчера, но съемки, оказывается, запрещены по дурости Моссовета, рядом — электроламповый завод, объект не секретный, однако же — нельзя, черт их возьми! Ресторан “Динамо”, где вчера пили и танцевали, в снежном ноябре (лыжники в кадре обязательны) закрывается на ремонт. Возможны и другие ляпсусы, вот почему она здесь и подыскивает удобные места для съемок. Московский фон обязателен, Крымский мост в частности. Кинотеатр “Ударник”. И еще что-то…

Неделю болтались по городу, пили, бокалы поднимали за безумно богатый “Ленфильм”. Приехали наконец в “Поплавок”, плавучий ресторанчик, было около часу, поднялись по нешаткому трапу; в зале — два-три человека всего, садись где хочешь, Диана вкопанной стояла, что-то выгадывая или высматривая. Пошла к столику у окна. Села. Я тоже, напротив нее.

— Ты здесь раньше бывал?

— Ага.

— А где сидел?

Потирать лоб не пришлось. Я вспомнил.

— Да на этом же месте и сидел.

— Нескромно, но все же… Женщина, с которой был, на моем месте сидела?

Она — получше меня?

Я ее успокоил:

— Мужчина сидел.

— А что он заказывал?

Виднелась крыша дома на Большой Полянке, я смотрел на улицу и вспоминал.

— Я-то — азу по-татарски, а он… да не помню уж… Вроде бы фрукты, коньяк, минералка, шницель… Нет, котлету по-киевски.

И выразительно дал понять: в туалет спущусь.

Поднялся с ленцой, медленно двинулся к внутреннему трапу, который вел вниз, в туалет… Рука нащупала перила, ноги дрожали, я ослеп, в голове будто граната разорвалась. Швейцар принял меня за пьяного и услужливо протянул полотенце. Сквознячок освежил меня, глубокой вздох облегчения, еще один вздох — и я оправился. Теперь я все видел и все слышал. И все вспомнил.

Минутой раньше, там, за столиком, сидя напротив Дианы, я понял, кто она такая и почему она водит меня по тем местам, где бывали мы с перебежчиком Яшей.

С ним мы были в этом “Поплавке” много месяцев назад! В это же время дня!

Полотенце протянуто швейцару, и с пугающими подробностями вспомнились подаренные Анею книги. Да, канатоходцы эти разведчики и мошенники, и не могло того не быть, чтоб начальники мошенников (таковыми оставаясь!) не изобрели бы ловушки для разоблачения продававшихся направо и налево агентов, не научились бы сплетать сети, в которых забарахтаются двурушники. И одним из заминированных тупиков такого чистилища была проверка агента не на истинность его легенды, поскольку уж ее-то он мало что вызубрил, она, версия его измены и побега, безукоризненна, ее готовил мозговой центр, который учел все. Но не абсолютно все, другой, заокеанский мозговой центр рассудил иначе, он не мог не задаться вопросом: а чем, собственно, занимался в Москве будущий перебежчик после экзаменов, в последние московские недели? Уж не на спецкурсах ли готовили его? Вот и спрашивали за кордоном Яшу отрывочно, вразнобой, как бы между делом и по пустякам, а потом просуммировали — и решили поймать на какой-нибудь детали.