«Наиболее опасным участком пути была полоса гранитных порогов на расстоянии 23–65 верст к югу от Киева. По словам императора Константина VII Багрянородного, варяги выучились пробиваться по реке через первые три порога, но перед четвертым принуждены были выгружать товар и обходить порог пешком. Лодки частью перетаскивались волоком, частью переносились на себе. Одни варяги помогали нести товар, другие сторожили челядь, третьи высматривали неприятеля и отражали его нападения. Караван оказывался в относительной безопасности только после прохода последнего порога, когда люди и товар могли снова погрузиться в ладьи. Отсюда очевидно значение Киева и ясно, отчего его избрали столицей варяжского торгового предприятия в России» (Р. Пайпс. Россия при старом режиме)…

Стоит напомнить, что города имеют, вернее имели, прежде всего торгово-ремесленное значение (ныне промышленное). Киев никак не мог быть «градком матым», если он представлял собой центр процветающего торгового пути.

Разговор о том, что Аскольд и Дир подобрали неги бесхозный населенный пункт, да еще с таким стратегическим положением, выглядит достаточно сомнительным.

Следует сказать прямо — Аскольд и Дир были в Киеве князьями, да еще и православного вероисповедания. Иначе на могиле Аскольда никто бы не поставил церковь святого Николая. Более того, о них помнили уста полтора столетия при Несторе — и это при том уровне распространения и хранения информации.

О некоем царе славян Дире сообщал Аль-Масуди (не совсем только ясно — собственное это имя или название племени): «Первым из славянских царей есть ларь Дира, он имеет обширные города и многие обитаемые страны; мусульманские купцы прибывают в столицу его государства с разного рода товарами. Подле этого царя из славянских царей живет царь Аванджа, имеющий города и обширные области, много войска и военных припасов; он воюет с Руном, Ифранджем, Нукабардом и с другими народами, но войны эти не решительны. Затем с этим славянским, царем граничит царь Турка. Это племя красивейшее из Славян лицом, большее них числом, и храбрейшее из них силой (выделено мной. — К.П.)» (Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870.).

Не правда ли, здесь мы имеем многозначительное отождествление «турков» (тюрков) со славянами?

Безусловно, события 882 года — это переворот. Корпорация «Русь» в этот момент открыто узурпировала права государственной власти. Вообще сам рассказ об убиении Аскольда и Дира носит печать художественной обработки, с назидательными Олеговыми речами, демонстрацией некоего «Рюрикова сына» и должным трагедийным пафосом.

Весь вопрос состоит в том, чьим сыном все-таки являлся Игорь? То, что после убийства Аскольда и Дира Олег стал полновластным хозяином земли, теперь уже русской, не вызывает сомнения. Вызывает большое сомнение факт передачи власти Олегом якобы не его сыну Игорю. Конечно, если Олег умер бесплодным (что не более чем предположение), то передача власти родственнику Игорю возможна. А вот если у Олега дети были (в те времена князья имели не одну жену и достаточно наложниц), то передача власти Игорю сомнительна, если тот не младший его брат, что ПВЛ отрицает начисто. Такого альтруизма ожидать в те времена, равно как и в нынешние, совершенно не приходится.

Однако при подобном развитии событий запись о призвании Рюрика выглядит вставной легендой. Действительно, рассказ о Рюрике только запутывает картину. Многие историки считают сообщение ПВЛ легендарным, тем не менее я имею основания утверждать, что никакой легенды тут нет. И Рюрик и Гостомысл являются личностями очень даже историческими, только вот приход Рюрика в славянские земли состоялся немного не в то время, что указывается летописцем, и несколько в ином месте. Однако об этом позже.

Дело в том, что если в 882 году произошла узурпация государственной власти корпорацией «Русь», Игорь есть сын Олега, а Рюрик к ильменским словенам не приходил, то получается очень любопытная вещь. Русские князья, до царя Ивана IV включительно, вовсе не Рюриковичи, а Олеговичи, и их династия — теоретически — незаконная, узурпаторская, преступная и еще Бог знает какая, а подобный пассаж следовало закрыть, следы замести и соорудить соответствующую «историческую правду», которыми так богата не только славянская, но и другие истории.

Я вовсе не собираюсь осуждать Олега, который мечом взял власть, таких случаев в истории множество, но… все такие случаи зачастую сопровождались определенным корректированием летописей и учебников истории.

Здесь именно такой случай.

Впрочем, комментируя данные события, изложенные в ПВЛ, А. А. Шахматов видит их в несколько ином свете: «… здесь сказалась историко-политическая концепция составителя Начального свода, ставившая единство земли Русской в связь с единством княжеского рода. Этот единый княжеский род является эмблемой единой Русской земли. Но если княжеский род исконно един, то другие князья, князья не этого рода, должны быть или признаны самозваными — этим признанием устранялось значение предания о князьях Аскольде и Дире; или — это не князья, а воеводы княжеские, действовавшие по поручению и от имени князя; князь Олег превращен в воеводу» (А. А. Шахматов. Разыскания о русских летописях.).

В то же время А. А. Шахматов отмечает, что «Киев не знает призвания князей, приглашения их на стол. Напротив, в Новгороде это для позднейших веков его жизни вполне обычное явление». Новгород, со всем своим строем государственно-правовых отношений, и являлся рассадником корпоративизма в славянских землях.

Не случайно корпорация «Русь» практически до конца Средних веков сохранилась в первозданном виде, без ассимиляции ее государством, именно в Новгороде. Я говорю об ушкуйниках. Что же мы можем наблюдать в деяниях этих весьма предприимчивых граждан?

«В лето 6879 (1371)… Того же лета оушкуйцы разбойници Новагорода Великаго, пришедше, взяша Кострому…»

«Б лето 6882 (1374)… Того же лета идоша на низ Вяткою оукшоуйницы разбойницы, до оукшуевъ, и грабиша Вяткоу и шедше взяша Болгары, хотеша и град зажещи, и даша имъ окоупа зоо рублевъ. И оттуду разделишяся надвое: 50 оукшуевъ поидоша на низ по Волзе к Сараю, а 40 оукшоуевъ поидоша вверх по Волзе. И дошедше Обоухова, пограбиша все Засоурие и Марквашъ и, перешел за Волгоу, ссуды все изсекоша, а сами поидоша к Вятке на конехъ, и много сель, по Ветлузе идоуще, пограбиша».