Все еще в лифте. Техники, жалкие недоучки, не могут справиться с простейшей задачей. Лифт застрял так, что осталось небольшое отверстие сверху, и теперь они хотят, чтобы мы через него вылезли. Девчонке (у нее наверняка анорексия) это удалось. Я остался один, и даже освободившееся пространство меня не очень радует. Когда техники пытались подтянуть лифт наверх, я в панике подсчитывал, на сколько мне еще хватит кислорода. Путался в цифрах, потому что страшно нервничал. Наконец эти кретины догадались, что лифт не сдвинется, и стали орать, чтобы я вылезал. Они так меня торопили, что я не успел сделать упражнения тай-цзи на растяжку. Когда я наполовину вылез, лифт внезапно поехал. И чего они ржали, понять не могу. Ведь я мог погибнуть мучительной смертью, как герой фильма ужасов класса С!

Я бы непременно написал жалобу, если бы мне для успокоения не принесли большую кружку крепкого кофе.

Бегом на кастинг. Похоже, провидение меня хранит. Перед дверьми клубилась толпа беззубых пенсионеров – значит, еще не все роли разобрали. На всякий случай я поймал какого-то типа с киностудии и поинтересовался, какие роли остались. Он посмотрел на меня взглядом рентгенолога и ответил:

– Тебе бы больше подошла роль клейкой ленты или «Доместоса».

Очень смешно. Ничего, скоро они будут кланяться мне в пояс!

После рукопашного боя с бандой свирепых старичков я пролез на середину комнаты. Тот хам, с которым я разговаривал в коридоре, оказался вторым режиссером. Он сразу выловил меня из толпы и приказал пройтись вдоль стены туда и обратно. При этом давал режиссерские указания:

– Сыграй красиво. Улыбайся пошире. Покажи, как ты любишь этот продукт.

Я старался как мог, применяя систему Станиславского. А под конец сделал два батмана.

Сижу дома и не могу пошевелить челюстью! На киностудии мне засунули между зубов какую-то гадость, и она тут же затвердела. Мама звонит в детскую «скорую». Стыд и позор!

Детская «скорая помощь» позорно отступила перед моим несчастьем. После нескольких бесславных попыток приблизиться ко мне врач позвонил в «скорую» стоматологическую и сказал, что случай безнадежный. Два санитара схватили меня за руки и за ноги, а третий (с лицом убийцы) силой открыл мне рот. Вернее, попытался открыть. Клей оказался высший класс. Потом мне сделали обезболивающий укол, и на свет появился черный чемоданчик, полный изощренных пыточных инструментов. Моя чувствительная натура не выдержала, и я упал в обморок.

Все еще с запломбированными челюстями. В моей комнате на полках стоит коллекция плюшевых животных. У тех, что куплены в кабинетах дантистов, большие зубы. Не залепленные никаким быстро высыхающим клеем! Счастливчики!

После очередного провального визита врачебной бригады мама впала в отчаяние и уже никого не вызывает. Они с папой говорят, что вызовы влетают им в копеечку. Написал им на бумажке, что они могут вычесть эти деньги из налогов. Родители проявили редкую черствость, заявив, что в понедельник я пойду к нашему семейному доктору Железе. Они что, не знают, что я у него в черном списке!

Мои отношения с Железой испортились в тот период, когда он лечил мой перелом. Ему пришлось вправлять ногу пять раз. В последний раз доктор вообще выгнал меня из кабинета, проорав вслед, что у него нет сил слушать мои, как он выразился, идиотские монологи. Кроме того, он отказался с особым тщанием следить за моими драгоценными голосовыми связками и посоветовал выбрать другую стезю. Ну точно, чокнутый. При чем тут стезя? Я же не в путеукладчики собрался!

Чтобы не терять время, отправился к пани X. на урок дикции и правильной речи. Урок я оплатил заранее – не выбрасывать же деньги на ветер!

Снова скандал из-за ванной. Сегодня к нему подключилась и мама, хотя она работает дома и ей не нужно идти на работу к девяти утра, как отцу. А все из-за этого предателя Гонзо. Родители застукали его, когда он писал в раковину на грязную посуду. Я ведь столько раз предупреждал, что посуду нужно мыть вовремя! В результате опять виноват я. В наказание мама заставила меня мыть описанные тарелки. Не купить ли резиновые перчатки?

С пани X. все кончено. Она стала позволять себе идиотские шутки, а под конец заставила меня написать двадцать раз:

Тьфу! И еще она сказала, что в моем случае все равно – что писать, что говорить. Не пойму, что она имела в виду.

Во все горло я не орал (постеснялся), но было ужасно больно. Железа без всякого сочувствия с помощью проволоки и какой-то толстой бабы разлепил мне зубы. Во время этой варварской операции у меня сломался передний зуб. Железа, конечно, сделал вид, будто ничего не заметил, и отобрал у меня зеркало. Я поинтересовался, когда он займется моим зубом, а он вместо ответа бросился к телефону и стал спрашивать, когда ему можно отправиться добровольцем с гуманитарной помощью в Чечню. По-моему, он рехнулся.