– Ты не понимаешь, – сказала Елена Ароновна, приоткрывая мутные глаза, – вы, люди, никогда ничего не понимаете. Как мы от вас всех устали.

В комнату, пошатываясь, вошел черный кот. Он прилег около кресла, шерсть на нем встопорщилась. У меня в голове вспыхнули миллионы сиреневых иголочек, а кот изменил форму. Теперь рядом с ведьмой полулежал в позе римского патриция смуглый человек с остроконечной бородкой и пронзительными глазами.

– Какого черта, – сказал преображенный кот. – Только разъяснителем я еще не работал. Скорей бы в сон разума удалиться.

– Уже скоро, – сказал Некто.

Арбитр прислонился к стене, видно было, что ему все еще нехорошо.

Рыжего гостя не было. Но его мысли я ощутил. Он думал о том, что красная икра почему-то меньше нравится представителям Зюгатофелей, чем черная.

– Ладно, нам не до тебя, – вяло подумал преображенный в человека кот. – Ступай к Жихарю, он любит разъяснять.

– Ага, – радостно подумала ведьма. – Пущай он ему новеллу или устареллу побает.

Я хотел возмутиться, но в глазах замелькало, комната исчезла, я очутился среди камней под жарким солнцем. Напротив меня сидели здоровенные мужики в мятой одежде и рванных кроссовках фирмы «Рибок». У их ног лежало нечто, напоминающее надувного крокодила со спущенным воздухом. Это нечто шевелило твердыми, стоячими ушами и злобно шарило воздух когтистыми лапами.

Один из мужиков, светловолосый и голубоглазый, чьи мышцы буквально разрывали футболку, запричитал:

– Бедные мы, горемычные! Коней у нас нет, одеты во что попало, люди увидят – станут смеяться, а мы и наказать насмешников не сможем: ни оружия нет, ни доспехов! Помирать нам тут горькой смертью. А голубчик наш расправит крылышки соколиные и полетит в высокие небеса! А мы плетемся маленькие и жалкие по убогой земле, по каменной стране!

Второй, с аристократическим лицом, в котором было нечто арийское, такой же здоровый и очень белокожий вдруг заорал:

– Да что это с вами, сэр Джихар? Разве пристало бойцу такое малодушное отчаяние?

Причитатель начал строить рожи, подмигивать то левым, то правым глазом, прикладывать здоровущий грязный палец к губам, а сам продолжал:

– Увы, увы нам, бесчастным, бесталанным! Увы сиротам убогим! Нас всякий норовит обидеть, а мы утрем только сопельки да поплачем тихонечко в уголку! Ничего-то мы толком не умеем, грамоте не знаем, ни которому ремеслу не обучены!

Полуспущенное резиновое чудище на моих глазах начало преображаться, будто его надували невидимые великаньи губы. Вскоре оно преобразилось в существо, очень похожее на «Демона» «Врубеля», плюнуло в причитающего молодца, взмыло вверх, как огромный аэростат и растворилось в жарком небе.

– Эй, – робко сказал я, – вы кто?

– Кто еще норовит сироту обидеть! – повернулся детина. Его движение напоминало движения боксера Мухаммеда Али, оно было плавным и быстрым.

– Сэр, – сказал второй детина, – вы мне чудитесь или на самом деле.

– Я тебя знаю, – сказал бывший причитатель, – Ты – Фома. Фома Неверующий. Только раньше ты был высоким, белокурым и голубоглазым, а сейчас совсем другой.

– Я не Фома, – сказал я.

– Так ты имя тоже сменил, – невозмутимо сказал причитатель. А я по-прежнему Жихарь.

– Простите моего друга, сэр, – сказал аристократ, – он не всегда бывает учтив. Я ношу имя, которое дал мне досточтимый рыцарь Джихар, – Яр-Тур. Мне приятно познакомиться с другом моего друга, сэр Фома. К сожалению, мы сейчас не можем преломить меч или копье в добром поединке, так как вы, я вижу, безоружны, а оружие, которое при нас недостойно столь славного джентльмена как вы. Но не печальтесь, как только представиться возможность, я удовлетворю ваши требования в честно поединке.

– Я вообще-то писатель, – сказал я неуверенно.

– О, Фома, теперь ты умеешь слагать новеллы и устареллы, – сказал Жихарь. – Это нам кстати, если встретим Проппа, ты ему расскажешь. Но как ты здесь очутился?

– Ведьма забросила, – сказал я честно.

Как ни странно, здоровяков эта версия вполне удовлетворила. Они отнесли ко мне с пониманием и участием, предложив следовать с ними вместе, чтоб выбраться из этих безлюдных мест. И на первом же привале завалили вопросами. Яр-Тур спрашивал высокопарно и учтиво, как герой древних рыцарских романов, а Жихарь задавал вопросы с истинно русской прямотой, не забывая украшать свою речь смачными выражениями.

Как ни странно, но рассказ о двадцатом веке их не удивил, они там уже побывали и вынесли впечатления нелестные. О чем и поведал мне Жихарь, выразительно похлопывая себя ментовской дубинкой по ладони. А вот моя фраза, брошенная чисто механически, о том, что наш век – век фанты, сникерсов и памперсов, их заинтересовала. Как мог, я объяснил что такое сникерсы и фанта, проводя аналогии с напитками яствами прошлых веков. Но в толковании памперсов запутался.

Неожиданно Жихарь прервал мое бормотание.