Наконец мистер Уиллис сказал:

— Такой подход представляется мне правильным, мистер Дугал.

Дугал расселся посвободнее и продолжал свой доклад с отсутствующим и сосредоточенным взглядом, полуприкрыв глаза.

— В Пекхэме наблюдаются четыре моральных типа, — сказал он. — Во-первых, эмоциональный. Во-вторых, функциональный. В-третьих, пуританский. В-четвертых, христианский.

Мистер Уиллис раскрыл серебряную сигаретницу и протянул ее Дугалу.

— Спасибо, не курю, — сказал Дугал. — Возьмем первую, эмоциональную категорию. Среди лиц этой категории считается, например, аморальным жить с женой, к которой не питаешь сексуального влечения. Возьмем вторую, функциональную: ее основным групповым фактором является классовая солидарность, подобная той, какая в иные периоды и в иных обстоятельствах существовала среди аристократии и доминирующее проявление которой в наши дни мы наблюдаем в профсоюзном движении. Третья — пуританская, которая имеет несколько новейших разновидностей: мерилом нравственной жизни здесь служит успех в его денежном выражении. Четвертая — традиционная, которая охватывает не более одного процента населения Пекхэма и в своей простейшей форме может быть условно названа христианской. Конечно, наблюдается взаимопроникновение нравственных категорий. Зачастую признаки всех четырех могут быть обнаружены в верованиях и поведении одного индивида.

— И что же из этого следует?

— Не могу вам сказать, — сказал Дугал. — Это лишь результаты предварительного анализа.

— Будьте добры представить ваши мысли в письменном виде, мистер Дугал.

Дугал раскрыл блокнот и извлек оттуда два листа бумаги.

— Вот разработка вопроса. С приложением случаев из практики.

Мистер Уиллис криво улыбнулся и спросил:

— Который же из этих четырех моральных кодов вы назвали бы наиболее привлекательным, мистер Дугал?

— Привлекательным? — переспросил Дугал, не скрывая неодобрения.

— Привлекательным для нас. То есть полезным, я хочу сказать, полезным.

Дугал весь ушел в размышления и не прерывал их до тех пор, пока мистеру Уиллису не пришлось, не роняя достоинства, незаметно убрать улыбочку с лица.

Затем мистер Уиллис услышал:

— Не могу вам сказать, не углубившись в изучение вопроса.

— Итак, вы нам представите очередной отчет на будущей неделе?

— Нет, мне понадобится месяц, — заявил Дугал. — Месяц самостоятельной работы. Если вы хотите, чтобы я продолжил изыскания по этой линии производственной психологии, то мы с вами увидимся не раньше чем через месяц.

— Вам надо держаться поближе к фабрике, — сказал мистер Уиллис. — Пекхэм велик. А нас прежде всего интересует наше собственное предприятие.

— Как раз сегодня меня и должны ознакомить с постановкой производства у вас на фабрике, — сказал Дугал. — А к концу месяца я намерен уяснить себе времяпрепровождение работников в местах отдыха и в столовых.

Мистер Уиллис молча смотрел на Дугала, и тот позволил себе выказать некоторую увлеченность. Он подался вперед.

— Обращали вы внимание, мистер Уиллис, на то, как часто ваши работники употребляют слово «аморальный»? Замечали вы, что они почти столь же часто употребляют выражение «некультурный»? В этих словах есть глубокий смысл, — сказал Дугал, — как психологический, так и социологический.

Мистер Уиллис как можно более ободряюще улыбнулся Дугалу.

— Берите месяц и посмотрим, что у вас выйдет, — сказал он. — Но к концу месяца представьте нам подробный план действий. Дровер, мой компаньон, очень озабочен прогулами. Нам надо взять курс на моральное оздоровление, взаимоприемлемый для нас и для персонала. У вас есть здравые мысли, это я вижу. И есть метод. Мне нравится наличие метода.

Дугал кивнул и вышел из кабинета с деловым выражением на вытянутом лице.

Мисс Фрайерн сказала:

— Тут заходил такой мальчонка Лесли Кру. Вас искал. Хотел узнать, нет ли у вас каких поручений, чтоб ему подзаработать шиллинг-другой — умница, да и только. Небось у матери с деньгами туговато.

— С ним кто-нибудь был?

— Нет, никого. Он даже и пришел-то с черного хода.

— Да? — сказал Дугал. — И быстро вы его спровадили?

— Нет, почему, он довольно долго не уходил. Все говорил: хоть бы дождаться мистера Дугласа, вдруг бы, говорит, я бы ему чем пригодился. Очень себя вежливо держал, ничего не скажешь. Потом он спросил, сколько времени, а потом рассказал, что его папа раньше жил на нашей улице, дом номер восемь. Ну, я и провела его в кухню. Отчего, думаю, мальчика не побаловать, и дала ему пончик. Он рассказал, что его сестра только и думает о том, как они с Хамфри поженятся в сентябре. Рассказал, что она все свои заработки откладывает на книжку, а ее отец из Америки шлет деньги ей на тряпки. Он рассказал...

— Он, наверно, долго вам тут зубы заговаривал, — сказал Дугал.

— Да я была не против. Даже как-то отдохнула с ним. Он парень-то хороший. По воскресеньям ходит за город в походы с ровер-скаутами. А я тогда как раз только зашла в дом и была немного не в себе, потому что со мной на улице кое-что приключилось, так вот...

— Он не спрашивал, нельзя ли ему пойти наверх и посидеть у меня в комнате?

— Нет, зачем же так уж сразу. Да я бы и не пустила его в вашу комнату, тем более раз вы просили туда не пускать. Не беспокойтесь вы за вашу комнату. Кому она нужна, ваша комната, хотела бы я знать.

Дугал сказал:

— Вы слишком невинны для нашей грешной земли.

— Я и всегда была слишком невинная, — сказала мисс Фрайерн. — Поэтому-то я так и растерялась в тот день на Горе с шотландцем Гордоновского полка. Выпейте чашечку чаю.

— Спасибо, — сказал Дугал. — Я сначала забегу на минутку к себе наверх.

В его комнате, конечно, кто-то похозяйничал. Он выдвинул ящик туалетного столика и увидел, что два блокнотика исчезли. Его портативную пишущую машинку раскрывали и не сумели толком запереть футляр. Однако тот тип, который орудовал у него в комнате, пока Лесли занимал беседой мисс Фрайерн, не тронул десяти пятифунтовых бумажек в другом ящичке.