В квартире теперь было полно людей, сидели, стояли, кто где мог, кто где нашел место, потому что почти всю гостиную занимал сервированный стол. Возле него стояла группка мужчин, о чем-то разговаривали, женщины собрались в спальне, осматривали там друг у друга платья, вели разговор о своем, женском.

Пора было садиться за стол, но ожидали декана с женой. Если б опоздал кто-либо другой, Людмила Макаровна не томила бы всех гостей, заставляя ждать одну пару, но это был декан, начальник ее мужа, и Людмила Макаровна не хотела начинать праздник без него. Она старалась занять гостей, подтолкнула Павла Ивановича, чтоб шел к мужчинам, а сама отправилась в спальню – с женщинами она справится.

Павел Иванович подошел к мужчинам, стоявшим кучкой возле стола. Здесь были заместитель декана, высокий, крепкий мужчина с широким добродушным лицом, рядом с заместителем декана светил лысиной завуч, напротив него стоял муж Веры Петровны, старшей преподавательницы, что вела занятия в их институте, тот самый Верин Володя, которого жена сегодня приводила Павлу Ивановичу в пример.

Был с ними и Ходасевич, но, кажется, немного в стороне и не принимал участия в общем разговоре.

Павел Иванович давно не видел Ходасевича, наверное, целый год, с прошлого дня рождения жены, и теперь заметил, что Ходасевич сдал, постарел, лоб высоко оголился, шея под воротником сорочки собралась в морщины. У Павла Ивановича появилось нечто похожее на жалость, сочувствие к Ходасевичу, он подошел к нему, взял под руку.

– Как жизнь, Степа? Давно тебя не видел, – сказал теплым голосом.

Ходасевич оглянулся, улыбнулся Павлу Ивановичу, улыбнулся, казалось, одними губами, глаза были не то грустные, не то усталые.

– Растут дети, – ответил Ходасевич.

Павла Ивановича эти слова будто кольнули. При слове «дети» он почему-то подумал не о дочери, а представил того – стриженого, с ухмылочкой. «Может, он что-нибудь знает», – с тревогой подумал Павел Иванович про Ходасевича. Ответил с деланным спокойствием:

– Да-а, растут.

– Мой старший на четвертом курсе институ. Младший школу кончает… А твоя – глянул сегодня – еле узнал, выросла за этот год, – сказал Ходасевич.

«Ничего он не знает, – разозлился сам на себя Павел Иванович. – На мне уже, как на том воре, шапка горит».

Он начал слушать, о чем беседовали мужчины, собравшись в кучу.

– Нет, вы не говорите, дача – это лекарство, – говорил заместитель декана. – Летом ведь в городе задохнуться можно, а там свежий воздух и, скажу вам, физический труд. Подолбишь лопатой землю – потом вола готов съесть. – Он стоял, немного расставив ноги, заложив руки за спину, как человек, который чувствует под собой твердую почву, который привык, чтоб слушали, когда он говорит.

– А мы в этом году четырнадцать ведер клубники собрали! И варили, и компоты делали, и так ели, – похвалился муж Веры Петровны.

– Так ведь говорят, что дачи будут скоро отнимать и новых больше строить не разрешат, – сказал завуч.

– Бросьте вы, – махнул в его сторону рукой заместитель декана. – Будут отнимать у тех, кто нажил не своим трудом, у спекулянтов, у воров будут отнимать, а у честных людей не отнимут.

– А ты себе дачу еще не построил? – спросил Павел Иванович Ходасевича, желая и его втянуть в разговор.

Ходасевич засмеялся.

– Мне не за что строить дачи… Да если б и было за что, не по мне это, – ответил он. Ходасевич помолчал, может, ожидая, что у него спросят, почему строить дачу не по нем, но у него никто не спросил, и он заговорил, немного со смехом, а немного и с раздражением: – Насмотрелся я на этих дачников, на этих огородников. Иной из них за машину навоза готов черту душу продать. А построить дачу? Тут ремонт в доме делаешь, и то проблема – где кран достать, где раковину? – а там… Без махинаций ведь не обойдешься.

Заместитель декана крякнул, покачал головой.

– Да, конечно, трудности есть. Что ж, если у нас через государственные каналы не все легко купить, но я лично и гвоздя не взял незаконно.

– И вообще – диву даешься, – развел руками Ходасевич. – Садят на тех дачах картошку, огурцы, помидоры, все же это в магазинах есть, и дешевое.

– Это точно, – засмеялся завуч. – Один мой знакомый собрал первые яблоки со своего сада, принес домой, и начали они с женой считать, во сколько им обошлись эти яблоки. И что вы думаете? Вышло, что одно яблоко стоило двести пятьдесят рублей! Золотые яблочки!

– Ну, это на первых порах они такие дорогие, потом окупятся, – сказал муж Веры Петровны. – И вы говорите – магазины, – повернулся он к Ходасевичу. – Разве можно сравнить помидор покупной и тот, что у тебя на грядке вырос, свой, собственный помидор!

Теперь засмеялись глаза Ходасевича, одни глаза.

– Вот именно – свой, собственный помидор. Собственный! – Он сделал ударение на последнем слове.

Павел Иванович испугался, что начнется вдруг спор, он пожалел уже, что затронул Ходасевича, разве он не знает, как тот со всеми задирается. И начал ублажать гостей.