Он же всё время проводил или в постели, или на носилках — постельные ванны, подкладные судна и всё такое прочее — не столько потому, что для любого селенита так было и безопаснее да и легче, сколько для фотографов. Ямочки на его щеках и его замечательная кроткая и убедительная личность постоянно появлялись на сотнях миллионов видеоэкранов и бесконечном количестве всё новых и новых фотографий.

Но в Агре, несмотря на всё его личное обаяние, мы так ни к чему и не пришли. Профа принесли в офис Большой Ассамблеи — меня туда не пустили, — где он сделал попытку вручить свои верительные грамоты посла при Федерации Наций и будущего сенатора от государства Луна, — его отослали к Генеральному Секретарю. В офисе Секретаря его помощник уделил нам целых десять минут, после чего сказал, что может принять наши верительные грамоты, «не признавая каких-либо прав и не принимая на себя никаких обязательств». Грамоты были направлены в Комитет по Аккредитации — там их положили под сукно.

Я беспокоился. Проф читал Китса. Баржи с зерном продолжали прибывать в Бомбей.

По поводу последнего я нисколько не сожалел. Когда мы улетали из Бомбея в Агру, мы поднялись ещё до рассвета и выехали в аэропорт до того, как город начал просыпаться. У каждого селенита есть своя нора, у кого-то роскошное, хорошо оборудованное жильё вроде туннелей Девисов, у кого-то дыра, каменные стены которой ещё не просохли после бурения; кубические метры для нас не проблема, и не будут проблемой ещё много столетий.

Бомбей же напоминал пчелиный улей. Мне сказали, что свыше миллиона его жителей не имеют другого дома, кроме кусочка тротуара. Семья может заявить о своём праве (и передавать это право по наследству, поколение за поколением) спать на участке тротуара, длиной в два и шириной в один метр, перед входом в какую-нибудь лавчонку. На этом участке спит целая семья, то есть мать, отец, дети, а может быть, и бабушка. Я бы ни за что не поверил, если бы не увидел своими глазами. На рассвете в Бомбее все дороги, тротуары и даже мосты покрыты сплошным ковром человеческих тел. Чем они занимаются? Где они работают? Что они едят? Выглядели они так, словно вообще ничего не едят. У них все рёбра можно было пересчитать.

Если бы простейшая арифметика не убедила меня в том, что нельзя до бесконечности отсылать вниз корабли с органическими веществами и ничего не получать взамен, я бы просто бросил всё это дело. Но… бзавнеб! «Бесплатных завтраков не бывает», ни в Бомбее, ни на Луне.

Наконец мы были приглашены на встречу с Комитетом по Расследованию. Это было совсем не то, чего добивался проф. Он требовал проведения публичного сенатского слушанья, которое происходило бы перед объективами видеокамер. А это заседание имело только то отношение к камерам, что его само можно было считать «камерным», так как оно было закрытым. Не абсолютно закрытым, поскольку у меня с собой было миниатюрное записывающее устройство. Но никаких видеокамер не было. И уже через две минуты проф понял, что сей комитет на деле состоит из тех, кто занимал высокие посты в Администрации Луны, и их прихлебателей.

Это тем не менее давало шанс договориться, и проф повёл переговоры таким образом, словно считал, что у них есть достаточно власти для того, чтобы признать суверенитет Луны, и достаточно доброй воли для того, чтобы сделать это. Они же в свою очередь относились к нам как к чему-то среднему между гадкими детишками и преступниками, которым они должны определить меру наказания.

Профу разрешено было выступить с предварительным заявлением. Его заявление, если убрать из него витиеватые словесные украшения, сводилось к тому, что Луна де-факто является независимым государством, которое имеет своё собственное, единственно законное, правительство, что она находится в состоянии гражданского мира и порядка, что временный президент и кабинет министров выполняют свои обязанности, хотя они и преисполнены желания вернуться к частной жизни, как только Конгресс закончит процедуру принятия конституции, и что мы находимся здесь для того, чтобы эти факты были признаны де-юре и Луне было позволено занять принадлежащее ей по праву место в совещательных организациях человечества, как одному из членов Федерации Наций.

То, что проф наговорил им, имело весьма отдалённое отношение к правде, но им неоткуда было знать о расхождениях между его словами и реальной ситуацией. О том, что наш «временный президент» был компьютером, а кабинет министров состоял из Вайо, Фина, товарища Клейтона, редактора «Правды» Теренса Шихана да ещё из Вольфганга Корсакова — председателя совета директоров компании «Луноход» — и директора Банка Гонконга Лунного. Вайо теперь оставалась единственным человеком на Луне, который знал о том, что Адам Селен представлял собой не более чем маску, за которой скрывался компьютер. Её оставили в одиночку защищать крепость, и она ужасно нервничала.

Дело было в том, что «странности» Адама, которого никто никогда не видел иначе, чем по видео, всегда были источником проблем. Мы сделали всё, что было в наших силах, чтобы превратить эти странности в «необходимость, вызванную соображениями безопасности». В помещении Администрации Луна-Сити мы открыли контору Адама, а затем сами взорвали там небольшую бомбу. После этой «попытки покушения» товарищи, которые более других выказывали раздражение нежеланием Адама появляться на публике, начали громче всех требовать, чтобы Адам избегал любого риска, — поддержка этого требования прозвучала и в передовицах газет.

Пока проф выступал, я размышлял о том, что подумали бы эти напыщенные индюки, если бы им стало известно, что наш «президент» — не что иное, как совокупность железок, являющихся собственностью Администрации.

Но они просто сидели, уставившись на нас с холодным неодобрением. Риторика профа их нисколько не тронула, хотя это, возможно, было самым лучшим выступлением в его жизни, принимая во внимание то, что он произносил его лёжа на спине без подготовленных заранее заметок и вряд ли был способен видеть свою аудиторию.