Шрифт:
Старуха Иваниха, когда Петр рассказал о странном и страшном происшествии, безапелляционным тоном заявила:
— К батюшке веди. К отцу Валериану. В Завалишино. Знаешь, где церква?
Петр кивнул. Церковь, в советские времена бывшую детским садом, восстановили лет пять назад. Детсад закрыли за ненадобностью — все одно детишек в Завалишине, некогда многолюдном селе, теперь было всего несколько, да и на тех приходилось по полному комплекту бабок-дедок — есть кому приглядеть.
В церкви побелили стены, поставили над колокольней золотой куполок с крестом, навесили на окна кованые решетки, красивые, все в завитках и виньетках. «Душа, — многозначительно заявил глава сельского округа на торжественной церемонии открытия возрожденного храма, — это то, чем человек отличается от животного. И задуши моих односельчан я теперь спокоен».
Отец Валериан, назначенный приходским священником в Завалишинский храм, быстро приобрел в округе популярность, и со всех окрестных сел и деревень, а то и из райцентра потянулись к нему верующие со своими горестями и бедами. Петр с братом несколько раз бывал в церкви — на Пасху, на Троицу, ставил свечи за упокой матери и всей родни, с батюшкой разговаривал. Тот показался ему человеком рассудительным, добрым и отзывчивым.
От Разлогово до Завалишино путь неблизкий. Петр и Павел вышли засветло, чтобы успеть вернуться к вечернему поливу огорода. После трехнедельного затворничества Павел бодро шагал по пыльному асфальту, высоко держа обстриженную под ноль голову. Петр едва поспевал за братом, исподволь наблюдая за ним. «Совсем седой стал Павлушка, — крутились в голове невеселые мысли. — Седой, а телом ровно подросток. Ох, что ж батюшка скажет? Вдруг разглядит в брате сатанинскую силу какую — что тогда делать?»
Размышления Петра прервали две трясогузки. Примчались из духмяного травяного разлива полей и, поцвиркивая, закружились над головой Павла, закрутили хоровод, а потом уселись на плечи и замерли, точно приклеенные.
— Пашка, ты б птичек-то согнал, — испуганно попросил Петр.
— Нельзя, — убежденно ответил брат.
Так и вошли в Завалишино — Павел впереди, с трясогузками на плечах, Петр за ним, снедаемый тяжкими мыслями.
Отец Валериан был дома — для него с матушкой выстроили ладный коттеджик, по современной строительной моде облицованный сайдингом. Поповские ребятишки возились со щенком. Петр попросил вызвать батюшку, а когда тот вышел на крыльцо, в простой, мирской одежде, с недочитанной газетой в руке, поклонился.
— Вот, батюшка, брата привел. Неладное что-то с ним. Посмотрите.
Отец Валериан сощурил умные глаза, положил газету на перила, спустился с крыльца, улыбаясь.
— Здравствуй, Павел. Как поживаешь?
— Не спасете вы людей, — глядя в сторону, глухо произнес вдруг тот, и трясогузки с пронзительным писком вспорхнули, вновь закружив каруселью над стриженой головой. Дети бросили щенка, выстроились в линейку, преданными глазами глядя на чудного гостя.
— Спасем, — спокойно ответил батюшка. — Не мы — Бог. Души спасем.
— Это неправда. Правда — в природе. Она — сила. Все остальное — зло, — четко выговаривая слова, произнес Павел, и, повернув голову, посмотрел священнику в глаза.
— Гос-споди… — прошептал отец Валериан и начал часто креститься, пятясь к дому.
— Города — зло! — Голос Павла неожиданно обрел какую-то запредельную для человека силу, загремел, загрохотал над сонной летней улицей. — Техника — зло! Наука — зло! Отриньте все, идите в леса, живите, как предки жили, — только тогда спасетесь! Мрак идет на род людской. Смерть уже косу подняла! Древние силы будить нужно, только они помогут, только с ними выживут дети…
— Дети, — охнул батюшка, нетвердой рукой уцепившись за перила крыльца, испуганно оглядел двор. — Андрей, Владимир, Елена, Ольга — в дом! Быстро в дом!
— Дети умнее вас. — Павел властным жестом выкинул вперед руку. — Дети чувствуют истину! Я спасу их. Тех, кто слышит меня.
Ребятишки, дернувшиеся было исполнить приказ отца, снова застыли на месте, широко улыбаясь.
— Бес в тебе! — закричал отец Валериан, торопливо выпрастывая из ворота рубашки нательный крест. — Это бес вещает! Изыди! Во имя Господа нашего, во имя Святой Троицы! Изыди!
Петр, обмерший, едва только Павел начал говорить, почувствовал себя совсем плохо. Он разрывался между любовью к брату и желанием встать на сторону священника, принять его правоту. «Пашка и впрямь с нечистой силой снюхался. Ой, беда… Чего делать-то? Святой водой? Или в больницу?»
Собравшись с духом, он бросился к брату, попытался сгрести его в охапку, утащить с поповского двора, но Павел только качнулся влево-вправо, стряхивая с себя Петра, и вновь заголосил:
— Железный телец погубит род людской! Смерть носите вы с собой, на смерти едите, со смертью спите. Отриньте зло! Я знаю путь к спасению и поведу вас! Увидьте силу мою!
И тотчас же со всех сторон, изо всех домов и дворовых построек Завалишино пошел мощный звук — замычали коровы, завизжали свиньи, заблеяли овцы и козы, отчаянно закудахтали куры, и все это покрывал яростный собачий лай. Тучи птиц затмили солнце, под ударами копыт и рогов с треском вылетали двери сараев, как подкошенные, падали заборы, и к дому отца Валериана по проулкам, через огороды мчалось небывалое звериное войско.
Перепуганная, рыдающая матушка силой утащила детей в дом и заперла дверь. Мужа она тоже пыталась увести, но священник будто прирос к крыльцу, высоко воздев сияющий на солнце крест и выкрикивая слова молитвы: