– Я бы на твоем месте не делала этого, – сказала Шейла Первая. – Такие вещи до добра не доводят. Ты узнаешь только то, что знаешь и чего знать не хочешь.

– А я думала, ты в это веришь.

– Верю. А теперь думаю, что лучше не знать.

– Ей нужно кольцо, второе кольцо в знак второго брака, который будет лучше первого. Кольцо, которое я подарю ей Четвертого июля.

– Я свое дело сделал, – сказал Иона. – Мне пора. Морис оглянулся. Мелвин сбросил маску, сунул в рот черенок трубки.

– Выкурим трубку мира?

– Это ты – Иона?

– Обличье сочувствия, – сказал отец, протягивая Морису маску. – Мне бы следовало чаще носить ее при жизни.

– Нет, – сказал Морис. – Я ее надеть не могу.

– Попробуй, увидишь.

Морис помешкал в нерешительности и поднес к лицу маску.

– Муж-миротворец, – сказал Мелвин. – Смотри.

Он поднес к лицу Мориса рапиру. Морис увидел в сверкающей стали, как маска прилипла к его собственной коже.

– Мной ты не станешь, – сказал отец, – но останешься главой в своей истории. Ты творец. Я все время хотел тебе это сказать. – Он разжал пальцы Мориса и сунул в них рукоятку рапиры. – На самом деле я не твой отец – ты им меня сделал. Я плод твоего воображения. Называй меня императором Альцгеймером, королем Зюссом, Отцом Преисподней, сэром Галах-адом. [31] Я тебя поглотил. Ты – Иона, я – кит. Пора тебе восстать из бездны.

– Я бы лучше посидел на водораздельном хребте.

– Это просто оградка. Не убивай меня.

– Не буду.

– Будешь. И не причинишь мне боли. Фантазии не кровоточат.

Морис вспомнил сон, в котором дикий пес кусал его за ляжки, он пинками старался его отогнать. А когда успокоился, пес его выпустил.

Он взмахнул рапирой.

Шейла увидела на балконе самурая. Морис размахивал шпагой, пронзая небо.

– Совсем с ума сошел.

Она вошла в открытую дверь на балкон, посмотрела на небо, где вспыхнет фейерверк над городом. Морис, стоя над воображаемой жертвой, по-прежнему не замечал ее.

Она прислонилась к стеклу, холодившему лоб. По – том оторвалась, готовая упасть, услышала, как рванулся Морис, почувствовала, как он ее подхватил, поднял на руки, понес в постель.

Шейле снились дети, которых у нее никогда не было и не будет. Они прыгали на кровати, шумели, не давали заснуть. Она умоляла их успокоиться.

Наконец, Шейла Первая бросила на подушку игрушку и спросила:

– Где наша настоящая мама?

Морис прикладывал ей ко лбу холодный компресс.

– Тебе надо поспать.

– Нет, если внимательно посмотреть на часы.

– Насчет времени не беспокойся, – сказал он. – Все время в нашем распоряжении.

– Неужели? А как насчет Мерси? Ты уверен, что нам не надо бежать? Может быть, сами себя догоним.

– Никуда не побежим. Мы здесь.

Когда Шейла заснула, Морис принялся наблюдать за золотой рыбкой.

Рыбка таращила на него глаза. Не сказала, вопреки надежде: «Не печалься, ступай себе с Богом».

– Хренова рыбка.

Возможно, Альберт правильно догадался, что Морис – раб своих генов. Вырвавшись из земной атмосферы, люди замыкаются в пространственной капсуле. Выйдя из капсулы, астронавты замыкаются в безвоздушном пространстве. А ведь все они созданы исключительно для того, чтобы жить в кислороде. И если ошибутся в своих рассуждениях и дойдут до той точки, то каких только не выдумают проблем, шарад, загадок. Превращают супружество в тригонометрию, тогда как это простейшая арифметика – один плюс один.

Будь он геологом, нанес бы на карту разлом Сан-Андреас, избегая опасных мест. Будь он Льюисом при Шейле Кларк, они послали бы к черту Мерси и двинулись к югу. Он предсказывал бы погоду, был штурманом. Все несчастья превратились бы в свою противоположность. Над головой парил бы «Гинденбург».

Теперь даже воображаемые им призраки умерли. Ничья рука не тянется на помощь, одна Шейла бросает подсказки. Значит, ей нужно кольцо, она надеется, что он на ней снова женится. Повиновался бы с радостью. Хотя он вовсе не так хорош, как мужчина, которого она заслуживает. Он плохой человек. Он все это допустил. Может ли кольцо полностью изменить положение дел?