Джемисон Максвелл, вдохновленный мощью собственного интеллекта, почувствовал себя просто великолепно, чего не происходило уже давненько. Он оказался настолько благодушен, что отправился к Питеру Уимзи, дабы поделиться с ним плодами своих умозаключений, но лорда, как назло, дома не оказалось.

— Знаешь, Уимзи, — раздраженно сказал Уотерз, — а не заняться ли тебе чем-нибудь полезным, как думаешь? Может быть, порыбачишь или покатаешься где-нибудь на машине? Я не могу нормально работать, когда ты тут все время ходишь и что-то вынюхиваешь. Это меня отвлекает.

— Извини, — пожал плечами Питер. — А мне нравится… Я считаю, что самое веселое в жизни — это ничего не делать и смотреть, как кто-то другой занят чем-нибудь полезным. Ведь не случайно лондонские дорожные рабочие пользуются у народа такой бешеной популярностью. Люди, будь то сын повара, сын герцога, сын хоть ста королей, могут часами стоять около них, заткнув уши… А почему? Да просто ради удовольствия праздно поглазеть, как усердно работяги орудуют отбойными молотками.

— Может, ты и прав, — ответил Уотерз. — К счастью, грохот молотков не позволяет зевакам слышать комментарии рабочих по этому поводу. Тебе самому понравилось бы, встань я у тебя над душой и наблюдай за тем, как ты ведешь расследование?

— Это совсем другой случай, — возразил его светлость. — В секретности заключена сама суть любого следствия, поэтому в данном процессе нет ничего захватывающего. Впрочем, можешь последить за мной, если есть желание.

— Отлично! Тогда беги и начинай, а я подойду попозже, когда закончу этюд, и полюбуюсь на тебя.

— Не утруждайся, — услужливо сказал Питер. — Можешь смотреть прямо сейчас.

— О! А что, ты сейчас занят расследованием?

— Конечно. Если бы ты приподнял крышку моего черепа, то увидел бы, как усиленно крутятся там шестеренки.

— Надеюсь, объектом дознания являюсь не я?

— Все на это надеются.

Уотерз кинул на приятеля быстрый беспокойный взгляд и отложил палитру.

— Слушай, Уимзи, на что ты намекаешь? Я рассказал тебе все — что делал и где был, и вправе полагать, что ты меня понял. Можно извинить полицию, не признающую ничего, кроме уж совершенно очевидных вещей, но я был уверен, что уж ты-то нелишен здравого смысла. Если бы я убил Кэмпбелла, то, уж поверь, наверняка озаботился бы созданием надежного алиби.

— Все зависит от того, насколько развит твой интеллект, — возразил Питер. — Помнишь, подобная ситуация описана еще у Эдгара По в «Похищенном письме». Очень тупой убийца вообще не заботится об алиби. Несколько более сообразительный думает, что хорошее прикрытие поможет ему избежать подозрений. Самый изворотливый может рассуждать следующим образом: «Все ожидают, что предполагаемый убийца предоставит первоклассное алиби, следовательно, чем искуснее я постараюсь замести следы, тем больше вызову подозрений. Но я поступлю хитрее: создам алиби, которое будет иметь некоторые изъяны. Тогда полицейские определенно решат, что я невинен, ведь, по их логике, будь я замешан в деле, я бы сделал все так, чтобы комар носу не подточил». Если, например, я был бы убийцей, то воспользовался бы именно третьим вариантом.

— И все это могло закончиться чрезвычайно печально.

— Не спорю. Полицейские, в свою очередь, могут оказаться умнее, чем я думаю, и быстро раскусят мою хитрость. Кстати, жаль твой велосипед, да?

Уотерз снова взял в руки палитру.

— Не хочу обсуждать эту чушь.

— Я тоже не хочу. Рисуй-рисуй! Хм, сколько у тебя кистей. Ты пользуешься всеми?

— Нет, — саркастически улыбнулся Уотерз. — Они здесь стоят просто для красоты.

— Ты постоянно хранишь живописные принадлежности в этой сумке? Я смотрю, порядок у тебя, как в дамском ридикюле — все свалено в кучу.

— Я всегда могу найти то, что мне необходимо.

— У Кэмпбелла имелась такая же сумка.

— Подумать только, сколько между нами общего!

Уотерз выхватил сумку из рук его светлости и, пошарив там, достал тюбик марены розовой. Он нанес немного краски на палитру, закрутил крышечку и бросил тюбик обратно.

— Ты пользуешься розовой мареной? — полюбопытствовал Питер. — Некоторые говорят, что этот цвет весьма груб.

— Иногда он полезен, особенно если его употреблять к месту.

— А разве не считается, что эта краска очень нестойкая?

— Есть такое мнение. Впрочем, я не часто ее беру. Ты что, решил начать изучать живопись?

— Что-то вроде этого. Познаю разные методы, стили, приемы… Очень любопытно. Жаль, что я никогда не видел Кэмпбелла за работой. Он…

— Ради всего святого! Хватит сводить все разговоры к Кэмпбеллу!

— Почему? Ты сам однажды говорил, что запросто мог бы подделать манеру Кэмпбелла, если бы захотел. Это было накануне, перед тем, как его пристукнули… Помнишь?