— Как не по форме? Скажите, что неправильно, — я перепишу, — сказал Фрулофф.

— Да у вас тут все неправильно. Буквально все.

— Как — все?

— Надо смотреть каждое слово, — сказали из окошка, — число сегодня какое? Идите и пишите. Хватит мне с вами. Взрослый человек. Я вам все объяснила. Все! Товарищи, помогите ему написать… Кто-нибудь помогите, очень уж непонятливый человек попался.

Петров вдруг предложил:

— Не стоит друг на друга обижаться, право, товарищ Фрулофф. Давайте я вам напишу, если уж на то пошло.

Фрулофф долго смотрел на Петрова.

— На что пошло? — спросил Фрулофф.

— Действительно, непонятливый какой-то, а еще суфлер. Ну, что там у вас такое?

Фрулофф протянул бланк Петрову.

— Нужно взять новый бланк, — пояснил Петров, — давайте я возьму.

— Я? — спросил Фрулофф.

— Ну, вы возьмите, все равно.

— Я не возьму, — сказал Фрулофф.

— Что вы хотите, не пойму? Да ну вас, ей-богу, в конце-то концов!

Петров стал раздражаться.

Парнишка в маечке сказал:

— Чего он действительно баламутит? Человек для него старается, а он баламутит.

Визгливо сказал, обращаясь ко всем. Но Фрулофф на него никакого внимания не обратил.

Парнишка суетился. Уговаривал:

— Напишут вам. По форме. Ну? Садитесь. Вот сюда. По форме все напишут. Ну?

Тогда Фрулофф повернулся и вышел из конторы. И тут вдруг Петров прочел, что было написано Фрулоффым. Петрова затрясло. От смеха. Он чуть не упал.

Там было написано такое…

И парнишка заглянул. Написанное Фрулоффым его удивило.

— И как это она, в окошечке-то, еще вежливо с ним разговаривала, ничего себе…

Петров сказал:

— Черт знает… слов не нахожу… ей-ей, не могу, ну и ну!

— Да разве возможно с таким человеком так долго разговаривать! — не унимался парнишка.

Он выбежал на улицу и крикнул вслед Фрулоффу:

— Ты что, одурел?

— Обиделся… — сказал Петров. — Ну, надо же…

— Да, может, он и не суфлер… — вздохнул парнишка.

— А кто же он?

— Ну и суфлеффф… вот те суфлер… суфлер… — парнишечка вздохнул.

Другие подошли. Прочли. И контора от смеха перекосилась.

От автора: к сожалению, меня тогда не было в этой конторе, и я не знаю, что там было написано.

Жаль…

Художник писал в саду пейзаж, а дети ему мешали. Они стояли гурьбой за его спиной. Тогда он сказал ребятишкам:

— Полезайте-ка, дети, на дерево и сосчитайте, сколько там листьев.

Дети с радостью убежали.

Когда художник кончил работать, он счистил краску с палитры и собирался идти домой. Но дети опять его окружили. Они кричали наперебой:

— Тысяча!

— Двести!

— Пятьсот!

— Восемьсот!

— Семь тысяч!

— Миллион!

— Шесть-пять!

— Удивительные дети! — сказал художник.

В возрасте пяти лет я преспокойно прошел по карнизу пятого этажа. Меня в доме ругали и даже побили за то, что я прошел по карнизу. Я убежал из дома и добрался до города Сыктывкара. Там я поступил на работу в порт. Хотя мне было всего пять лет, но я уже крепко стоял на ногах и мог подметать исправно пристань. Мне едва хватало на хлеб, но через месяц я подметал две пристани в день, затем три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Через год я подметал двести семьдесят пристаней. Мне стало уже не хватать пристаней, для меня срочно строили новые, но яуспевал подмести их раньше, чем их успевали построить. Дело дошло до того, что я подметал те пристани, которые были еще в проекте и которых в проекте не было. Папаша, узнав о моих достижениях, не скрывая восторга, воскликнул:

— Молодец! Пробился в люди.

Две старушки беседуют на углу.

— Ну как твой сынок, уехал?

— Чемодан, понимаешь, ему купили, а он взял с собой рюкзак. Чемодан-то ему оказался не нужен, а деньги-то ведь текут… Куда теперь чемодан-то использовать? Ведь в карман не положишь — торчит в углу комнаты — весь пейзаж портит. День и ночь кошка на нем сидит. Будто для кошки его купили. Все дни чемодан у меня в голове. Чемодан, он чемоданом останется — и ничего для него не придумаешь нового. Если бы, например, стол или шкаф, или, к примеру, диван какой, так на диване сидеть еще можно. А чемодан не пригоден к этому. Горе мне с чемоданом! Напишу Ваське: мол, приезжай, забирай чемодан, очень мы с чемоданом намучились, совершенно его пристроить негде. Загонит меня чемодан в могилу.