Его кости торчали сквозь кожу, пропоров её, как тонкую ткань. Лицо, то есть то, что от него осталось, было изуродовано. Сквозь кровавую завесу проглядывал голубой глаз, в котором плескалась неземная боль.

Я стоял совершенно спокойно и смотрел на умирающего человека.

Меня сильно забрызгало его кровью и мозговым веществом.

Я стоял, весь в его крови и смотрел.

И не чувствовал при это ровно ничего.

Ничего.

Н-и-ч-е-г-о-ш-е-н-ь-к-и.

Вот такой я ублюдок.

Ленка неделю отходила от шока.

Я же, придя домой, забыл застирать одежду.

Есть в этом какое-то извращённое удовольствие – знать, что ты замешан в чьей-то смерти.

Знать, что последнее, что видел человек – это твою постную, равнодушную рожу.

Что он понял – тебе наплевать.

На его боль.

Страдание.

Смерть.

Что ты пройдёшь мимо и плюнешь на его растёкшиеся мозги.

Вот это и есть истинная боль.

Что я вынес тогда из этой истории – то, что прыгать из окна это плохой способ самоубийства.

Что так я делать не буду.

Тогда, в пятнадцать лет, тем летом, я уже работал – в НьюроНетовской дизайн-студии «Freeware Art Systems». Пока Ленка бегала по ларькам со своей любимой ненаглядной Кришной и Шивой, а также с доморощенными брахманами, я втихаря взял деньги, которые отец с матерью отложили нам на машину перед тем, как разъехаться и пошёл по клиникам.

В Институте мозга мне приживили симбиком – симбиотический биокомпьютер. Я сказал, что у меня дислексия.

Я притащил им справки. И разрешение от родителей.

Выглядели они, как настоящие.

Но делал их мой знакомый второкурсник – Данька Валлер.

Мне было пятнадцать лет, а я уже был на первом курсе.

Я был жутко безответственным.

Но умным. Перескакивал из класса в класс и так до самого окончания школы.

Родители мной не гордились.

Им вообще было наплевать, по большому счёту.

Я поступил в МЭСИ.

Опреация была жутко болезненной. Мне просверлили дыру в черепе и запихнули туда смесь из кремния и полиорганики.

Оттуда я побежал в Институт Гельмгольца за глазами.

Мне нужны были глаза. Я хотел стать знаменитым художником, дизайнером НьюроНета.

Я хотел славы и денег.

Я могу рассказать, как меняют глаза.

Операционный стол ослепительный, альпийски-холодный. Грудь опутывают провода, и тебе кажется, что ты – ничтожная муха, попавшая в ловчие сети паука.

Всюду пищат датчики, мониторы демонстрируют томограммы и ЭМР-срезы твоего мозга, а именно – лицевой части. Над тобой горят три солнца. Три прожектора.

Тебе страшно. Тебя трясёт. Ты смотришь на мир глазами, которых у тебя скоро не будет…

То, что ты видишь, тебе не нравится. Ты косишь глаза и натыкаешься взглядом на кювет с инструментами, блестящими, ждущими терпиливо, как летучие мыши, твоей крови.

Скальпели, зажимы, резаки…

Ты видишь суставчатые манипуляторы, крохотные гидравлические руки-зажимы.

По тебе бежит пот…

Ты не можешь пошевелиться из-за этого парализующего чувства. Из-за страха…

Появляются медсёстры, молчаливые, торжественные. Они двигаются бесшумно, перекладывая инструменты, дёргая рычажки.

Это восхитительный в своей мертвенности и совершенности танец.

Танец хирургических жриц.

Они поклоняются змее. Змее Асклепия.

Лица закрыты респираторами, скрывая выражение, эмоции.

Одна из сёстёр включает вспомогательную голограмму и твоя собственная прозрачно-цветная голова зависает около твоей груди. Настраивается на резкость и ты видишь подвешенные в воздухе латинские названия рядом с изображением.

Они все вместе тихо вращаются.

Медсестра – у неё ледяные руки и шприц-пистолет в руке. Она как робот, резко выбрасывает пистолет к артерии на твоей шее и спускает курок. Ты замечаешь, какие классные у неё буфера, обтянутые бриллиантово-белой микрофиброй. Ты слабо улыбаешься, а она говорит, и голос её монотонен.

Она говорит: «Это обезболивающее»

И ты понимаешь, что общего наркоза не будет.

Тебе хочется вопить, но как в страшном сне, ни один звук не срывается с твоих губ, потому что связки уже одеревенили и больше не подчиняются тебе.

Дальше, все происходит как в кошмаре.

Ты не можешь никуда убежать.

Приходят хирурги. Они боги. Они боги, и в силах сотворить с тобой что угодно. Ты – лишь ничтожный червяк, извивающийся в руках Господних.

Специальными распорками тебе поднимают веки и фиксируют их.