— Я не думал, — ответил Сет слабым голосом, когда я задала ему этот вопрос в приемном покое.

Все как раз вышли куда-то, мы остались вдвоем. Он лежал в кровати, бледный, но живой. И относительно здоровый.

— У парня был пистолет. Он целился в тебя.

Я хотела было разгромить в пух и прах эти жалкие рассуждения, но тут снова появился врач и занялся Сетом, и я поспешила выйти — чтобы не наговорить лишнего, о чем потом пожалею. Пусть он и вел себя как идиот, но все же находился сейчас в больнице с тяжелым ранением. Головомойка в таких случаях не лучшее лечебное средство...

В коридоре я увидела Винсента, с которым уже поговорили полицейские. Он стоял, прислонясь к стене, сунув руки в карманы. И смотрел в потолок с унылым видом.

— Привет, — сказала я, держась на всякий случай на безопасном расстоянии.

Винсент посмотрел на меня.

— Привет. Как он?

— Прекрасно... насколько это возможно. Врачи в изумлении.

Винсент промолчал. Отвел взгляд, уставился безучастно в никуда.

Я тоже не знала, что сказать дальше.

«Так ты нефилим? И каково тебе живется?»

Каково — я, в общем-то, догадывалась. Ужасно. Нефилимы — потомки людей и ангелов. Тех ангелов, что стали из-за этого демонами. Спать со смертными и оставаться в небесной команде невозможно. Так пал в свое время Джером. И самым несправедливым мне казалось то, что за нефилимами охотились, убивая их, и ангелы, и демоны — даже собственные родители. Ад и рай равно считали их крайне опасными. Чему немало способствовали буйный нрав и необузданность, присущие обычно нефилимам.

И, поскольку их всегда преследовали, нефилимы вынуждены были скитаться по земле и скрывать свои силы — не уступающие силам небесных родителей — и излучение, способное выдать бессмертное существо. Я хотя и жалела их, но безмерно боялась. Многие нефилимы ненавидели и ангелов, и демонов, и прочих бессмертных заодно. Как Роман, сын Джерома, который появился в Сиэтле несколько месяцев назад и начал убивать всех подряд.

Винсент вполне мог оказаться из их числа.

— Ясмин... знает? — спросила я наконец.

— Конечно.

Сказано это было тем же тоном, каким он рассказывал об их отношениях. Подразумевавшим — как она может не знать? Мыслимо ли утаить что-то от того, кого любишь?

— Это ее убивает, — добавил он со вздохом. — Разъедает изнутри.

— Ты имеешь в виду твое... э-э-э...

— Нет. — Глаза у него были такие печальные, что я на миг забыла о его принадлежности к расе могущественных психопатов. — Мое происхождение ее как раз не волнует. Другое мучает — то, что она вынуждена молчать. Лгать ангелы не могут, ты знаешь... но она и правду сказать не может. Чувствует себя предательницей, и из-за этого ей плохо. И мне плохо, потому что ей плохо. Я даже пытался как-то раз... прекратить все это, но она никогда меня не оставит, поскольку...

— ...любит, — закончила я.

Винсент пожал плечами.

— Сочувствую, — сказала я, и впрямь сочувствуя всем сердцем.

Беда... любовь Ясмин и так-то была для нее опасна, но любовь к одному из самых презираемых существ в мире... ох. Это совсем другое дело. Ей полагалось доложить о Винсенте кому следует, а не скрывать его тайну...

— Кому расскажешь? Картеру, Джерому?

Я посмотрела ему в глаза. Скорбные, полные такой печали, такой любви...

Страх прошел. Это был не Роман.

— Никому, — ответила я тихо. — Никому ничего не расскажу.

Взгляд его сделался недоверчивым.

— Почему? Ты знаешь, кто я. Если промолчишь, могут быть неприятности.

Я немного подумала.

— Потому что мир — долбаный.

И отправилась обратно к Сету.

Когда же позднее снова выглянула в коридор, Винсента там не оказалось. И дома, вернувшись, я его тоже не увидела.

На следующее утро Сета из больницы выписали, но на работу я не пошла, осталась с ним.

— Ни к чему нянчиться со мной, Фетида, — сказал он, как всегда, мягко.

Однако чуть заметное раздражение в его голосе я все-таки расслышала.

— Чувствую я себя прекрасно. Не рассыплюсь.

Мы сидели на диване в гостиной, он — с ноутбуком, я — с книгой. Услышав это, я ее захлопнула. Мне многое хотелось ему сказать. И то, что «рассыпаться» он может, поскольку смертен. И то, что рвалось у меня с языка в больнице. Но и теперь я сдержалась.

— Тебе нельзя напрягаться, — только и сказала я. — И я хочу быть уверена, что ты не повредишь себе каким-нибудь резким движением.

— Ах да. Я же обычно ношусь по квартире...

Ирония его была оправданна. Обычно он сидел целыми днями и писал. И вряд ли с ним при этом что-то могло случиться. Но я упрямо продолжала:

— Все равно нужно поберечься. В тебя вчера стреляли, помнишь? Это тебе не на катке упасть.

— Ты и тогда слишком разволновалась.

— По-твоему, я не должна о тебе беспокоиться?

Он вздохнул, снова уткнулся в ноутбук. И у меня возникло чувство, что не одна я здесь стараюсь не вспылить.