Справедливости ради надо признать, что Антонио очень хорошо играет свою роль, недаром, видимо, он несколько лет назад, когда из рук дряхлого Иоанна Павла получил кардинальский берет, нанял себе за собственный счет представителя маркетинговой фирмы и преподавателя театрального мастерства, которые принялись лепить его сусальный образ.

Если спросить ватиканских служащих – священников, секретарей, гвардейцев, – они, конечно, помнутся немного, но не будут скрывать, что Антонио ведет себя с ними совсем по-другому, нежели с репортерами, светскими политиками, главами государств и представителями дипломатических миссий. Мой единокровный брат очень часто повышает голос, выражая свой гнев и нетерпение, умеет оскорбить человека саркастическим замечанием и не прощает обид.

Зато со своими собратьями-кардиналами Антонио чрезвычайно любезен, всегда готов оказать услугу и закрыть глаза на мелкие (и даже крупные) прегрешения. Он отлично знает: путь к папскому трону ведет через конклав, в котором будут заседать те, с кем он общается. И там они смогут выместить свою злобу и отплатить ему за чванливое поведение тем, что напишут в бюллетене для тайного голосования не его фамилию, а имя конкурента. Антонио, прозорливый стратег и тонкий дипломат, сдерживает свой холерический темперамент и старается не конфликтовать с кардиналами, даже самыми незначительными и малоизвестными, памятуя, что без их лояльного поведения и поддержки он так и останется папабиле – кандидатом в папы, но не сумеет стать понтификом.

Критически взглянув на меня, Антонио изрек:

– А ты выглядишь не самым лучшим образом. Перелет через океан, вижу, утомил тебя все-таки.

– У меня было много дел в Коста-Бьянке, да и потом планировались поездки в Америку и Новую Зеландию... – начал я.

Мой брат-кардинал пребывает в непоколебимой уверенности, что мы, приходские священники, конечно же, лентяи и дурачки, бьющие день-деньской баклуши. Если бы он знал, что это не так! Специфическая деятельность не оставляет мне свободной минутки ни днем, ни ночью, но Антонио думает, что только такой сановный кардинал, как он, обладает правом вершить судьбы католического мира.

– Ах, твоя миссионерская деятельность... – произнес Антонио несколько презрительно. Он взмахнул рукой, и нестерпимым огнем блеснул его рубиновый перстень, полученный от папы в качестве памятного подарка при возведении в кардинальское достоинство.

Антонио красноречиво посмотрел на постное лицо молодого священника, своего секретаря, делавшего вид, что сосредоточенно работает на компьютере, и указал мне на распахнутую дверь своего кабинета. Затем строго сказал секретарю:

– Меня ни при каких обстоятельствах не беспокоить!

Я прошел в кабинет Антонио и поразился обстановке: голые белые стены, огромный резной стол из черного дерева, на стене над ним – гигантское металлическое распятие, а рядом – фотопортрет покойного папы Адриана. Пять больших окон, прикрытых бархатными шторами, шкафы, заставленные книгами. Никакой роскоши, ведь посетители (в особенности журналисты) должны знать: глава папской комиссии по Латинской Америке заботится не об антураже, а только о реальных делах.

Антонио кивнул на кресло подле своего стола и, постучав костяшками пальцев по столешнице, не без гордости заметил:

– Говорят, он какое-то время находился в кабинете Пия Десятого! Хочешь кофе?

Резкий переход от упоминания понтифика, единственного из пап последних столетий причисленного к лику святых, к прозаическим мелочам был характерен для Антонио. Услышав мой положительный ответ, Антонио нажал кнопку селекторной связи и надменно произнес:

– Чашку черного кофе, немедленно!

– Неужели ты откажешься тоже насладиться этим божественным напитком? – спросил я удивленно, ведь страсть Антонио к кофе была мне хорошо известна.

Мой брат загадочно произнес:

– Именно поэтому я и просил тебя приехать в Ватикан! Мне нужна твоя помощь!

Ну что же, когда я получил телеграмму из секретариата папской комиссии по Латинской Америке, в которой сообщалось, что его высокопреосвященство кардинал делла Кьянца в срочном порядке ожидает меня у себя (направить телеграмму от первого лица Антонио в голову не пришло, как, впрочем, и позвонить), я так и понял, что моему брату требуется помощь. Иначе бы зачем он обратился к рядовому падре из южноамериканской глуши!

Мои отношения с Антонио никогда не были безоблачными. Его (впрочем, и мой!) отец, богатый фабрикант Энрико делла Кьянца, чьи предки, бедные итальянские иммигранты, искавшие лучшей доли, в середине девятнадцатого века прибыли в Коста-Бьянку из Пизы, был любвеобильным человеком. Моя матушка работала в эльпараисском особняке семейства делла Кьянца горничной и была страсть как хороша. Энрико, у которого имелись законная супруга, почтенная сеньора, старше его на несколько лет, обладательница на редкость волосатых ног и покорного характера, а также с полдюжины законных отпрысков, старшим из которых был Антонио, завел с моей матушкой интрижку, и, согласно домашнему преданию, я был греховно зачат в кладовой.