– Как-то подозрительно, – покачала головой комиссарша Шрепп. – По своему опыту работы в полиции знаю: если муженек твердит на каждом перекрестке, что его жена умерла в результате ужасного несчастного случая, или вдовица с пеной у рта настаивает в разговоре со мной, что ее благоверный окочурился от инфаркта, то почти всегда дело нечисто и я имею дело с преступлениями.

– Вот именно! – с жаром воскликнул Карл Брамс. – Обычно церковь подвергает сомнению выводы ученых, игнорирует их и заявляет о фальсификации. А здесь – молчок! Как будто... как будто результаты действительно были фальсифицированы, но не учеными, а самой церковью!

Профессор победоносно посмотрел на Эльку и продолжил рассказ:

– Так вот, первый раз плащаница подвергалась радиоуглеродному анализу в 1988 году. Однако с конца девяностых множились призывы устроить новый анализ, ведь техника с тех пор значительно улучшилась, и если была допущена досадная ошибка, то ее можно было исправить. Кстати, кое-кто из ученых заявлял, что в результате пожара в 1532 году, когда плащаница едва не сгорела, изменилась ее структура, что и привело к ложной датировке. Да и очень многие верующие и представители церкви никак не могли смириться с выводами экспертизы, открыто заявляя, что имел место заговор против католической церкви со стороны коммунистов, атеистов и масонов. В общем, типичная неразбериха и огульные обвинения против «возлюбленных» врагов Ватикана. Поэтому когда на папский престол вошел голландец Корнелиус Виллебрандес, принявший имя Адриана Седьмого, то он, также сомневавшийся в выводах первой экспертизы, назначил проведение второй. Ее подготовка длилась четыре с лишним года. И была весьма странной!

– Так что же именно странного? – спросила Шрепп. – Наверняка Ватикан отобрал заслуживающие внимания лаборатории...

«Профессор» Брамс еще больше оживился.

– Начну вот с чего: сначала Святой престол заявил, что в проведении повторного теста должны участвовать девять лабораторий, которые будут проводить анализ по различным методикам, в таком случае возможность ошибки или манипуляций сведется к нулю. Об этом заявлялось в течение нескольких лет. А потом, за два месяца до того, как были взяты пробные образцы, внезапно все изменилось: официальное приглашение участвовать в эксперименте получили только три лаборатории – из Швейцарии, Англии и США. Почему так произошло, Ватикан не объяснил. Кроме того, были отозваны представители Папской академии наук, которая должна была в числе прочих инстанций следить за взятием образцов. Ватикан самоустранился от проведения анализа!

– Наверняка он хотел соблюсти нейтралитет и не желал быть обвиненным в предвзятости и оказании давления на ученых, – высказала предположение Элька.

– Как бы не так! – рассмеялся Брамс. – Скажу вам честно, госпожа комиссар, вы слишком хорошего мнения о Ватикане. Мое предположение, единственно верное, таково: количество лабораторий с девяти до трех сократили по той простой причине, что гораздо проще обдурить три команды ученых, чем девять. Но и не только поэтому! Вот вам пикантная деталь: все три названные лаборатории были известны своим едва ли не воинственным материализмом. И Ватикан остановил свой выбор именно на этих непримиримых врагах веры! Только не говорите, что кое-кто из церковников заботился о том, чтобы их не обвинили в привлечении к анализу своих тайных сторонников. У Ватикана имелся отличный шанс выбрать если не лояльные, так, во всяком случае, нейтральные лаборатории. А в итоге заказ получили те, кто изначально сомневался в подлинности плащаницы. Разве подобный шаг естественен?

– Нет, – сказала комиссарша. И Брамс тоже закивал:

– Конечно же нет! И вот наконец девятого июля прошлого года в Турине берутся образцы плащаницы...

На стене возникло изображение нескольких ученых и прелата, стоявших перед большим столом, на котором была расстелена реликвия.

– Папу Адриана и католическую церковь во время этой процедуры представлял кардинал Алессандро Морретти, тогдашний архиепископ Турина и хранитель плащаницы, сейчас умирающий от рака. Для проведения эксперимента требовалось его номинальное согласие, которое он, конечно же, дал. Еще бы, ведь приказ поступил с самого верха, от папы Адриана...

Элька всмотрелась в фотографию кардинала – невысокий, полноватый, изможденный, с черными кругами под глазами, с жидкими седыми волосами старик лет восьмидесяти.

– Ему ассистировало несколько ученых. В том числе Николас Эдвардс, в то время историк при Британском музее в Лондоне, получивший профессорское звание в начале нынешнего года и перешедший на работу в Оксфорд. Странно, не так ли? Словно он был награжден кем-то могущественным за успешное проведение операции! А также профессор Джузеппе Ринальди, на фотографии он крайний слева, физик по образованию, специалист по измерительной технике в политехническом институте Турина, а по совместительству – научный консультант кардинала Морретти. Присутствовало еще четверо других ученых, которые, однако, в отличие от первых двух к образцам плащаницы не прикасались, а только следили за ходом их изъятия. Процесс был запечатлен на пленку, однако подвергнут цензуре, так что от трех с половиной часов осталось не более сорока пяти минут.

На новой фотографии Элька увидела кардинала, опершегося локтем о стол, и профессора Эдвардса с ножницами в руках.

– Взгляните, как небрежно кардинал поставил локоть на плащаницу, – прошипел Брамс. – Он еще до начала эксперимента заявил в интервью одной газете, что не огорчится, если выводы будут те же самые, что и в 1988 году, то есть плащаница будет признана средневековой подделкой. Более чем странно, не так ли? Кардинал Римско-католической церкви, более того, хранитель реликвии, намекает в преддверии эксперимента, что его результаты могут быть неутешительны для верующих...

На новом снимке можно было увидеть профессора Ринальди, взвешивающего небольшой кусок, отрезанный в нижнем правом углу плащаницы.

– Вы видите цифру на электронных весах, госпожа комиссар? – спросил вкрадчиво Брамс.

Элька, обладавшая отличным зрением, ответила:

– 154,9!

– Так и есть! Запомните ее! – заявил «профессор». – Так вот, примерно в час пополудни был изъят этот кусок, который надлежало разделить на три равные части, упаковать и маркировать. Лабораториям требовалось не менее чем по пятьдесят миллиграммов для проведения радиоуглеродного анализа, и при весе почти в 155 миллиграммов это можно было сделать без особого труда. Я обращался с письмом к профессору Эдвардсу и не получил от него ответа. Одновременно я написал профессору Ринальди, и тот по прошествии двух месяцев соизволил накорябать двадцать пять строк. Он сообщил мне, что большой кусок был разрезан на три части, вес которых составлял 53 миллиграмма, 52,8 миллиграмма и 53,7 миллиграмма. Сложите-ка эти цифры, госпожа комиссар!