Не только сами горы, но даже долины и ущелья этой части Нань-шаня, весьма бесплодны; небольшие зеленые лужайки можно встретить лишь возле ключей. Почва долин состоит из соленой глины, кое-где поросшей мелким злаком, в конце июля уже совершенно иссохшим, затем врассыпную здесь попадаются: касатик (Iris sp.), лук (Allium Szovitsi), [237] — Statice aurea, Saussurea n. sp., а из кустарников — бударгана (Kalidium gracile), [238] — Reaumuria trigyna, n. sp. и низкая колючая [239] — Oxytropis tragacanthoides; по берегам же речек; сабельник (Gamarum Salessowii), курильский чай (Potentilla fruticosa) и облепиха (Hippophae rhamnoides) менее фута высотой.

За исключением трех последних кустарников, исчезающих на абсолютной высоте 11 1/ 2тысяч футов, растительность долин поднимается вверх еще на тысячу футов. Затем начинается собственно альпийская область, в которой изредка, на лучших местах, встречаются растительные виды, свойственные альпийской области северной стороны тех же гор. Крайний предел растительности на южном склоне Нань-шаня лежит на абсолютной высоте 15 000 футов. Впрочем Saussurea sorocephala и Thylacospermum sp. поднимаются как и на склоне северном, почти до вечного снега.

Новая поездка к ледникам. С места новой стоянки предпринята была новая поездка к ледникам, чтобы определить на южном склоне Нань-шаня пределы растительности и высоту снежной линии. Поехал я опять с Роборовским и одним из казаков. Рано утром мы направились верхами от своей стоянки вверх по р. Куку-усу, до истока которой из ледника оказалось 26 верст. В первой половине пути пролегала довольно хорошая тропинка, которая привела нас к большим, ныне заброшенным, разработкам золота. Здесь выкопано сотни две неглубоких (от 1 до 3 сажен) шахт. Рабочие жили в маленьких фанзах, сложенных из камней. Выстроена была даже небольшая кумирня, в которой уцелела писаная на полотне картина, изображавшая группу богов. Эту картину я взял себе на память.

Вторую половину пути мы ехали все по берегу той же Куку-усу и, благодаря весьма удобному подъему, верхами добрались до самого ледника. Этот последний покрывал собой весь южный склон той самой островершинной горы, которую мы видели при первом восхождении на ледник северного склона Нань-шаня. Спускаясь с вершины названной горы, описываемый ледник расползался по нескольким ущельям и сплошь наполнял их своей массой. Общее протяжение ледника с востока на запад, т. е. вдоль оси гор, простиралось версты на три или немного более. Наклон в нижней части был пологий — от 15 до 20°, в средине же и вверху весьма крутой.

В том же ущелье, где мы были, ледник вдавался полукругом, хорда которого имела в длину около 30 сажен. Толщина льда достигала почти такой же цифры, и по его обрыву красиво низвергались водяные каскады. Так как день уже клонился к вечеру, то мы не могли взойти на самую вершину горы и поднялись лишь футов на шестьсот вверх по леднику. Последний был покрыт неглубоким свежим снегом; с западной стороны набросана была довольно большая морена.

По барометрическому измерению, нижний край описываемого ледника лежал на абсолютной высоте 16 000 футов; кверху же ледник простирался не менее, чем тысячи на три футов вертикального поднятия. Таким образом и по вновь полученным данным островершинная гора в хребте Гумбольдта поднимается до 19 000 футов абсолютной высоты. Погода во время нашего посещения ледника стояла отличная. Несмотря на огромную высоту, термометр в тени возле самого ледника показывал в 4 часа пополудни ° тепла; летали мухи, по камням ползали пауки.

Проведя на леднике около двух часов, мы поехали обратно и с закатом солнца остановились ночевать на небольшой лужайке возле р. Куку-усу. Здесь наши лошади, не евшие целый день, могли в течение ночи пощипать хотя скудной травы. Мы сами также достаточно проголодались. Живо набран был сухой помет диких яков и из него разведен огонь, на котором сначала вскипячен чай, а потом изжарена взятая с собой баранина. Затем мы крепко заснули под пологом звездного неба. Холод раннего утра заставил подняться на рассвете. Снова вскипячен был чай, оседланы лошади, и мы, не торопясь, поехали к своему бивуаку.

Здесь мне приготовлен был сюрприз, именно добыт недалеко от нашей стоянки, в окрайнем к Сыртыну хребте, гималайский улар (Megaloperdix himalayensis), обитающий кроме Гималаев, на Тянь-шане и Сауре. На Тибетском же нагорье этот вид найден был нами только в одном вышеназванном небольшом уголке Нань-шаня. Здесь гималайский улар живет рядом с уларом тибетским (Megaloperdix thibetanus), весьма обыкновенным в Северном Тибете, в горах Куку-нора и Гань-су.

Из двух добытых экземпляров новых уларов самец оказался совершенно разбит выстрелом, так что не годился на чучело; самка же находилась в сильном линянии. Между тем, казак Калмынин, убивший этих птиц, сообщил мне, что видел довольно много уларов с выводками молодых. Тогда я решил пробыть еще день-другой на той же стоянке, чтобы поохотиться за заманчивыми птицами. Обождать было необходимо еще и потому, что наш переводчик Абдул простудился и серьезно захворал; но усиленные приемы хины через несколько дней поставили опять Абдула на ноги.

Пропажа унтер-офицера Егорова. Между тем нежданно-негаданно на нас грянула беда, чуть было не окончившаяся погибелью одного из лучших людей экспедиции — унтер-офицера Егорова. Но, видно, и теперь фортуна хотела мне только погрозить, не лишая своей постоянной благосклонности.

Вот как случилось это памятное для нас событие.

В тот самый день, когда Калмынин убил пару тибетских уларов, он встретил в горах дикого яка, по которому выстрелил из винтовки четыре раза. Сильно раненый зверь убежал, но Калмынин не стал его следить, потому что время уже близилось к вечеру. На другой день — это было 30 июля — я послал того же Калмынина и вместе с ним унтер-офицера Егорова искать раненого яка. Так как последний иногда бросается на охотника, то посланным велено было для безопасности ходить вместе.