Шрифт:
У Мориса с Альбертом было много общего, но Альберта угнетало, что он служит Шейле учебным лагерем для новобранцев. Ей надо было бы дважды подумать, прежде чем выходить за Мориса, если так и не сумела смириться с пьянством дяди. Впрочем, он также знал, что умные девушки вроде Шейлы иногда выбирают друзей и любовников, которые делают то, чего они сами никогда не сделают.
Он окажет ей услугу, потом послушается ее совета и покинет Калифорнию. Солнце не помогает. Может быть, снег поможет.
Морис с Шейлой провели остаток дня, как всегда, вместе и врозь.
Морис дотронулся до полотна, ощупывая озера и гребни краски, формирующие географию Шейлы. Красочный брайль [18] рассказывает историю женщины, которая устала, страдает головокружениями и гадает, сколько еще сможет вытерпеть.
Но как же ему вынырнуть в тонущем мире? Может быть, Мерси – последняя дырочка затянутого у него на талии «пояса ржавчины»? [19] Поймает ли его Шейла на полпути вниз, вытащит ли наверх? Зачем ей это надо?
18
Брайль– специальный шрифт для слепых.
19
«Пояс ржавчины»– промышленные районы на северо-востоке и Среднем Западе, часто страдавшие от спада промышленного производства.
В последнее время мир ему представляется бегущей дорожкой, конвейером. Кажется, будто все прочие стоят на месте, хотя они тоже движутся. Позиции на мгновение пересекаются, обещая согласие, потом расходятся в обвиняющие противоположные стороны. «Стой на месте». – «Нет, сам стой на месте». Что в браке правда – согласие в начале или обвинения в конце?
– Ты теплеешь, – заметил Иона.
Морис хотел ощупать свое лицо, а Иона шлепнул его по руке:
– Пока рано, друг мой.
– Ты кто такой?
– Не Призрак Прошедшего Рождества. [20]
– Тогда кто?
– Очевидно, что я – это ты. Ты меня заставляешь шевелить губами. Я – кукла, твой Эдгар Берген. [21] – Призрак зашипел, завопил: – Ты все тот же мальчишка у больничной койки матери, писающий в штанишки!
Морис видел у койки матери расчетливого двойника. А где был настоящий Морис? Прятался под койкой.
Он вспомнил другую больницу, когда алкоголь, наконец, перестал питать воображение, начав действовать против него. А двойника, который занял бы место Мориса, не было.
20
В «Рождественской песне в прозе» Чарльза Диккенса Призрак Прошедшего Рождества возвращает жестокого скрягу Скруджа в счастливые и невинные детские годы.
21
Берген Эдгар(1903–1975) – чревовещатель с куклой, выступавший по радио до развития телевидения.
Все пять коек в отеле для мучеников, кроме одной, пустовали. Был День поминовения, [22] остальные прибудут во вторник, трясясь от трехдневной пьянки. Поэтому он спустил штаны. Восемь уколов – морфий, еще что-то, ЭКГ, анализы крови. Врачи изображали из себя следователей – доброго и злого. Конвульсии прекратились, но от цунами паники не убежишь, не спрячешься под зонтиком.
На другой стороне улицы мерцало рекламное табло: ВЫИГРАЙ, ВЫИГРАЙ, ВЫИГРАЙ «КАДИЛЛАК!». Под сомкнутыми веками неоновой анимацией пробегали галлюцинации, вентилятор насвистывал слуховые фантазии. Ночь никогда не придет. Полночь больше не настанет. Он встал и прошелся.
22
День поминовения– официальный нерабочий день 30 мая в память погибших во всех войнах с участием США.
Стены были увешаны плакатами о здоровом образе жизни. На письменном столе лежал чей-то рукописный дневник, где регистрировались события их жизни. Маленькая жестянка яблочного сока, картонный пакет молока.
– Не помогает, нисколько не помогает. Надо думать. Бежать.
Раздвижные стеклянные двери выглядели точно так же, как балконные дома, кроме таблички с предупреждением, что при их открытии автоматически включается дождевальная установка. Дождевальная установка? В палате уже хлещет ливень.
Он рывком открыл двери и выбежал. Что касается собственно реабилитации, то она прошла эффективно: больше он много лет пить не будет. Но бежал теперь, насквозь мокрый, через центр Мерси, за много миль от дома.
Пока Морис работал в студии, Шейле доставили посылку. Она сорвала обертку, открыла коробку. Провела пальцами по тридцати пяти дюймам стали. В последний раз испытывала подобное наслаждение, поставив на проигрыватель один из отцовских альбомов.
Зачем ей это нужно, если она знает, что больше никогда не вернется на курсы? Понятно, затем, что рапира – подарок совсем бесполезный, не считая желания получить его. Подаренный кем-то любящим ее, Шейлу Первую, которой по-прежнему двадцать лет, потому что она перестала взрослеть в момент появления другой Шейлы, оставившей ее позади.
– Помнишь меня? – спросила Шейла Первая.
– Да, помню. Куда ты ушла?
– Ты осталась. Я иногда думаю, что зайдет Морис Первый, да видно, так не бывает. Со мной легче. Только подумай обо мне, и я тут. Он, должно быть, слишком занят.
– Чем?
– Старается поймать Мориса Второго.
Шейла стиснула рукоятку рапиры. Что это – она сейчас сама с собой разговаривает? По крайней мере, не так громко.
– Ты ведь мне кажешься, да? – сказала она.